Несколько дней, перед отъездом в санаторий, в Крым, мы буквально валились с ног, столько вдруг образовалось неотложных дел. Хотя этот день  и был нам известен за месяц. Как то всё собралось в кучу. Возможно это нервы, давно не уезжали из дома, так надолго. Но всё когда то заканчивается и начинается. Время! Посидели на дорожку и в путь.

– Дайте, я вас поцелую.– Дочь, привезла нас на автовокзал. – Как приедете, сразу позвоните.

 Короткие поцелуи и мы, (я и моя жена), катим к автовокзалу ручную тележку на колёсиках,  загрузив и привязав к ней, тяжеленный чемодан и сумку.  Перед нами высокий красно-белый автобус. Поедем с комфортом и наконец, отдохнём. Но нет. На табличке маршрута, в автобусе,  указан другой город. А где же наш?  Неужели этот маленький, обшарпанный, серого цвета. Стоит в сторонке. Точно, он. С трудом затаскиваю свой "агрегат"  внутрь. Нахожу, глазами, свои места указанные в билетах, а они заняты. – Да садись на свободные!– Убеждают меня, занявшие наши места. –  Тут можно.

Вижу свободные в конце автобусика, целый ряд последних кресел. За исключением, одного, крайнего.  На нём мужчина в шляпе. – Проходите – пригласил он, нас, вежливо. Это было и, кстати, так как наш "агрегат" перекрыл проход следующим пассажирам.

Жена, немного притормозив, увидела что серое кресло в каких- то пятнах, помявшись, а что делать, всё таки заняла его.

 Я  разобрал "агрегат" на составные части и рассовал их, тележку под ноги, чемодан взгромоздил  на свободное  кресло перед собой.

Пока я занимался обустройством. В автобус поднялась женщина бальзаковского возраста, с нарисованной  на лице маской японской гейши. в белой блузке и чёрной униформе врезавшейся в её телеса.  Проверила у всех билеты.  Зачем то надорвала их, тем самым предотвратив в корне наши преступные намерения, воспользоваться ими ещё раз. Пожелала всем счастливого пути.

 Автобусик жалобно заскрипел и тронулся. Любезность занявших наши места пассажиров, я ощутил через несколько метров пути. Ощутил своей пятой точкой, по которой меня ударила, через кресло, дорожная выбоина. Затем вторая, третья. Казалось, что у автобуса совсем нет рессор.

На ум приходит высказывание, «Пляска святого Витта". Вы знаете, что это такое? Я не знаю, но выражение красивое и как то связанное с сильной тряской. Я не Витте и  не святой и деваться не куда. Сиденья у кресел, маленькие, узкие. Автобусик, то ли китайский, то ли корейский. А может наш, российский, нового "эрзац" образца.

Жена, как то сразу, заняла полтора сиденья. Справа от меня, как я уже говорил, сидел мужчина в шляпе. А между ним и мной, в последний  момент, автобус уже тронулся,  втиснулся парень. Он пробрался по салону, спереди, думая, что есть свободное место, увидел, что оно занято моим огромным чемоданом, постеснялся  поскандалить и вынужденно, вдавился между мной и человеком в шляпе.

Зажатый телами жены и парня. Я оказался, нижней частью,  на железных рёбрах сидений, с позвоночником, вдавленным между железными рёбрами спинок.

И вот, с учётом отсутствия рессор, присутствия в большом количестве колдобин и невольно обретённых, "железных вериг".  Стал страдать. Мученически принимая, железные удары, пардон, по заду и железный массаж, вдоль позвоночника.

В попытке справиться с возникшими неудобствами. Попробовал свыкнуться с ними и даже понять, какое из двух зол лучше?  Сосредоточился на своих ощущениях.  Конечно, массаж позвоночника. Он предсказуемо постоянный, в отличие от внезапных, колдобины пинков.

Но, дорога была длинная и мои физические страдания, по правилу, в котором количество со временем всегда переходит в качество, то же стали приобретать нравственную окраску, всё возрастающую с каждым пинком в заднюю точку.  И вот, наконец, случилось то, что и должно было случиться. Достигнув пика терпения, я стал творить добро. Может Вит стал святым по той же причине?

– А чего Вам, тесниться? – Участливо обратился я к парню, сросшемуся с моим правым боком.– Впереди место  свободное, я только чемодан сниму. Я стащил чемодан с сиденья и опустил его на пол.

Парень возрадовался – Да, конечно! – Отвечал он – спасибо! Выбрался из моего бока  и, балансируя, от качки, упал в освободившееся кресло.

– А тебе, удобно? – повернулся я к жене, одновременно своим левым бедром отжимая её  упругий, теплый, бок от себя и удерживая её  на узком сиденье, не позволяя с него расплываться.

– Удобно и ты, то же, садись поудобней – отозвалась жена.

И добро, сотворило добро. Мой зад и позвоночник слезли с железных вериг и с блаженством, разместились на крошечном кресле. Вот тебе и  жизненная мудрость, "Без зла, нет добра".  Пинки перестали пробивать меня насквозь.  Так, мягкие шлепки, почти не ощутимые.

 Тем временем, автобусик, по козлиному взблеивая при каждой включаемой водителем передаче, трясся вперед.

 Освободившись от созерцания собственных мучений, я огляделся.

 Автобусик, серый снаружи, был таким же и внутри. Обивка серая, кресла серые в пятнах,  окна мутные.

– Похоже, его не мыли с момента создания – резюмировала мои мысли, жена. Она за тридцать пять лет, нашей совместной жизни, стала моей второй половинкой, реально. И излагала мои мысли, своими словами безо всяких усилий. Я давно к этому привык. И мог отвечать ей тем же.

 Пассажиры, впереди меня, за спинками кресел были  почти не видны.  Только мужчина лет сорока, с рыжими волосами и в коричневой куртке. Он сидел на одиночном боковом месте чуть впереди и наискосок, то же с огромной сумкой, которую бросил  на пол в проходе рядом с собой. В сумке при падении,  звякнуло, что то тяжелое.

 И мой сосед, в шляпе, сидящий справа от меня у окна. Конечно, рассматривать его в упор, я себе позволить не мог. Но мимолетно взглянув, сразу понял, передо мной священник.

 И вот теперь искоса поглядывая в его сторону, пытаясь не быть навязчивым. Я всё больше убеждался в своём первом выводе.

 Да, священник.  Возрастом. Какого же он возраста?  Пятьдесят? Старше? Моложе? Я затруднялся определить его возраст.  Виден только его профиль. Сверху, голову прикрывала  небольшая, тёмная, помятая шляпа. Она скрывала половину бледного лба.  Видимая часть лба без морщин. Нос прямой, с небольшой горбинкой. Лицо белое, ничуть не загорелое, даже кажется мне чуть розовым. Глаз не видно. Снизу, подбородок скрывала  длинная, остроконечная, козлиная бородка. Волосы в ней светлые, с сединой, скорее рыжие и мелко вьющиеся. Владелец бороды время от времени проводил по ней рукой сверху вниз, как бы оглаживая. Был виден немного затылок, вернее косичка из рыжих волос.

 Я, почему то подумал. – Мужик, с железом в сумке, рыжий. Поп, то же, рыжий. Я сижу между двумя рыжими, впору загадывать желание.

 Повторюсь. Мне виден был только, профиль батюшки. Ведь так, на Руси, у нас принято  называть священников.

Ему могло быть и тридцать лет и шестьдесят. Шляпу я уже описал. Одет в короткое пальто чёрного цвета, с большим карманом на животе прикрываемом клапаном. Этот карман меня удивил. Как сумка у кенгуру. Сразу представилось, что батюшка хранит в нём свой большой крест, свечку, ну и что там может быть ещё, разные церковные причиндалы. Пальтишко было демисезонным. Из под него выглядывали чёрные брюки, с блестящими, от многочисленных встреч с утюгом, залысинами и намертво отстроченными спереди кантами-стрелками.  Такой фокус я встречал у военных. Вечные стрелки.  И даже не глаженные, мятые штаны, теперь, издали, казались отутюженными брюками.  Эту батюшкину униформу, завершали чёрные, с потёртостями, или может испачканные в грязи ботинки. С высокими голенищами и стёртыми каблуками, похоже зимние, хотя на дворе сентябрь. Одну ногу батюшка выставил прямо перед собой, твёрдо упёршись в пол. Второй полусогнутой, прижимал к стенке автобусика, стоявший на полу большой полиэтиленовый пакет красного цвета и  с многообещающей рекламой.  Из которого выглядывал краешек  пластмассового, синего ведёрка, доверху заполненного крупными тёмно лиловыми сливами. Рядом с пакетом, лежала  небольшая сумка непонятного цвета.