Путь оказался нелегок. Вода прибывала и прибывала. Каждое малюсенькое продвижение вперед требовало нечеловеческого напряжения. Вода была холоднее воздуха, и, погружаясь в нее все глубже, Тесса совсем окоченела. Всю оставшуюся энергию — мускулов, легких, сердца — она сосредоточила на борьбе с течением. Глаза смотрели вперед, и только вперед, но мыслями она снова была с теми, кого любила.

Тесса беспокоилась, как там без нее матушка Эмита, как ее здоровье, как ноги. Беспокоил ее и сам Эмит, в безопасности ли он. Она не могла не думать, как они будут горевать, если она не вернется назад. Мысли о Райвисе она гнала прочь, но они слушались ее так же плохо, как одеревеневшие от холода ноги.

Вода поднималась. Дул ветер. Дождь хлестал в лицо. Тесса постепенно замерзала. Тело отяжелело, стало неуклюжим и неповоротливым, она перестала чувствовать ноги. Звон в ушах звучал теперь словно откуда-то издалека... и не звон вовсе, а усыпляющее, гипнотическое жужжание.

Когда вода дошла ей до плеч, Тессу оторвало от дна и понесло. Она беспомощно распростерла руки и старалась держать над водой голову. Плыть она не могла: не хватило бы сил бороться с волнами.

Ледяной обруч стянул грудь. Горько-соленая вода заливала лицо, попадала в рот, нос, уши. Тессу болтало на волнах, обмякшую и безвольную, как спутанные комки водорослей. Только светящаяся дорожка указывала ей путь. Она была абсолютна одинока, брошена на произвол судьбы. Бескрайняя водная пустыня — единственное, что ей осталось.

Тесса обнимала воду, точно это было живое и теплое существо. Действительно, море больше не казалось ей холодным: температура воды сравнялась с температурой тела.

Но ей так недоставало Эмита и его матушки, их уютной кухни. Так недоставало Райвиса и его звучного насмешливого голоса.

Тесса отказалась от борьбы, опустила голову. Предала себя на волю волн. Веки ее сомкнулись. Звон в ушах почти затих, стал не громче комариного писка.

— Герта, Герта, пожалуйста, пожалуйста, очнись. — Ангелина боялась сделать больно своей старой служанке и поэтому не решалась схватить ее за плечи, встряхнуть, а лишь держала за руку. Снежок пристроился рядом с походной койкой и как-то чудно поскуливал. Ангелина видела, что песику хочется прыгнуть на кровать, облизать лицо Герты, но мешают угрызения совести, свойственные даже самым никчемным собакам.

Снежок струсил, Снежку так стыдно...

Ангелина улыбнулась ему. Она вовсе не хотела, чтобы собачка ее была более храброй. Храбр был Изгард. И Герта. Быть храбрым — значит причинять боль другим или испытывать ее самому. Ангелина сомневалась, что перенесет, если кто-нибудь сделает больно Снежку. Она наклонилась и потрепала песика по мягкой шерстке. Снежок завилял хвостиком — он обожал, когда его гладили.

Никудышный песик любит свою, хозяйку, очень любит...

— Я знаю, Снежок, — прошептала Ангелина, — я все понимаю и люблю тебя.

— Госпожа...

Ангелина подскочила как ужаленная. Герта только что открыла глаза, подернутые молочно-белой пленкой. Она несколько раз моргнула, но пленка не исчезла.

Ангелина чуть сильней сжала руку старой няньки.

— Ты в медицинской палатке, Герта. Изгард распорядился перенести тебя сюда и велел лучшему хирургу обработать твои раны.

Герта чуть пошевелила головой. При желании это движение можно было принять за кивок.

— Мне так жаль, Герта. Правда жаль. Мне не следовало ничего говорить Изгарду. Прости меня. — Ангелина заметила, что срывается на крик, и понизила голос. — Врач сказал, что тебе повезло. Сказал, что череп у тебя, как у лошади. Голова разбита, но кости все целы. Он наложил двенадцать швов.

Герта провела языком по запекшимся, почти белым губам:

— Он не ударил тебя?

Ангелина замотала головой. Ей больно было видеть женщину, силе и целеустремленности которой она всегда завидовала, в столь жалком положении.

— Изгард волновался перед битвой, вот и все, — затараторила она, чтобы скрыть дрожь в голосе. — Это по моей вине он... — Она осеклась, сообразив, что ее слова могут быть истолкованы как предательство по отношению к мужу. Порой она совсем не следила за собой и болтала лишнее. — Но в любом случае теперь тебе не придется возвращаться домой.

— Это король сказал?

— Нет, — смущенно ответила Ангелина. — Он этого не говорил. Но совершенно очевидно, что в таком состоянии тебе нельзя пускаться в путь через горы.

— Ага, вижу, она очнулась. — Хирург отстранил Ангелину и подошел к кровати Герты. Ангелине сразу не понравился этот человек. Не будь она королевой, он не взял бы на себя труд запомнить даже ее имя. У него не было ни времени, ни терпения разговаривать с женщинами. Он их явно недолюбливал. Его черный фартук, пропитанный кровью Герты, успел высохнуть и теперь казался почти чистым. Наверное, поэтому, подумала Ангелина, хирурги одеваются в черное.

Ангелину начал бить озноб. Она протянула руку погладить Снежка. Но собачонки уже не было на месте. Никчемный пес возился в пыли и крысином помете под соседней койкой. Наружу высовывался лишь возбужденно подергивающийся хвостик. По-видимому, Снежок был увлечен охотой на паука или же борьбой с муравьями. От одного взгляда на песика Ангелина сразу почувствовала себя лучше. Что-что, а это средство еще ни разу ее не подвело.

Обернувшись, она увидела, что врач взял Герту за плечи и пытается приподнять ее.

— Что вы делаете?! — закричала Ангелина. — Герте нельзя вставать с постели.

Хирург не слушал ее.

— Ее ждет телега и двое сопровождающих. Она должна покинуть лагерь, — буркнул он.

— Но... но... — От изумления и возмущения Ангелина просто слов не находила.

— Тише, госпожа, успокойтесь, — пробормотала Герта. — Король отдал приказ. Он не может взять его назад.

— Но...

— С ней все будет в порядке. — Хирург говорил так, точно Герты не было в палатке. — Конечно, она немолода, но я дал ей успокаивающее и вынул осколки из ран. Ей повезло, что король позаботился о ней и послал за мной.

Ангелина с трудом удержалась от грубости.

— Пожалуйста, оставьте нас на минутку, — попросила она, — я хочу переговорить со своей служанкой с глазу на глаз.

Врач как ни в чем не бывало вытаскивал Герту из палатки.

— Я сказала — оставьте нас!!

Хирург застыл на месте как вкопанный. Герта охнула. Снежок вылез из-под койки и недоуменно склонил набок голову.

Ангелина испуганно прикрыла рот ладонью. Она в жизни ни с кем так строго не разговаривала. Что с ней такое творится? Она хотела было извиниться, объяснив свое поведение усталостью и раздражением, но увидела, как врач бережно положил Герту на пол.

У Ангелины раскраснелись щеки, закружилась голова от торжества и восторга. Она выпрямилась, расправила плечи и, выставив вперед подбородок, распорядилась:

— Подложите Герте подушку под голову, подайте мне фляжку чая с медом и миндальным молоком, а потом можете идти.

— Слушаюсь, ваше величество. — Голос хирурга теперь звучал совсем по-другому. Ангелина впервые заметила, какого он маленького роста. Удивительно, раньше он казался ей настоящим великаном.

Врач пытался одной рукой снять с койки подушку. Другой он поддерживал голову Герты. Ангелине стало неловко стоять и смотреть, как он корячится. Она протянула руку, хотела помочь, но Снежок заворчал: Стой смирно.

И она не тронулась с места.

Врач не только принес фляжку, он услужливо наполнил молочно-белой жидкостью две чашки. Ангелина боялась, что, стоит ей заговорить, извинения сами собой сорвутся с языка, и поэтому поблагодарила его за услуги величественным кивком головы. Снежок с трудом дождался ухода чужого дяди и с визгом запрыгал вокруг хозяйки, просясь на ручки.

— Скверный Снежок. — Ангелина рассмеялась, несмотря на все свои горести. Просто поразительно, как может одна и та же ночь быть такой ужасной и в то же время такой чудесной? — Скверный Снежок, Снежок шалун.