Девчонки боялись с ним ездить, а двоюродного брата Филипа (их семьи делили большой трехэтажный дом на главной улице Моминьи, Мэресы жили в правой половине, Маки — в левой) приходилось привязывать к сиденью, чтобы маленького штурмана не вытряхнуло из открытого джипа во время сумасшедших скачек по сельским дорогам. Понятное дело, что местные мальчишки считали Вилли настоящим героем.

Наслушавшись рассказов восторженной молодежи об отважном деревенском гонщике, священник из соседнего французского городка Фурмье, большой, как он сам считал, знаток и ценитель автоспорта, почитатель таланта Караччиолы (святой отец даже дважды, еще до войны, ездил в Италию, на гонки Гран-при), однажды устроил 18-летнему бельгийцу тестовый заезд на шоссе в Шарлеруа. Но был весьма разочарован.

Только Вилли и не думал огорчаться. Он работал на лесопилке у отца, а в свободное время играл в футбол и с удовольствием плавал в бассейне. Теперь он хотел стать спортсменом. С первой получки Вилли купил «Пежо-203», французскую новинку, небольшой автомобильчик с пятидесятисильным мотором. И продолжал носиться по бельгийским дорогам с приятелями-футболистами. Жизнь катилась весело и беззаботно и омрачить ее не могли ни ссоры со старшей сестрой Жаклин, которую необычайно раздражало то обстоятельство, что Вилли не давал себе труд задуматься о будущем, ни регулярные душеспасительные беседы с родителями.

— Учись устраиваться сам, сынок, иначе ничего не добьешься в жизни, — твердил отец.

— Он совсем не умеет извлекать из окружающей действительности свой интерес, — удрученно разводила руками мать.

— Я не хочу устраиваться, мама! — отвечал ей Вилли, упрямо сдвигая брови. — Я терпеть не могу устраиваться, договариваться и извлекать свой интерес! Мне до смерти надоели ваши поучения о том, что из песчинок слагаются горы и что каждый должен мести перед своей дверью.

Вскоре у него с позором отобрали лицензию летчика — за то, что Вилли на бреющем полете пролетел над дорожкой переполненного ипподрома.

Время шло, Мэресу исполнилось двадцать четыре, а он по-прежнему оставался богатым шалопаем — с трудным характером, впечатлительной натурой и без всякой, похоже, цели в жизни. Вот тогда-то, летом пятьдесят третьего, один из немногих друзей Вилли, местный врач Анри Мизон и предложил парню попробовать свои силы в профессиональном ралли. Мэрес ничего не боялся: «Почему нет, мессир Анри. Если вам не жалко своей новой машины...» И они заявились на «Марафон де ля Рут» — это был, между прочим, этап чемпионата Европы.

Утром девятнадцатого августа за рулем голубого «Порше-356» под номером двенадцать Вилли рванул со старта первой в своей жизни настоящей гонки по маршруту Льеж—Рим—Льеж. Это было восхитительно — на невероятной скорости мчаться по проселкам, вспарывая лужи, разбрасывая гравий! Для иностранцев бельгийские дороги тогда были настоящим кошмаром. Их постоянно ремонтировали, реконструировали, перекрывали, перестилали и устраивали самые невероятные и непредсказуемые объезды. Порой полоска бетона вдруг разделялась надвое — вдоль, ровно посередине! — на асфальт и булыжник, это когда соседние общины никак не могли договориться, кому платить за укладку свежего покрытия. А то, особенно в конце лета — начале осени, крестьяне начинали вывозить с полей урожай свеклы, и шоссе тогда превращалось в скользкую трассу для бобслея. Но Вилли-то изучил все эти фокусы, он знал бельгийские дорожки, как свои пять пальцев, и предвкушал отличное развлечение.

Увы, первое ралли экипажа Мэрес/Мизон продолжалось недолго — новичок-пилот слишком сильно жал на газ, так что полуторалитровый мотор «Порше» не выдержал. Урок, похоже, не пошел впрок: в июле следующего года доктор Мизон записался на старт «Альпийского критериума». Но до финиша четырехтысячекилометрового этапа европейского раллийного первенства между Марселем и Каннами они так и не добрались. Три десятка горных перевалов, местами покрытых снегом (это в июле месяце!), на дорогах Франции, Италии, Австрии и Швейцарии оказались чересчур сложными для «Порше» и его немолодого уже хозяина. Бессчетное число раз они вылетали с дороги, у немногих свидетелей их фокусов кровь стыла в жилах.

Почти весь сезон в 1961 году Феррари не допускал Мэреса до «Формулы-1», но в первой же гонке 1962-го доверил ему заднемоторный «Феррари-156» в Гран-при Брюсселя.

— Знаешь, дорогая, — признался, добравшись наконец до дома в Моминьи, доктор Анри своей половине (которая, надо отдать ей должное, в отличие от подавляющего числа соседей Вилли, всегда очень тепло отзывалась о «таком воспитанном, таком внимательном молодом человеке»), — пожалуй, я слишком стар для подобных экспериментов. Он ведь настоящий камикадзе!

— Да и машину нужно поберечь, — с радостью согласилась мадам Мизон. — Этот паршивец совсем испортил дорогущую вещь.

Поэтому через месяц 26-летний Вилли вышел на старт «Марафона» уже за рулем собственного «Пежо-203». Правда, перед гонкой над машиной изрядно поколдовал один хороший специалист. С Марселем Кернетом, чья мастерская и магазин «Пежо» находились в местечке Женаппе, на полдороги между Брюсселем и Шарлеруа, Вилли познакомил все тот же Мизон. Дружбой с Марселем гордились лучшие бельгийские гонщики — Поль Фрер, Оливье Жандебьен, Люсьен Бьянки. Но только Мэреса семейство Кернетов приняло действительно как родного. Он был свой — в отличие, скажем, от барона Жандебьена — простой и честный парень, который совсем не задавался, мало говорил и очень вкусно готовил равиоли. На годы гараж в Женаппе стал для Вилли вторым домом.

Итак, в конце июля пятьдесят четвертого «Пежо» Мэреса поселился в мастерской Марселя, где тщедушному французскому моторчику добавили изрядно лошадиных сил, установив только что появившийся тогда турбокомпрессор «Константен». Место штурмана занял местный ветеринар Раймон Пирсон, и семнадцатого августа «Пежо» под номером 84 (из девяноста девяти участников) отправился со старта в Спа.

Через четыре дня они добрались обратно на 26-м месте — из-за штрафа в сорок семь минут, который Вилли умудрился схватить в итальянской Модене.

Марсель Мэрес, мягко говоря, не одобрял нового хобби сына — дорого, опасно и абсолютно бессмысленно: «Из Брешии в Брешию... Ты же читал Ремарка, Вилли! И все это ради восьмого места в каком-то загадочном "классе до тысячи трехсот кубических сантиметров". Бред какой-то. Займись-ка лучше делом — нужно закупить новое полотно для лесопилки».

В 1962 году Мэрес наконец стал заводским гонщиком «Феррари» в «Формуле-1».

Вилли не знал, что ответить отцу. Он вообще был не мастер говорить, а уж спорить с кем-то, уговаривать, объяснять — не умел и не хотел. Только смутно понимал — чтобы заниматься бизнесом, нужно уметь руководить людьми. Ему такого дара не дано.

И, упрямо сжав губы, едва ли не каждый заработанный франк вкладывал в свой «Пежо», готовясь к «Марафону» следующего года. В том, что он будет стартовать в ралли, Мэрес не сомневался теперь ни минуты. Он уже встретил классного штурмана — торговца металлоломом из Северной Франции Мориса Дессе. Осталось найти денег. Но щедрые спонсоры не спешили помогать никому не известному парнишке из бельгийской деревни. Кто он такой? Бестолковые журналисты и вовсе часто путали Вилли с французским гонщиком Ги Мэресом, насмерть разбившимся за год до этого на треке в Монлери.

Но несмотря ни на что, они вернулись в Льеж на восьмом месте. С трудом подбирая слова, Вилли впервые в жизни давал интервью местной спортивной газете: «Машина превосходная! Ей я обязан этим изумительным результатом».

Стемнело. За окном продолжало моросить. Вилли ненавидел этот тихий шелест. Пусть бы лучше гроза, ветер, ливень, град и еще черт знает что, пусть посрывает крыши со всех домишек Остенде... Только не этот тихий, выматывающий душу шелест дождя. Каждая капелька напоминала Вилли тот злосчастный сентябрьский день, каждая капелька говорила: «Ты бестолочь, Вилли! Ты самый тупой гонщик в мире!» Он ненавидел себя, он ненавидел свою беспомощность сейчас. И он ненавидел свой тогдашний щенячий восторг.