Я проснулась в темноте. В ужасе я пыталась вспомнить последние секунды, того, что могло произойти, чтобы понять, где я сейчас нахожусь. Пытаясь совладать с паникой, я втянула воздух в легкие и медленно выдохнула. В воздухе ощущались запахи латекса и хлорки. Возможно это больница. Почему я в больнице? С этой мыслью в мой разум нахлынули воспоминания о надвигающемся на меня грузовике, приближающемся с каждой миллисекундой. На этом воспоминание закончилось, удар растворился в пустоте. Какая-то бездна в моем сознании, которая поглощала мгновения, как гигантская пасть, стирая историю.
Паника вернулась. Я свесила ноги с больничной койки и попыталась встать. Ноги были слабые и не выдержали вес моего тела. Я упала, как мешок с мукой.
– На помощь! Кто-нибудь, пожалуйста, включите свет! – закричала я в отчаянии.
Кто-то вошел в комнату уверенными шагами, несмотря на темноту. Шаги приблизились, чьи-то руки подхватили меня и посадили на кровать.
– Все в порядке, Наоко. Пожалуйста, садись на кровать, и я все объясню.
– Пожалуйста, включите свет, – попросила я. – Я ничего не вижу.
– Наоко, я доктор Уэйн. Вы в больнице. Свет горит. Причина, по которой вы не можете видеть, заключается в том, что вы получили серьезное повреждение обоих зрительных нервов, что привело к слепоте. Вы попали в крупную аварию на автостраде, там столкнулось восемь машин, есть много погибших, но вам повезло, вы остались живы.
Крик шока сорвался с моих губ. Мои руки, больше не подчинявшиеся мне, потянулись к моему лицу. Мои пальцы нащупали дорожки стежков, пересекающих мою кожу вдоль и поперек лица. Я коснулась своих закрытых век. Они были на месте в нормальном состоянии, за исключением поверхностной царапины на внешнем углу левого века. Я провела пальцами перед глазами и снова открыла их. Темнота вокруг.
– Это временно, да? – спросила я, глядя в ту сторону, откуда, как мне казалось, доносился голос доктора Уэйна.
– Боюсь, что нет.
Он продолжал говорить, объясняя медицинскую причину, по которой мои травмы нельзя было вылечить ни естественным путем, ни хирургическим путем, но я отключилась от его объяснений и начала теряться в своем страхе.
Вскоре приехали мои родители. Мама плакала слезами, отец обнял меня и сказал, что все будет хорошо. В глубине души я знала, что он был неправ. Моя жизнь закончилась.
Я обнаружила, что одиночество мира, окутанного кромешной тьмой, было полным запустением.
Моя семья и друзья пришли поддержать меня. Они держались на расстоянии вытянутой руки, чтобы можно было дотянуться до меня и дотронуться. Все говорили о том, что не сомневаются в моих способностях и упорстве, несмотря на мой новый недуг. Мне было нужно человеческое прикосновение. Я чувствовала себя, как брошенный младенец, нуждающийся в материнской любви.
Голоса донеслись до меня со всей комнаты.
– Следуй за моим голосом, – звали они. Мои попытки научиться ходить в темноте, как у новорожденного жеребенка, были шаткими и редко успешными. В конце концов, в отчаянии, я бросила их, и спряталась в своем коконе темноты, тишины и оцепенения.
Началась моя новая жизнь в коконе, из которого я хотела выбраться, но чаще опускала руки. Иногда я была готова пробовать снова и снова, невзирая на синяки на коленях, на парализующий страх. Когда я совершила свое первое путешествие из спальни через свою квартиру и парадную дверь, ни на что не наткнувшись, Алекс был со мной рядом, чтобы подстраховать и поболеть за меня.
– Давай, только вперед! Теперь ты вернулась на уровень малыша, который начинает учиться ходить – пошутил он.
Я почувствовала улыбку в его тоне, но хотела бы увидеть ее, просто чтобы убедиться, что она искренняя.
Алекс часто приходил. Помимо моих родителей, он был моей самой большой поддержкой. Другие девушки из спортзала прислали мне орхидеи, как мне сказали, они были прекрасны, и открытки, которые я не могла прочитать. Я знала, что их участие было искренним. Большинство из них приходили ко мне хотя бы раз, а некоторые чаще. Но по прошествии некоторого времени визитов становилось все меньше и меньше.
Я больше не была гимнасткой.
Я была никем.
Как я могу определить себя? Слепая, потерявшая форму, я едва могла ходить или выполнять простейшие задачи. И это после того, что у меня был шанс стать олимпийской чемпионкой.
Даже Алекс начал уставать от моего уныния. Романтические чувства, которые он когда-то питал ко мне, размывались, как замок из песка в момент прилива волны и оставалась только жалость. Когда он протягивал руку, чтобы поддержать меня, или направлял мои руки к какому-то предмету, его руки не задерживались. Его прикосновение холодило меня своей нейтральностью. Я не любила Алекса. Я не желала от него романтики, но мне было так одиноко.
К моему удивлению, золотистый ретривер по имени Макс вернул мне искру надежды. Подарок моего отца, Макс был собакой-поводырем, выращенной лучшими дрессировщиками Лос-Анджелеса. Слезы капали из моих бесполезных глаз, когда он впервые лизнул мне руку и потрогал лапой. От него исходила любовь. Макс не видел во мне ничего плохого. Для него я не была обломком когда-то талантливого человека, разбитого у подножия утеса без возможности вернуться наверх. Вместо этого я была любящим родителем, я нуждалась в нем, он дал мне цель.
Когда моя мама описала его, я представила себе рыжевато-коричневый мех, блестящий на солнце и трепещущий на соленом ветру, когда он резвится на пляже. Я решила выйти из своей квартиры, и добраться до моря.
К лету Макс и я работали как единое целое. Мы целыми днями ели спелые ягоды (я) и грызли кости (он) в тени эвкалиптов. Когда солнце садилось, а воздух остывал, мы направлялись к пляжу и проходили несколько миль вдоль пляжа, погружая пальцы ног и лапы в плещущуюся воду.
Несмотря на мой прогресс, я все еще была воплощением неуклюжести. Однажды ночью на пляже мне показалось, что он абсолютно пуст. Мое сердце скучало по тем дням, когда я могла прыгать, кувыркаться и делать другие гимнастические трюки. Я попыталась разбежаться и сделать прыжок в шпагат, но больно приземлилась на кусок стекла и упала на мокрый песок. Макс подбежал ко мне и уткнулся носом в мою ногу.
– Эй, ты в порядке?
Голос был мужским, громким и с нотками беспокойства. Это испугало меня. Я не слышала ни шагов, ни признаков чьего-либо присутствия на пляже.
– Эм, да, я в порядке. Хотя мне не помешала бы помощь. Можешь взглянуть на мою ногу и увидеть, есть ли в ней стекло? Я слепая.
Я ожидала удивления и того тона жалости, который всегда присутствовал в интонациях людей, когда я сообщала о своем недуге. Но он ничего не сказал. Вместо этого я почувствовала, как сильные мозолистые пальцы исследуют мою ногу. От него пахло смесью мускусного одеколона, опилок и пота тяжелого труда.
– В порезе нет стекла, но он довольно глубокий. Ты истекаешь кровью.
Вдруг он поднял меня за подмышки так легко, словно я была куклой, и обнял за плечи. Я поковыляла вперед, упираясь правой ногой, стараясь не обращать внимания на напряженные мышцы его руки, пульсирующие под моей.
– Спасибо, – почти шепотом сказала я, но мой язык споткнулся сам о себя. Он так хорошо пах.
– Пожалуйста, – ответил мой спаситель, и я снова почувствовала улыбку, – Между прочим, я Тайлер.
– Я Наоко. Все еще косноязычна.
– А кто твоя тень? – сначала я не поняла вопроса. Может, он сумасшедший. Но быстро догадалась, кого он имел в виду.
– Это Макс.
Прошло мгновение молчания, мое внимание было поглощено его мужественностью. Наконец ко мне вернулось осознание.
– Куда мы идем? – спросила я.
– У меня есть дом примерно в миле отсюда. Я хочу промыть твой порез, иначе может случиться заражение.
– Ты живешь на берегу? – спросила я, завидуя.
– Это довольно удивительно, – сказал он, смеясь, – Но мне нравиться жить здесь. Особенно по вечерам, сидеть на пляже в одиночестве и наблюдать за волнами.
– Извини, что я нарушила твои планы, – сказала я.
