Тессе не терпелось оторвать руки Райвиса от этих перил, увести его прочь, уговорить его присесть, отдохнуть, поспать. Но с другой стороны, ей безумно хотелось дослушать до конца. Райвис не просто говорил: он как бы творил заклинание, и перед ним в воздухе штрих за штрихом вырисовывались картины, не относящиеся ни к прошлому, ни к настоящему, а существующие лишь в его памяти.

Стоит ей произнести хоть слово, и магия заклинания разрушится. И Тесса промолчала. Она просто ждала — и через некоторое время Райвис заговорил снова:

— Мне было семнадцать. Мэлрею — двадцать один. День похорон отца стал последним днем мира и покоя, которыми мы наслаждались целых семь лет. Каждый из нас старался крепиться, старался быть сильным, но вот один — не помню, кто именно, — не выдержал, и мы тут же заплакали оба. Плакали, обнявшись, прижавшись друг к другу. И — странно — горе наше ничего не меняло. Пока у Мэлрея был я, а у меня он, ничто другое, кроме нашей любви, не имело значения, ничто нам было не страшно.

На следующий день начались баталии. Тот бастард, Дженгус Морго, привел в поместье своих головорезов. У нас с Мэлреем не было выбора: нам пришлось защищать родной дом. Больше благодаря удаче, чем нашему боевому искусству, атаку удалось отбить. Единственным нашим преимуществом было отличное знание местности. Это все случилось во время весенней оттепели. Несколько мелких речушек вышли из берегов, и низина между ними превратилась в сплошное болото. Каким-то образом нам удалось загнать туда Дженгуса и его парней. На прощанье он пригрозил, что через неделю вернется и приведет с собой еще больше людей.

Тесса заглянула Райвису в лицо и с удивлением увидела на губах его слабую улыбку.

— Мы оба, Мэлрей и я, перепугались не на шутку, но оба притворились, что не боимся и самого черта. Дженгус был взрослым мужчиной по крайней мере десятью годами старше, с изрядным боевым опытом. Кроме того, он имел связи со всеми северными компаниями, поставляющими наемников. Мы же были всего лишь парой молокососов, которые умели лишь обрабатывать землю.

Вдобавок к этим неприятностям начали поступать и другие «законные» требования. Поборники справедливости с факелами и дубинками осаждали наши ворота, требуя отдать третью часть денег и вещей Росимине и шестерым ее отпрыскам. А на утро Саварикс, герцог соседней с Бурано области, прислал своего управляющего с предупреждением, что если на территории, примыкающей к его владениям, начнутся скандалы и драки, он будет вынужден захватить столько из буранских земель, сколько сочтет нужным для безопасности своих границ.

Тучи стервятников кружились над нашими головами. Дженгус вернется через несколько дней; люди Росимины скоро ворвутся в ворота, а что касается Саварикса — даже безусым мальчишкам вроде нас было ясно, что интересует его вовсе не безопасность собственных границ, а земли Бурано.

На третьи сутки после того, как мы отразили первый натиск Дженгуса, Мэлрей разбудил меня среди ночи. «Райвис, — сказал он, — мы должны научиться драться. Эта земля наша по праву. Никто, кроме нас, не работал на ней. Пятнадцать лет мы ее возделывали, любили и называли своей родиной. И никто не отнимет ее у нас, даже если мне придется каждое утро надевать на себя кольчугу и спать с ножом под подушкой. Я не пойду ни на какие сделки и не уступлю. И ты будешь рядом со мной, как друг н брат».

У Тессы мурашки побежали по коже. Последние слова Райвиса прозвучали как молитва — молитва, произнесенная человеком, который утратил веру. Они проникли ей в душу и звучали где-то глубоко внутри — так некогда начинались приступы ее болезни — звона в ушах. Они пробудили в ней какую-то тоску, стремление к чему-то, ей самой непонятному. Стремление обрести семью? Или любовь? А может, тоску по прошлому?

Райвис больше не вглядывался в даль, теперь он смотрел на свои лежавшие на перилах руки. Тессе захотелось прикоснуться к нему, она потянулась было... Но в последний момент не решилась.

Опустив голову, размеренно, глубоко дыша, Райвис продолжал свой рассказ. И когда он заговорил о сражениях бок о бок с братом, боль странным образом исчезла из его богатого модуляциями голоса. Осталась одна радость.

— И мы начали сражаться, Мэлрей и я. Вместе, всегда и повсюду вместе. Мы делали много ошибок, и некоторые из них казались непоправимыми. Но мы учились и на ошибках.

Несколько раз Дженгус чуть не захватил имение. Он был отличным бойцом. Он не отступал, он пробовал снова и снова, неутомимо выискивал слабые места и наносил удары. Годы шли. За одним кризисом следовал другой. Дженгус уничтожал наши посевы, отравлял воду, убивал скот, сжигал постройки. Он не знал жалости. Ведь он не любил эту землю. В какой-то момент он объединился с Росиминой и ее сыновьями. Нам с Мэлреем пришлось шесть месяцев просидеть, забаррикадировавшись в доме. Теперь уж не помню, не хотели мы выйти или просто не могли.

Как-то раз весной Саварикс прислал к нам своих людей. Он требовал отдать ему огромный кусок буранской земли вдоль южной границы его владений. Началось настоящее светопреставление. Дженгус не знал, то ли драться с Савариксом, то ли объединиться с ним, то ли не обращать внимания и продолжать собственную кампанию. — Райвис криво усмехнулся. — Надо отдать ему справедливость, он испробовал все три варианта.

И среди этого безумия — кровопролитных битв, осад, засад, заключаемых и распадающихся союзов, интриг — мы с Мэлреем неизменно держались друг друга. Мы вместе вербовали людей — искали и среди крестьян, и при дворах. Вместе учились искусству воевать — воевать недели, месяцы, годы.

Мы всецело полагались друг на друга. Полностью доверяли друг другу. Я без слов понимал Мэлрея, а он меня. У каждого были свои сильные и слабые стороны. Если я шел в битву во главе отряда, то мог не сомневаться, что Мэлрей прикрывает меня с тыла. Если падал, раненный, на поле боя, то знал, что надо только подождать, пока Мэлрей найдет меня и отведет домой. Когда Мэлрей заболевал, я выхаживал его. Если его одолевало уныние и казалось, что весь мир ополчился на нас, я не ложился спать, не успокоив его.

А он, — Райвис покачал головой, — он делал не меньше для меня.

Мы были молоды и мужали под звон мечей и стоны раненых. Война — жестокая вещь, и порой нам приходилось нелегко; порой приходилось драться с теми, кого мы любили. Например, с нашей тетушкой Росиминой и нашими сестрами. И все же, пока Мэлрей был рядом со мной, я ни на секунду не усомнился ни в своей, ни в его правоте. Мы были братьями и сражались за общее дело.

Мы сражались семь лет. Семь лет ни дня не проходило без очередного выпада против нас. Росимина преследовала нас судебными исками, Дженгус превратил наше поместье в военный лагерь, Саварикс слал в Джию письмо за письмом, требовал отлучить нас от церкви и клялся, что видел, как мы проливали кровь на освященной земле.

Но каким-то образом, поддерживая друг друга и не сдаваясь, мы ухитрялись практически невредимыми проходить через все испытания. И вот в один прекрасный день я убил Дженгуса, и кошмар закончился.

Честно говоря, я был лучшим бойцом, чем Мэлрей. Я разрабатывал стратегию, я обучал солдат. Уже в то время я отличался незаурядными полководческими способностями. Мэлрей же брал пылом, натиском, страстностью натуры. Он был сильнее меня, и если вспылит, никто, никакая сила не могла принудить его вложить меч в ножны. Однажды утром он и еще несколько человек поскакали на окраину поместья, проверить приготовленные для Дженгуса ловушки. Дженгус уже поджидал его. По численности его отряд в три раза превосходил отряд Мэлрея. На месте брата я поспешил бы унести ноги. Я не стал бы рисковать жизнью, которая могла пригодиться мне и в завтрашнем сражении.

Мэлрей был не таков. Он остался и принял бой. Он устал от войны. Он мечтал, чтобы она наконец кончилась. Мы оба мечтали. Но он чувствовал это острее, чем я. Мэлрею было уже под тридцать. Наверное, ему хотелось того, чего хочется любому мужчине в этом возрасте: жить мирной спокойной жизнью, иметь жену, детей.