– Пора – решил я – И двинулся к ближайшей ко мне корове. Фрэнки кормил ее особенно усердно. Я погладил выпуклый живот коровы, который они прижимали к песку всякий раз, когда кто-то пытался добраться до воды даром, и подставил свой мешок под узкий сосок, который можно было принять за хвост.
Из него вначале тонко, потом тягуче полно потекла сладковатая прозрачная жидкость, состоящая на девяносто пять процентов из воды, и на пять процентов из остатков того что, корова ела.
Это стадо принадлежало Первому форту и кормили мы его в основном сахаром. Поэтому вода не отдавала ни падалью, ни растительностью. Пить воду, которую давали коровы Химеры, можно было сразу, не боясь отравиться или схватить несварение желудка. Конденсат с их испиленных узкими проходами спин был, абсолютно, стерилен.
Шакал
Я наполнил свой мешок водой и с трудом накинул его на плечо. Добрых двадцать литров жизни нес я теперь с собой. О том, что почти все придется отдать Полозу, мне в ту минуту думать не хотелось.
Фрэнки взял почти центнер. Он возился с каждой из коров стада и, похоже выкачал всех досуха. Он повесил здоровенный мешок-пузырь себе на грудь и снова обнажив, ужасающий частокол зубов, радостно похлопал по мешку длинными узкими ладонями.
Дробовик рефлекторно шевельнулся в сторону Фрэнки. – Господи – взмолился я. – Ну, я же не смогу его убить. Какого же тогда черта я в него целюсь? – Я с усилием отвел оружие в сторону.
– Корова – Проскулил за спиной Жнец. Я вздрогнул. Я про него совсем забыл. А он как послушный пес сидел и ждал, когда мы напьемся, и наполним свои курдюки водой.
Отдать корову Жнецу было конечно можно, но Жнец слыл, кроме всего прочего, отчаянным болтуном. Он жил свободным поселенцем пустыни, появляясь то в Первом форте, то в Восточном. Иногда его заносила нелегкая и в Горный форт, и в каждом месте, где он находил благодарного слушателя, он, звеня своей мембранной, рассказывал кучу историй про свои победы. Расскажет и об этой.
–Расскажет – Сказал я вслух. Полковник очень внимательный слушатель и ему истории Жнец рассказывал с особым удовольствием. Не то, чтобы я боялся Полковника, но он был комендантом форта и распоряжался его имуществом. Даже этим. Я посмотрел на свои ботинки с рубчатыми подошвами. По песку босиком. Нет. Не реально. Значит – Корова. Но отдать ее надо так, чтобы Жнец всем рассказывал, что будто бы он ее не ел, а наоборот – спасал.
Я достал тонкую дудочку, которую чудом удалось привезти с Земли. Обычная дудочка из абрикосового дерева, которую тысячу лет назад называли Дудук могла заставить плакать даже песок Химеры, даже Жнеца, даже Фрэнки, даже тупых обжор-коров, если тот, кто взял в руки дудук взял его правильно. Я учился играть на дудуке самостоятельно и вряд ли бы утопил в слезах Химеру, но, кое-что у меня получалось.
Длинные тягучие многослойные звуки потянулись над пустыней, отражаясь, переплетаясь в сложный узор тембров и высот. Словно кружева Жнеца, следы Фрэнки, шкура коровы. Они находили в душах каждого существа все самое хорошее доброе, вызывали желание делиться общаться говорить, рассказать, что-то очень важное о своей жизни. Что-то, настолько важное, что если этого не рассказать, то смерть окажется не символом завершения жизни, пиком, вершиной, а обычным физиологическим актом, который происходит повсеместно и в огромных количествах.
Я обладал определенной привилегией. Если разобраться я этой привилегией пользовался и частенько плевал на всех, поскольку у меня была эта привилегия.
Только на звуки дудука реагировал Шакал. Длинные шестилапые твари с двойными челюстями, которые открывались и закрывались крестом. В конце каждой из челюстей торчал всего один зуб. Но острее и тверже материала я не знал. Зубы Шакала резали стекло сталь, титан. Я все хотел поцарапать этим зубом шкуру Полоза, но все как то не доводилось. Внутри каждого зуба, словно пакета игольчатых шприцев, шли трубки к горлу твари. Горло было насосом, который мог за час перекачать почти тонну жидкости и создавал давление проламывающие любые органические ткани.
Объевшийся Шакал то ли убегал, со своей добычей, сбросив шкуру. То ли закапывался так глубоко, что его невозможно было найти. Это пока было неясно.
Было ясно только одно. В круглых воронках пяти семиметрового диаметра сидел Шакал. Периодически вышвыривая двумя свободными лапами килограммов двадцать песку на одну из сторон воронки. Таким образом, они создавали смертельный уклон, по которому вверх не могла подняться ни одна живая тварь. Я с уважением посмотрел на Жнеца. Пожалуй, только он мог, используя свои способности выбраться из ловушки.
Что, собственно, сейчас ему и придется сделать.
Одна из воронок зашевелилась, и из нее выполз Шакал.
Они были разумны или почти разумны или разумны по-своему. Я не знал, как определить степень развития их интеллекта, разве что по большим круглым черепам и высокими буграми над глазами, что могло сойти за лобные доли мозга. Пока ни один труп Шакала не попадался ни одному жителю Форта для того, чтобы его препарировать. Разве что пустые шкуры, словно сброшенные скафандры. Да собственно и не было в том нужды. Шакалом интересовался только я. Только я искал, что-то на этой планете чего-то особенного. Искал загадку, для того чтобы ее разгадать, но пока не получалось даже с загадкой. Что-то в ней было в этой Химере, что требовало пристального изучения и внимания, и Шакал был одним из кусков, который никак не лез в общую картину планеты. Остальные поселенцы не искали ничего. Они отбывали срок. Срок как обыкновенные заключенные, поскольку ими и являлись.
Химера была тюрьмой. Сюда ссылали не благонадежных представителей рас, а уж выживание было вопросом каждого. Если позволяли способности – можно было жить одному, как живет Жнец, Портной, Полоз или Саламандра.
Но люди твари социальные. Им нужно обязательно сбиваться в кучи и устраивать иерархии. Так появились форты: Первый, Восточный и Горный. Я был приписан к Первому форту и подчинялся Полковнику.
Подчинялся – слово не совсем привычное на Химере. Здесь не было строев и проверок. Не было вышек с пулеметами. Высоких заборов с колючей проволокой и охраны. Сама Химера решала: кому жить, а кому умереть. Поэтому Полковник занимался исключительно имуществом и поддержанием форта в более или менее приличном состоянии. Остальное его касалось постольку поскольку.
– Ты зовешь меня снова. Зачем? – Шакалы не имели индивидуальности, являясь, чем-то общим. Не понимали что такое смерть. Не имели собственных имен, и каждого можно было называть одним именем – Шакал. Они, похоже, приняли такое прозвище и отзывались на него.
Если не особо напрягаться, то Шакала можно было назвать одним существом. Если такое вообще было возможно. С двухмиллионной их популяцией. Жизнь для них была чем-то общим, и столь многогранным, что я отказывался даже представить, что это была за жизнь. Общались они ментально и всегда были одним целым. Каждая из особей скорее была отростком чего-то целого, чем отдельным представителем вида. Однако, слышать их могли не многие. Я мог.
– Послушать дудук – Невинно ответил я густому голосу в голове.
– Я слышал дудук – Ответил Шакал – Хорошая музыка. Я тоже могу заставить тебя плакать и хотеть летать.
– Я знаю. – Ответил я, продолжая выдувать из абрикосовой дудочки и жизнь, и любовь и слезы.
– Ты хочешь, чтобы твой друг не предал тебя своей болтовней. – Шакал приблизился метров на двадцать и начал кружить, выкапывая новую воронку.
– Ты все правильно понял, Шакал. – Продолжал я дуть в дудук.
– Ты можешь перестать будить меня. Я сделаю то, что ты просишь, но ты останешься мне должен. – Я перестал играть. – Каждый раз, когда я общался с Шакалом, он говорил, что я останусь ему должен. – Когда ты заберешь свой долг? – Спросил я его, злясь, потому что Шакал предупреждал меня об этом уже второй десяток раз. – Когда придет время – Прошелестел ответ. – Оно еще не пришло? – Нет.
