— Вопрос имеется, но только всего один. Мне непонятно, как ты во время войны в госпитале с тяжёлыми ранениями оказался? Как я понимаю, тебя там сначала за умершего посчитали. Ведь похоронки на бойцов и командиров РККА, просто так, никто не будет родственникам посылать. А твой отец на тебя похоронку в Урманном получил. Как я понял из рассказа Демида Ярославича, у тебя был защитный кокон древних богатырей, подарок твоего деда Ярослава. Его ты должен был постоянно носить не снимая. Но несмотря на древнюю мощную защиту от пуль и снарядов, ты всё же как-то умудрился получить тяжёлые ранения. Можешь рассказать как это случилось?
— Ежели надобно, могу и рассказать, я из ентого случая никакой тайны не делаю. Правда не в таких подробностях, как тебе рассказывал мой отец, но и меня память до сих пор не подводила, и в ней кое-что с тех времён сохранилось.
— Я готов тебя выслушать, Демидыч. Желательно с предысторией твоей службы до ранения. Свободное время у меня пока ещё имеется.
— Ладно, тогда слушай с предысторией, правда из меня рассказчик никудышный:
«Я во время отечественной войны, как ты уже знаешь, сначала в полковой, а чуть погодя, в дивизионной разведке служил. В первые месяцы войны обстановка на фронтах довольна тяжёлая была. Красная армия постоянно отступала под натиском механизированных армий Германии ведя тяжёлые кровопролитные бои и неся огромные потери, как в живой силе, так и в технике. До больших званий и каких-либо наград тогда редко кто из новичков-призывников мог дослужиться. Я не говорю уже про тех, кто служил в разведке, ибо смертность в ней была даже более высокая, чем в пехотных или танковых частях Красной армии. Мне можно сказать несказанно повезло, в то непростое время, ибо меня постоянно спасал от неминуемой смерти подарок деда.
В самом начале своей службы в полковой разведке, мне за то, что я притащил германского майора, с целым саквояжем очень важных военных документов, командование присвоило звание лейтенанта и наградило медалью «За отвагу». Многих моих сослуживцев тогда очень удивило, что я не только вернулся назад живым и здоровым, но ещё и «языка» из-за линии фронта притащил. Меня же тогда сильно удивило совершенно другое. То, что меня наградили, и повысили в звании. Я про енто даже краткое письмо отцу домой написал.
Через восемь месяцев, когда наша Красная армия наконец-то разбила и отбросила врага от столицы нашей Родины, за доставленного вражеского подполковника-связиста, меня повысили до старшего лейтенанта и даже орден «Красной звезды» вручили. Хотя, как говорят все фронтовики: «В первые два года войны, на фронтах редко награждали разведчиков за доставленных «языков». Так как высшее командование РККА считало, что енто прямая обязанность разведки, добывать свежие сведения о противнике, и доставлять «языков» из-за линии фронта».
Поначалу я самолично, в одиночку, на охоту за «языками» за линию фронта ходил, так как не хотел, чтобы кто-то вообще узнал про мой защитный кокон. Командиры в штабе считали меня везунчиком, посему приказали мне подготовить группу разведчиков и передать им свой опыт. Вот я и постарался, из способных бойцов, в прошлом охотников, хорошие разведгруппы подготовить. В общем, хорошие из охотников разведчики вскоре получились, удачливые, одно только было плохо, германский язык им ну никак не давался. Видать поентому вышестоящее командование и назначило меня над ними старшим командиром. Мне даже звание капитана тогда присвоили. Но не за подготовку группы дивизионных разведчиков, а за то, что я с очередного своего выхода на охоту, важного германского полковника в наш штаб дивизии доставил.
Правда, после того памятного выхода, старшие командиры меня больше при штабе дивизии старались держать. Они использовали меня, как переводчика при допросе пленных «языков», а также, для перевода захваченных документов. На охоту за линию фронта, штабные командиры в основном бойцов из моего разведвзвода стали посылать. Мне такое отношение не понравилось, и я заявил своим вышестоящим командирам, что «ежели я постоянно буду находиться при штабе, то вскоре потеряю все свои навыки разведчика, и толку от меня не будет». Я ведь не мог им открыто объяснить, что мне в лесу намного лучше, чем среди большого количества людей. Похоже, до них дошёл смысл сказанного, и мне, хоть и не очень часто, но разрешили выходы на разведку.
Однажды, в самом начале осени, когда на фронте образовалось небольшое затишье, перед очередным нашим наступлением, мои разведчики притащили из-за линии фронта германского капитана. Вот он и рассказал во время допроса, что в расположение ихнего полка, для усиления прислали два эсэсовских батальона с тяжёлыми танками и бронетранспортёрами. А буквально через несколько дней, в расположение их моторизованного полка, прилетели очень важные люди из какого-то закрытого института находящегося под патронажем СС.
Оказывается, в тамошних лесах германские солдаты, валя деревья для своих нужд, случайно обнаружили останки каких-то древних руин среди холмов. Вот и прилетели енти важные эсэсовцы из Берлина, чтобы раскопки древних руин в той местности проводить. Наших старших командиров в штабе дивизии, енто весьма сильно заинтересовало. Вот они-то и надумали, отправить меня и половину моего разведвзвода на охоту за линию фронта. Командир дивизии нам поставил чёткую задачу: «постараться, хотя бы одного важного эсэсовца, прилетевшего из Берлина, в виде «языка» добыть, и целёхоньким в штаб дивизии доставить».
Наше командование решило отправить две группы, на охоту за прилетевшими эсэсовцами, но двумя разными путями. В каждую разведгруппу включён боец, из той группы разведчиков, что притащила в штаб холёного капитана. Сделали енто для того, чтобы каждая наша разведгруппа, состоящая из четырёх человек, знала примерное место, где того германского капитана разведчики повязали. На охоту мы решили идти сразу после обеда, и вот почему…
Всё дело было в том, что окопы, в которых располагались стрелковые роты нашей дивизии, перед нейтральной полосой, с юга упирались в небольшой лесочек, обрамляющий старое болото. Оно на всех военных картах было отмечено, как «непроходимое», ибо в то болото впадала речка. Из-за ентой неширокой, но достаточно глубокой речки, старое болото даже в очень жаркое время никогда не пересыхало. Вот и приходилось нашим разведгруппам ходить в тыл германцев огибая старое болото с юга, благо через енту речку мост деревянный имелся. Так что, до лесов, на западе за болотом, наши разведчики доходили уже когда стемнеет. Енто было важно, ибо с деревьев в начале осени уже помаленьку начинала облетать листва.
Первая разведгруппа направилась на охоту по тылам германских войск, привычным путём, обходя болото с юга. А я со своей разведгруппой в тот день пошёл напрямик, через само болото. Наш разведчик-проводник Пётр Николаев мне сообщил, что ещё в свой прошлый выход на охоту, они случайно обнаружили старую гать ведущую через «непроходимое» болото, но проверять её не стали, так как им надобно было срочно выполнять задание штаба дивизии.
Уже после возвращения из разведки, Николаев прошёлся по гати туда и обратно. Ходил он по старой гати не просто так. Петро на всём пути проставлял приметные для него вешки, дабы можно было пройти по гати группой даже ночью.
Узнав про старую гать, в нашем штабе дивизии приказали установить там скрытый пост наблюдения. Сделали енто на тот случай, ежели вражеские лазутчики найдут старую гать через болото, и надумают воспользоваться её, чтобы выкрасть кого-нибудь из наших командиров.
В общем через само болото по старой гати мы прошли нормально, даже ноги не промочили. Кроме Петра Николаева, в мою разведгруппу вошли Степан Иваньков и Родион Ильин. На другой стороне болота, мы немного передохнули и дождавшись когда стемнеет, по осеннему ночному лесу, направились в сторону места, где наши разведчики повязали «языка» — холёного германского капитана. Идти было легко, ибо свет полной луны хорошо проникал через частично потерявшие листву кроны деревьев и освещал нам путь.
