Было около 4 часов пополудни, т. е. пора выбрать место для стоянки на ночь и располагаться лагерем; нам пришлось делать это среди многочисленного скопища враждебно настроенных туземцев. К счастью, мы на это время подошли к крутому холму Нзера-Кум, плоская вершина которого метров на пятнадцать возвышалась над долиной, а по склону его была проложена тропинка. Этот холм стоял в долине, как островок, на расстоянии 500 м от реки и на 200 м от подножья гор Мазамбони. С вершины Нзера-Кума открывался к востоку и западу обширный вид на северный склон высокого кряжа и, далее, через вершины подковообразной группы холмов по ту сторону притока Итури. На такой позиции достаточно было пятидесяти стрелков, чтобы оборонять лагерь против тысячи осаждающих. Мы поспешно направились к этому холму; как бы угадывая наши намерения, туземные воины стали быстро сбегаться со всех ближайших гор, другая же их толпа с шумом кинулась нам навстречу с берегов реки. Для расчистки пути из наших передних рядов сделано было несколько одиночных выстрелов, и нам удалось добраться до островка и даже взобраться на него.

Через полчаса вся колонна была в безопасности, зериба на половину готова, вода принесена и можно было вздохнуть свободнее: обозреть окрестности и обсудить наше положение.

Вид с птичьего полета был далеко не успокоительный: по долине виднелись деревни, числом до пятидесяти, и во все стороны расстилались плантации за плантациями, нивы за нивами, горные же склоны были закрыты туземными воинами, которых собралось до 800 человек. По всему было видно, что туземцы намерены немедленно приступить к действиям…

9-го декабря мы не двигались с места; с утра докончили постройку своей колючей ограды, роздали патроны и осмотрели ружья. К 9 часам, когда прохлада раннего утра сменилась жарким солнечным днем, туземцы начали собираться. Боевые трубы со странным звуком, который я не раз уже слышал в Усоге и в Уганде в 1874 г., протрубили сбор, а с вершин холмов на них отозвались до 20 барабанов. Крики и возгласы раздавались и в горах и в долине, так как мы были окружены неприятелем со всех сторон. Около 11 часов утра несколько туземцев сошли с холмов и подступили так близко, что один из наших, по имени Феттэ, уроженец Униоро, мог разобрать, что они говорят, и тотчас же обменялся с ними крупною руганью; битва началась покуда лишь словесная. Узнав, что в нашем отряде есть человек, могущий объясняться на местном языке, я настроил его речь на более мирный тон, и вскоре между осаждающими и осажденными началась довольно толковая беседа.

— Мы с своей стороны деремся лишь ради самозащиты, — говорили мы, — вы напали на нас, когда мы мирно проходили через вашу землю. Не лучше ли сговориться и сначала попробовать понять друг друга и только тогда сражаться, когда окажется, что соглашение невозможно.

— Правда, это мудрые слова, — отвечали нам, — скажите же, кто вы такие, откуда и куда идете?

— Мы из Занзибара, с великого моря, а начальствует над нами белый человек. Мы идем к озеру Ньянца в Униоро.

— Коли есть между вами белый человек, покажите нам его, тогда и поверим.

Лейтенант Стэрс поспешно вышел из зерибы, и Феттэ представил его враждебным воинам.

— Ну, теперь вы нам скажите, кто вы, — спросил Феттэ, — какая эта страна, кто ваш царь и далеко ли Ньянца?

— Здешняя страна — Ундуссума, наш вождь Мазамбони. Мы — племя вазамбони. До Руэру (Ньянцы) два дня пути, но вам понадобится пять дней. Руэру отсюда на восход солнца, дорога туда одна.

Так начались наши дружелюбные сношения и был сделан первый шаг к соглашению. После этого мы узнали, что в Ундус-суме два вождя и один из них готов дружить с нами и обменяться дарами, если нам угодно; мы, конечно, изъявили свое согласие.

К вечеру пришли гонцы от Мазамбони с извещением, что он желал бы видеть, какие примерно у нас есть товары. Мы послали ему в дар три метра сукна и дюжину медных прутьев и получили обещание, что завтра сам Мазамбони придет к нам в гости и побратается со мной кровью.

На другой день мы встали очень бодрые после спокойно проведенной ночи и мечтали, что через несколько часов наш лагерь посетится дружественными туземцами. Нас просили не пускаться в дальнейший путь, покуда Мазамбони не пришлет своих даров. Поэтому мы решили еще на день отложить выступление.

Утро было серое и холодное, так как мы все-таки находились на высоте 1500 м над уровнем моря. Вершины высоких гор были окутаны туманом, и пошел мелкий дождь, что могло служить объяснением, почему наши друзья так запаздывают со своим визитом; но в третьем часу туман рассеялся, и вся горная цепь ясно выступила на бледноголубом фоне неба. Стэрс, Джефсон и я, стоя на западном краю обрыва, любовались чудным видом и разговаривали о том, как было бы хорошо и желательно, чтобы такая прекрасная страна поскорее попала в руки цивилизованных колонистов.

Тем временем туземцы вереницами шли по гребню горы, вес к одному месту на ровную площадку на вершине одного из холмов, сажен за четыреста от того пункта, где мы стояли; вскоре до нашего слуха донеслись звуки громкого и приятного голоса, очевидно, обращавшегося к народу с какими-то увещаниями. Он говорил минут десять, и мы призвали Феттэ слушать и переводить. Феттз донес, что оратор во имя вождя склоняет их к миру; но каково же было наше удивление, когда вслед за речью в ответ ему поднялись дикие и кровожадные вопли не только из долины, но и со всех горных вершин и склонов.

Мы рассудили, что такой отчаянный крик не может означать мира, а скорее предвещает войну, и для большей достоверности отправили Феттэ в долину спросить у самого оратора. Ответные крики дикарей не оставили в нас ни тени сомнения. Ошибка Феттэ произошла оттого, что слово кануана, означающее мир, и куруана, означающее война, похожи.

— Не нужно нам вашей дружбы! — кричали они. — Вот сейчас мы сойдем в долину и погоним вас из лагеря пастушьими палками.

Один коварный туземец, прокравшийся в нашу сторону, едва не причинил нам серьезного вреда, наш переводчик при этом чуть не погиб.

Ничего больше не оставалось, как наказать их примерно, и мы, не медля ни минуты, организовали вылазки, решившись не давать пощады, пока они не запросят мира.

До вечера продолжалась борьба; туземцы то и дело перебегали с места на место, то наступая, то ретируясь. В сумерки ни одного из них больше не осталось в поле, и тишина, водворившаяся вокруг лагеря, доказала, что день прошел недаром. Дикари были только на горах или же ушли подальше к северу и востоку. Мои молодцы подожгли деревни, и по всей долине вокруг нас не осталось ни одной хижины, в которой можно было бы укрыться на ночь. Но мы чувствовали, что еще не все сделано. Ведь нам предстояло возвращаться этим же самым путем, и если на пути будет много таких воинственных племен, то, по естественному ходу вещей, мы можем потерять много своих людей; если же у туземцев останется хотя бы малейшее сомнение насчет нашей способности постоять за себя, то военные действия придется возобновлять чуть не всякий день. Поэтому лучше уж сразу выяснить этот вопрос и не оставлять у себя в тылу нахального племени, не испытавшего наших пуль. Туземцы, очевидно, полагали, что мы не способны драться вне ограды своего лагеря, почему и похвалялись выгнать нас оттуда пастушьими посохами, воображая себя в полной безопасности на горах. Надлежало дать им почувствовать, что они никоим образом не могут с нами тягаться.

11-го числа все утро шел дождь, задержавший нас в палатках до 10 часов. К этому времени туземцы начали опять собираться и проделывать свои враждебные демонстрации, а потому Стэрс, Джефсон и Уледи повели людей тремя отдельными маленькими колоннами в атаку и произвели на горах значительный эффект. Между прочим захватили и пригнали нескольких коз, которых тут же роздали людям. Вообще события этого дня должны были доказать туземцам, что, враждуя с нами, они ничего не выигрывают. Была даже минута, когда я думал, что день завершится полным примирением: на вершине высокой горы, над нашим лагерем, показался человек и, когда все мои люди были в сборе, возвестил нам, что Мазамбони прислал его сказать, что он принял наши дары, но не мог придти в гости, как обещал, потому что этого не хотели его молодые Люди, желавшие непременно воевать. Но теперь он готов прислать нам дары и наперед будет нам верным другом.