Самолет стало бросать и трясти, как на булыжной мостовой. Ослепляющие лучи прожекторов то освещали лица десантников, наш комсомольский «спецназ», то шарили по ночному небу…

“Дуглас” забирал все выше и выше, и куда-то вбок от линии фронта. И вскоре после того, как летчику удалось ускользнуть из-под огня противника, сквозь напряженный гул моторов в темноте послышались звуки зуммера, и сопровождающий подал команду: “Приготовиться!“ Мы выстроились у двух боковых, противоположных друг другу, дверей самолета в порядке, определенном еще на земле. Я прыгала первой из правой двери, за мной – Тамара. Дверь открыли, и светлой летней ночью мне было видно, как мы пролетали над лесами, полями, темными пятнами селений. Вся панорама, чуть серая, покачивалась и уходила из-под ног. В разных местах на большом расстоянии друг от друга виднелись зарева пожарищ. Это каратели жгли деревни. Я стояла у самой двери и из-за шума моторов команда до меня долетела неясно. Но тут же раздался отчетливый голос нашего командира группы Корнеева: “Пошел!“ – с добавлением крепкого солдатского словечка, и я прыгнула за борт…»

Тамара продолжает рассказ: «Не мешкая, я двинулась сразу же за Лелей, грудью подалась вперед, и, прежде чем ноги оторвались от пола, ветер вырвал меня из двери. Секунды свободного полета; в наступившей тишине был слышен сразу ослабевший гул самолета – и вдруг по лицу больно ударило прикладом винтовки, которая висела на моем плече: раскрылся парашют, натянулись стропы. Падение резко прекратилось, и я, плавно раскачиваясь, стала приближаться к земле. Недалеко от себя я увидела серые в ночных сумерках купола парашютов моих товарищей.

Далеко-далеко все еще слышался гул нашего самолета.

Парашют под свежим ветерком развернуло раз-другой, и он понес меня прямо на лес. «Не зависнуть бы на дереве», – только успела подумать я, и тут же с облегчением увидела под собой поляну. По сапогам прошелестел тростник и я… плюхнулась по пояс в лесное болото.

Услышав снова над головой самолет, нашарила фонарик и, как было велено, помигала им вверх, и только потом потерла рукавом ватника лицо, сплошь облепленное комарами. Торопливо подтянув парашют, стала выбираться из болота в сторону высоких деревьев, черневших неподалеку на фоне более светлого неба. Чуть в стороне послышался тихий свист, затем хрустнула сухая ветка. Сердце замерло.

– Кто там? – спросила я вполголоса.

– Мы, – ответил знакомый голос.

Подошли Алексеев с Кравцовым – подрывники нашей группы. Молча помогли отцепить и утопить в болоте парашют. Вглядываясь в темноту леса, помигали фонариками, снова тихо посвистели, но ответных сигналов не было. Я вылила воду из сапог, сняла мокрые ватные брюки, надела юбку, выжала портянки, отгоняя ими комаров. Решили продолжить поиски. Пока пробирались вдоль болота, я заметила, что Кравцов прихрамывает.

– Что с ним? – спросила Алексеева.

– Перед самым вылетом у него в кармане сдетонировал взрыватель. Спасли ватные брюки. Никому не сказал, боялся, что его оставят в госпитале и он не полетит с нами. А теперь, после прыжка, разбередил рану.

– Ничего, – буркнул Кравцов. – До свадьбы заживет!

Прислушиваясь и оглядываясь по сторонам, в надежде заметить свет фонариков остальных десантников, мы взяли немного в сторону от болота, где нас нещадно ели комары. Теперь сапоги увязали в глубоком песке, цеплялись за невидимые сучки и корни деревьев.

Постепенно лес стал оживать. Зачирикали, затрещали птичьи голоса. В рассветном сумраке просматривались сосны, березы, а мы все еще брели по лесу, надеясь выйти к поляне, на место встречи, как договорились в Москве, ориентируясь по карте. Среди высоких сосен увидели островки кустов. В них можно было укрыться. Я предложила остановиться в этом месте. Кравцов еле шел.

– Подождите меня тут, а я посмотрю, куда мы попали, может, и остальных ребят найду. Нечего с такой ногой шататься по лесу.

Я распаковала свой вещмешок, достала летнее платье, туфли, переоделась и, оставив винтовку с вещмешком ребятам, ушла на разведку».

Из письма Елены Гордеевой-Фоминой:

«Наша группа, в которой были мы с Тамарой, состояла из 11 человек. Как было сказано командиром перед вылетом, мы должны были собраться на лесной поляне. Следуя этим указаниям, после приземления я отправилась на ее поиски. Еще при раскрытии парашюта меня дернуло с такой силой, что слетели сапоги, вещмешок и винтовка. Теперь без сапог, почти безоружная (у меня остались только гранаты, прикрепленные к поясу), я босиком, осторожно, пробиралась между деревьев. Поляны никакой не нашла. Кругом лес да болото, в котором я утопила свой парашют. Стала посвистывать.

В стороне послышался ответный двойной свист. Сомнений не было: кто-то из своих.

Так, пересвистываясь, мы вышли навстречу друг другу. И когда оказались совсем близко, я спросила: «Кто это?» – «Это я, Иван Атякин, Лельк, это ты, что ль?». Мы были рады встрече. Я взяла у него питание к рации, которое тянуло килограммов на десять, Иван оставил себе рацию и вещмешок, и мы отправились на поиски других членов нашей группы. Ходили, посвистывали, сигналили фонариками, но так никого больше и не нашли. После напряженной ночи мы устали и, когда рассвело, залезли в небольшой кустарник, решив в нем отдохнуть…»

Продолжает рассказывать Тамара:

«Лес, к моему удивлению, как-то внезапно кончился, высокие сосны поредели. По краю леса шла проселочная дорога, за ней – небольшая луговина, чуть дальше по кустарнику угадывался ручей, а еще дальше колосилось ржаное поле.

Возле ручья, который оказался небольшой речушкой, росли кряжистые лохматые сосны и светлые густые березы.

Я взобралась на одну из них и увидела вдалеке деревушки, а за полем ржи – необработанный луг. Лес, из которого я вышла, такой темный, густой и мрачный, теперь под лучами солнца казался прозрачным и даже каким-то радостным. Как будто и не было войны. Солнце пригревало, летали пчелы, посвистывали птицы…

Вдруг в нескольких километрах справа от меня показался разрушенный железнодорожный мост. Хорошо были видны упавшие в воду пролеты. Судя по длине моста, река должна была быть широкой…

То, что я увидела, удивило и встревожило. Глухое, недоброе предчувствие поднялось в груди… Быть этого не может!

Я сползла с дерева. На нашей карте, которую мы выучили назубок, не было ни реки, ни железнодорожного моста, ни деревушек.

Я шла вдоль речушки, пробираясь кустами, обогнула холм, поросший елочками, и вышла к полоскам огородов.

На одной из них копошилась старая женщина. Я подошла к ней.

– Здравствуйте, бабушка! Куда ведет эта дорога? В то село? Как оно называется?

– Комарин, Комарин, касатка.

– А во-он та деревня?

– Лужаки, – старушка разглядывала меня, мое белое платье в красный и черный горошек, туфли со шнурками.

– А немцы там есть? – спрашиваю неожиданно для самой себя.

– Есть-есть. И там немец, и там… Не ходи туда, дочка…

– Спасибо, бабушка. Беженка я, к родным добираюсь. Спасибо.

Возвращалась я прежним путем. Обогнула холм, прошла кустами вдоль речки и осторожно юркнула в лес. Отыскала своих товарищей.

– Во-первых, лес кончается тут же рядом, – рассказала им. – Справа – железнодорожный мост, какая-то большая река, и названия деревень совсем не те. Давайте переберемся поглубже в лес.

Они удивились: откуда какое-то село Комарин, мост? Не было этого в районе приземления, все хорошо помнят ту карту местности. И немцев не должно было быть. Странная история:

уж про мост-то предупредили бы – заметный ориентир… Мы собрали свои мешки и углубились в лес, ближе к болоту.

И никому из нас тогда не пришло в голову, что после внезапного обстрела самолет сбился с курса и высадил группу в другом месте.

Отдохнули, пожевали копченую колбасу с сухарями из Н3, обсудили обстановку и решили дождаться темноты, а на день затаиться, чтобы не обнаружить себя.