И я преклонялся перед конструкторами «Феррари»: Яно, Коломбо, Лампреди — ведь это же гениальные инженеры, вы уж поверьте старику, который за свою жизнь собственными руками перебрал не одну сотню моторов. Механики «Скудерии» казались мне лучшими в мире, наделенными какими-то сверхчеловеческими качествами, колдунами, которые могут все. Как сейчас вижу толстяка Паренти в вечном берете и серьезного, с залысинами в курчавой шевелюре Кассани. А гонщики... Доктор Фарина и «великий хромой» Фанхио — чемпионы мира. Смелый до умопомрачения Гонсалес, «бык из пампасов». Бельгийский барон Жандебьен — он был парашютистом во время войны. Англичане Хоторн и Коллинз, друзья не разлей вода, хотя такие разные и в жизни, и на трассе. Муссо — настоящий римский аристократ, прекрасный стрелок, фехтовальщик и наездник. И его главный соперник Кастеллотти, обладавший феноменальной, фантастической волей к победе.
15 июля 1961 года Фил Хилл готовится к старту Большого приза Великобритании. В гонке он занял второе место, уступив товарищу по команде фон Трипсу.
На их фоне я сам себе казался настолько неуместным, маленьким каким-то, несерьезным. Кто я такой и что я выиграл? Заштатные трековые гонки в калифорнийской глуши — вот пока мой уровень. Сын американского почтмейстера, совершенно незаслуженно вытащивший счастливый билет. И, разумеется, я согласился, когда один из помощников самого Энцо Феррари, Старого хозяина, как называли его и в команде, и в городке Маранелло, где она базировалась, объяснил мне, дескать, из-за невероятно трудного финансового положения Скудерии они пока не могут платить мне больших денег. И квартиру снять не получается — так что мне придется пока пожить в гостинице. Да, конечно, за свои. Но здесь поблизости можно подыскать что-нибудь подешевле.
Условия я принял с восторгом — подумать только... А ведь в пятьдесят шестом я был уже далеко не мальчик — двадцать девять лет. Но чтобы повзрослеть, понадобилось долгих семь сезонов.
В 24-часовой гонке в Ле-Мане в 1964 году Фил Хилл выступал за рулем «Фopдa-GT40» вместе с новозеландцем Брюсом Мак-Лареном. Он установил рекорд круга и шел третьим, когда в полшестого утра отказала коробка передач.
К моему великому удивлению в первой же гонке за «Скудерию», на январском этапе чемпионата мира для спортивных автомобилей я на пару с Жандебьеном финишировал вторым. А в августе выиграл шведский этап — вместе с Тринтиньяном.
Между прочим, мы с Морисом принесли «Феррари» тогда чемпионский титул: гонка была решающая, до нее два этапа выиграли наши пилоты, два других — ребята из «Мазерати», и в квалификации в Кристианстаде главный соперник «Скудерии» Мосс установил лучшее время. Все висело на волоске. Но мы в конце концов справились. Потом в трех английских спортивных журналах появились совсем коротенькие заметки — дескать, победил «некий никому не известный американец Фил Хилл». И с тех пор в длинных многочасовых гонках все у меня пошло как по маслу: за шесть сезонов три победы в Себринге, три в Ле-Мане, две в Буэнос-Айресе, Каракасе и Нюрбурге.
Почему не в «Формуле-1»? Я и сам себя до сих пор мучаю этим вопросом. Наверное, трусил. Да. Я не трус, молодой человек, в мои семьдесят два года я могу с легким сердцем в этом признаться. Ни разу в моей жизни не было такой ситуации, в которой бы я сплоховал — зуб даю. Но знаете, мне довелось стоять в боксах «Феррари» в июне пятьдесят пятого во время 24-часовой гонки в Ле-Мане. Вы понимаете, о чем я? Когда «Мерседес» Пьера Левега вылетел с трассы и огненным шаром прошелся по трибунам, унеся восемьдесят шесть душ, я был там. И рядом со мной кричал жандарм — ему оторвало ногу обгоревшим серебристым капотом. Я все это видел и слышал.
И еще вот что. Я очень боялся, что не смогу соответствовать. Приводил к нашему менеджеру Тавони своих земляков — Герни, Гинтера — и говорил, какие это замечательные пилоты, как они будут полезны «Феррари». А сам...
В первый раз мне предложили сесть за руль машины «Формулы-1» еще за неделю до победы в Швеции. Но ведь в начале августа пятьдесят шестого я даже «неким Хиллом» еще не стал. Пошел посоветоваться с одним из небожителей, с Хоторном, и Майкл сказал мне, что дебютировать на «Нюрбургском кольце» он бы и врагу не пожелал — уж больно опасная трасса. И я послушал, отказался. Зря, наверное. Может быть, уже тогда Феррари затаил на меня обиду: он всегда питал слабость к бесшабашно смелым парням, и мой отказ мог показаться Старому хозяину проявлением трусости.
Как бы то ни было, в следующий раз Коммендаторе — это еще одно почетное прозвище, типично итальянское, нечто среднее между Командиром, Главнокомандующим и Господом Богом — решился доверить мне одну из своих драгоценных «белла маккина» только через год, в тренировке Большого приза Франции в Руане. Но на четыре боевых автомобиля в команде имелись не меньше пяти претендентов... У меня были слишком сильные конкуренты — Муссо, Хоторн, Коллинз и Тринтиньян.
«1000 километров Нюрбургринга» 1964 года. Фил Хилл на «Форде-GT40» (№140) обходит «Кобру» (№99). Американец стартовал вторым, но до финиша не добрался — на 15-м круге сломалась подвеска.
А через неделю в Реймсе, где мы с Вольфгангом Зиделем приехали вторыми на спортивном «Ферраpи-250GT», в утренней гонке «Формулы-2» погиб Херберт Макей-Фрейзер. Я хорошо знал Херби еще по Лос-Анджелесу, он был моим ровесником, на два месяца всего моложе, из богатой семьи с Восточного побережья — родители чуть не отказались от парня, когда он начал гоняться. Талантливый и смелый пилот. Слишком смелый. Херберта так увлекли автогонки, что он не желал слушать никаких советов, ничьих предостережений. Но для того чтобы победить, во-первых, нужно остаться в живых.
Мы тогда каждое воскресенье как на войне из окопов под пулеметы ходили. Бывало такое, что до конца сезона не доживала треть парней из тех, с кем выходили на первый старт в январе. Четырнадцатого марта на испытаниях новой машины в Модене разбился Кастеллотти. Через два месяца за 130 километров до финиша тысячемильной «Милле Милья» погиб Альфонсо де Портаго — под обломками «Феррари» остались его штурман Нельсон и девять зрителей. Потом мой друг Херберт. В июле следующего, пятьдесят восьмого, пришла очередь Муссо — практически на моих глазах «Феррари» на скорости в двести сорок вылетела в кювет и закувыркалась, разбрызгивая по земле колеса. Луиджи умер в больнице, когда мы все, оставшиеся в живых, еще неслись к финишу. Через месяц на «Нюрбургринге» несчастного Коллинза выбросило из машины и со страшной силой швырнуло об дерево, что росло у обочины. Хоторн потом принес в боксы расколовшийся шлем Питера и показал нам. Мы тогда надевали пробковые каски игроков в поло, такие не то что в автомобильных авариях не спасали, «подмышкового теста» пройти не могли: это когда зажимаешь шлем вот таким манером под мышкой и давишь. Лопались! Через три месяца погиб и сам Хоторн, чуть раньше, в октябре сгорел в своем «Вэнуолле» Луис-Эванс.
Это было ужасно. Во время Гран-при Монако я жил на яхте Коллинза. Пит только что женился — на американке, Луизе Кинг. И я твердо себе обещал не заводить семью до тех пор, пока не закончу гоняться. Только перед каждым новым стартом, стоило закрыть глаза, словно адское табло с горящими «мене, текел, фарес» зажигались слова: «Почему не ты?» У нас не было ремней безопасности и несгораемых комбинезонов, единственной моей защитой от смерти оставалась собственная осторожность.
При подготовке к старту «24 часов Ле-Мана» 1964 года Фил Хилл (слева) обсуждает управляемость «Фopдa-GT40» с Брюсом Мак-Лареном.
