– Вы расставили людей у окон? – спросил Рудольф.

– Да, – устало выдохнул Тилли и повысил голос, словно обращаясь к кому-то, стоявшему в дальнем углу гостиной. – Дом оцеплен. Ему некуда деться. Будем надеяться, он сам выйдет и сдастся без лишнего шума. Мы проследим, чтобы при этом соблюдались его законные права и все такое; и если он станет нам помогать, его очень быстро отпустят.

Я помедлил. У меня еще оставался выбор.

Я все еще мог поступить так, как предлагал Тилли. В долгосрочной перспективе это могло бы оказаться самым удачным для меня решением. Меня бы допросили, и любой разумный человек – к Рудольфу это не относится – очистил бы меня от подозрений. Я даже мог бы натравить их на графиню и ее чикагский бизнес – пусть попортят ей жизнь. А потом я вернулся бы к прежнему статус-кво: осторожному сотрудничеству с властями. Но этот процесс занял бы сколько-то драгоценного времени. По меньшей мере пару дней.

А такого запаса у меня не было.

Агент Тилли показался мне более или менее разумным человеком. Но если бы я вышел сейчас к нему, заявляя о своей невиновности, а потом почти сразу же исчез, мне можно было бы пришить как минимум сопротивление при аресте. Сложись даже все обстоятельства в мою пользу, несколько дней в кутузке обеспечены, а этого мне хотелось меньше всего. Кроме того, агент Тилли ничем не мог помочь Мэгги.

И еще, надо признаться, я здорово разозлился. В конце концов, это, черт подери, мой дом. И я не люблю, когда в него вламываются просто так, по наущению гниды вроде Рудольфа. Во мне и без того накопилось достаточно ненависти, но эти чужие голоса в моей гостиной разом добавили к этой злости еще одну изрядную порцию. Как-то я засомневался, что смогу сохранять вежливость достаточно долго.

Поэтому, вместо того чтобы задержаться для беседы, я повернулся и шагнул в мой магический круг.

– Aparturum, – прошептал я, махнул посохом слева направо, и края реальности разошлись, закрутившись, как старый пергамент. Из открывшейся пустоты заструился неяркий зеленый свет, очертивший прямоугольник высотой в семь футов и шириной чуть больше трех – дверь из моей квартиры в Небывальщину. Правда, о том, что ждет меня за этой дверью, я не имел ни малейшего представления.

Лязгнули засовы люка на потолке. Я услышал, как кто-то требует принести пилу. Люк сидел в проеме неплотно: они запросто смогут просунуть лезвие пилы в щель и в считаные секунды перепилить задвижки.

Я накачал побольше энергии в браслет-оберег и выстроил вокруг себя защитный барьер. Сердце колотилось как безумное. Шагнув в разделяющую два мира дверь, я с большой долей вероятности мог оказаться на дне озера расплавленной лавы или на краю бездонного водопада. И узнать я это мог, только сделав шаг.

– Говорил же я тебе, – нудил Боб.

Над головой взвыл и тут же захлебнулся электромотор. Послышались удивленные голоса. Потом в щель просунулось тонкое стальное лезвие, и кто-то принялся пилить задвижки вручную.

Я сделал шаг – и оказался в Небывальщине.

Я напрягся в ожидании чего угодно. Леденящего холода. Испепеляющего жара. Сокрушающего давления водной толщи – даже полного вакуума. Окружавший меня герметичный барьер не пропускал воздуха, что по идее должно было сохранить мне жизнь даже в таком месте, как открытый космос, – по крайней мере на несколько мгновений.

Во всеоружии, прикрывшись силовым щитом, изготовив к огню свой жезл, я шагнул в Небывальщину, и окружавший меня шар защитной энергии приземлился на…

…симпатичную, заботливо ухоженную клумбу фиалок.

Силовое поле расплющило их, мгновенно превратив в подобие гербария.

Медленно, напрягая все чувства в ожидании подвоха, я огляделся по сторонам.

Я находился в саду.

Больше всего это напоминало Италию. Лишь малая часть цветов и кустов росла на клумбах. Остальные кто-то рассадил так, чтобы казалось, будто они выросли сами собой. С неба пулей спикировала птичка колибри размером не больше серебряного доллара, сунула клюв в особенно яркий цветок и улетела дальше. Мимо с жужжанием пролетела пчела – не огромный мохнатый перепончатокрылый мутант, а обычная, нормальная пчела.

Нечего смеяться. Приходилось мне встречать и мутантов.

Я позволил воздуху проникнуть сквозь защитную оболочку и осторожно принюхался. Каким бы приятным местечком все это ни выглядело, никто еще не говорил, что атмосфера здесь не насыщена, скажем, хлором.

Здесь пахло солнечным осенним днем – из тех, когда в светлое время тепло, но ночью могут случиться заморозки. Вместе с воздухом под оболочку проникли и звуки: ленивый птичий щебет, журчание воды.

Боб, разумеется, не упустил возможности похихикать.

– Берегись, босс! Только взгляни на эту свирепую гигантскую белку! – вещал он неразборчиво, поскольку давился смехом. – Боже мой! Этот фикус тебя сейчас проглотит!

Я испепелил его взглядом и потратил еще минуту на осмотр окрестностей. Потом осторожно убрал защитное поле. Оно поглощало чертову уйму энергии; попытайся я удерживать его дальше, это могло бы вовсе лишить меня сил.

Ничего не произошло.

Я все еще находился в очаровательном саду, в разгар дремотного полуденного зноя.

– Видел бы ты свое лицо, – заметил Боб, с трудом сдерживая смех. – Словно ты ожидаешь встречи с разъяренным драконом или чего-нибудь в этом роде.

– Заткнись, – бросил я вполголоса. – Это Небывальщина. Покой здесь уже сам по себе подозрителен.

– Не все места в мире духов полны кошмаров, Гарри, – убеждал меня Боб. – Вся Вселенная основана на равновесии. На каждое темное место приходится по меньшей мере одно светлое.

Я совершил еще один полный оборот вокруг своей оси, выискивая угрозу, прежде чем махнул посохом слева направо, закрыв проход из моей лаборатории. После чего продолжил осторожный осмотр окрестностей.

– Звезды и камни, Гарри, – хихикнул Боб. – Это, наверное, на тебе так сказывается длительное ношение серого плаща? Тебе не кажется, что это паранойя?

Я насупился, но осмотра не прекратил.

– Слишком. Все. Просто.

Прошло пять минут, а ничего так и не случилось. Трудно оставаться в должной степени настороженным и параноидальным, когда никакой очевидной угрозы не наблюдается, а окружение столь мирно и живописно.

– Ладно, – произнес я наконец. – Может, ты и прав. Так или иначе, нам надо двигаться. Надеюсь, мы наткнемся на место, которое кто-нибудь из нас сможет узнать, чтобы выйти оттуда на одну из Троп.

– Хочешь оставить за собой след из хлебных крошек или что-нибудь в этом роде? – поинтересовался Боб.

– Затем я тебя и взял. Запомни дорогу сюда.

– Заметано, – согласился он. – Куда пойдем?

С поляны вели три тропы. Одна петляла между клумбами и высокими деревьями. Другая, каменистая, поднималась по усеянному валунами склону. Третья, вымощенная булыжниками зеленого цвета, пролегала через луг, открывавший неплохой обзор, – не лишняя деталь, когда ожидаешь подлянки. Я выбрал третью тропу и зашагал по зеленым камням.

Примерно через двадцать или тридцать шагов мне сделалось не по себе. Непосредственного повода для этого я не находил – голос подавал чистый инстинкт, не более того.

– Боб? – спросил я, выждав секунду-другую. – Что это за цветы?

– Примулы, – не задумываясь, ответил череп.

Я застыл как вкопанный.

– Ох! Мать честнáя!

Земля содрогнулась.

Камни у меня под ногами подались, а потом вся окаймленная примулами тропинка как-то разом вздыбилась. Полезшие из земли зеленые камни в одно мгновение превратились в округлые сегменты хитинового панциря, принадлежавшего невообразимо длинной тысяченожке. В каком-то нездоровом оцепенении я наблюдал, как из земли футах в пятидесяти от нас вынырнула голова этой твари и повернулась в нашу сторону. Она несколько раз лязгнула жвалами, живо напомнившими мне огромный садовый секатор – достаточно большой, чтобы перекусить меня в поясе.

Я оглянулся и увидел, что оставшиеся за нами пятьдесят или шестьдесят футов тропинки тоже ожили и вырвались из земли. Опустив взгляд, я сообразил, что камень, на котором я стою, остался, наверное, последним сегментом членистой твари, до сих пор лежавшим более-менее на месте.