Я встал.

– Прошу почтить присутствием. Я вас жду.

Она пожала плечами, как бы говоря – ну, если ждете… – подошла и присела.

– Что-нибудь вам заказать?

Она заговорила еле слышно, оглянувшись по сторонам.

– Знаете, почему я сюда пришла?

– Попробую угадать. Вы влюбились в меня?

Ухмылка и отрицательное покачивание головы.

– Вы хотите заключить сделку века и продать мне фургон с оружием?

Полупризнательный кивок и снова вопросительный взгляд.

– Черт возьми! Что же тогда? Я теряюсь в догадках.

– Я полукровка. Моя мать чиппева. Но она не жена моего отца. Я просто воспитана им. На днях он подписал завещание, оставляя весь бизнес своим законным сыновьям. Меня хочет пристроить замуж. А я, увидев ваших спутников – они же сиу? – и ваш интерес к большой партии оружия, подумала: вы затеваете что-то, связанное с индейцами. И мне захотелось… Короче говоря, я хочу вернуться к своим. Вы возьмете меня с собой?

Я не раздумывал долго.

– Конечно, да, моя милая! Но одно условие – вы станете моей женщиной.

Она смерила меня холодным взглядом.

– Я не шлюха и к тому же девственница. Никто не запрещает вам ухаживать за мной. Но если вы попытаетесь взять меня силой, я убью вас – клянусь! Я стреляю лучше любого мужчины. В этом вы скоро убедитесь.

Вежливо поклонившись, я сказал:

– Мадемуазель, принимаю ваши условия и клянусь – пока я жив, никто не посмеет вас обидеть.

– Хорошо. Значит, мы станем друзьями.

Вдруг я вспомнил, что в оружейном магазине мы с Мэри перешли на ты.

– Я бы предпочел видеть тебя своей женой.

– Мама мне говорила – индейцы не насилуют женщин, индейцы не добиваются любви, они совершают подвиги, за это скво их и любят. Родить сына от воина доблестного – это почетно. Отец взял маму силой.

– Мы надуем твоего старика?

– Нет! Я продам вам оружие по минимальной цене, но с папашей Дорсетом жульничать не буду. Вам что конкретно и сколько надо?

Мы договорились с Мэри о винчестерах, револьверах и охотничьих ружьях, патронах к ним вместе с фургоном и лошадьми.

– Завтра к утру все будет готово. Как будешь рассчитываться?

– Векселем «Банк Оф Америка» – годится?

– Условия передачи?

– А вот прямо сейчас пойдем и оформим.

– Ну тогда поспешим – офис скоро закроется.

Через час возле офиса «Банк Оф Америка» мы стояли вдвоем с Мэри.

– Благодарю. Вы полностью расплатились. После захода солнца пришлите к магазину своих краснокожих – мы загрузим повозку. К восходу солнца нас не должно быть в городе.

Грузить оружие мы пошли все вместе, сдав номер в салуне «Голубой кит». Во дворе магазина уже стоял фургон с двумя запряженными лошадьми, купленный Мэри.

После погрузки товара можно было ехать, но тут я вспомнил, что условился утром встретиться с Диком Райзином.

– Черт возьми! Надо было подумать о скаковой лошади. Я не могу сейчас покинуть Новый Орлеан. У меня назначена встреча на утро с одним приятелем. Я у него пушку отнял, но обещал вернуть.

– Нам нельзя здесь задерживаться, – поджала губы Мэри. – Если папаша Дорсет пронюхает, он меня под замок посадит, а вас сдаст шерифу, отобрав весь товар.

– Ладно, понял… Давайте так. Сейчас выедем далеко за город, схоронимся в укромном месте, а я вернусь, встречусь с Ричардом, мы лошадей купим и вас нагоним.

Мэри предложила другой план:

– Он ведь пьянчужка, ваш друг – так? Давайте поищем по притонам – время еще позволяет.

И мы отправились с Мэри вдвоем по злачным местам ночного города, оставив фургон с оружием на попечение краснокожих у общественного водопоя.

Повезло нам с третьей попытки.

Войдя в некий тусклый подвальчик, мы увидели Ричарда Райзина на полу в углу – без признаков жизни и до нитки обобранного. Другими словами – в рубахе и бриджах, но без сапог, шляпы и ремня…

У Мэри с собой была походная санитарная сумка. Она вынула флакон нашатырного спирта, открутила крышку и сунула Дику под нос. Тот шевельнулся…

Бедолага оживал на глазах… Грудь начала вздыматься и опускаться. Из носа, как ответная реакция на нашатырь, пошла кровь. И вдруг, как от удара током, по всему телу пробежала судорога. Оживший попытался подняться – сесть ему удалось.

От понюшки нашатыря мой едва не почивший друг стал безудержно чихать, разбрызгивая кровь вокруг себя. И наконец осмысленно сказал:

– Вы что творите, черт вас возьми!

Происшествие выглядело столь комично и невероятно, что Мэри не выдержала и громко рассмеялась.

– Да он же не умер!

– Кто? Я?

– Конечно вы – ведь лежали без признаков жизни. Мы подумали – мертвый.

– Ещё чего – конечно, не умер. Вот только в пузе у меня чего-то не так… Анатоль, ты не угостишь меня стаканчиком виски?

– С превеликим удовольствием куплю целую бутылку, если ты встанешь на ноги и пойдешь с нами.

Дик, ожив, болтал без умолку. Тянулся к бутылке в моей руке. Но я её нес, как морковку перед осликом. Опираясь на наши плечи Райзин таки добрался до фургона. Там несостоявшийся покойник, дернув крепкий глоток спиртного, обнял литровую бутылку и заснул крепким сном.

Утро застало нас в дороге.

Я поделился со своими друзьями своими задумками.

– Сейчас мы едем к губернатору штата в Батон-Руж. Я хочу купить остров в низовьях Миссисипи в собственное владение. Потом отправимся в Вашингтонский департамент по делам коренного населения, чтобы убедить государственных чиновников передать нам на попечение индейцев из резервации. На нашем острове мы сами о них позаботимся. Благородная миссия?

– И зачем нам столько оружия? – ухмыльнулась Мэри. – И куда мы с ним?

– Согласен – моя ошибка. Но не смог устоять перед очарованием продавщицы.

Девушка досадливо отмахнулась рукой.

На что я добавил:

– Может быть, пригодится.

Допив бутылку виски и хорошенько проспавшись, Дик Райзин взял вожжи в свои руки и больше уже не выпускал их всякий раз во время движения фургона. Шумный, болтливый, подвижный и выносливый, как мул, он мог выполнить любую работу. Удивительно расторопный и в то же время бесконечно добрый, не смотря на почти устрашающую внешность. Таким я его знал всегда. А вот остальным спутникам его перевоплощение из забулдыги в работягу показалось чудом.

Райзин утверждал, что все повидал, всюду бывал – и даже в гостях у черта, откуда, однако, вернулся на свет Божий. Меня то ругал, как худшего друга, то хвалил беззастенчиво.

А я его любил таким, каким он был. И полностью доверял.

Так вот, вернувшись к трезвому образу жизни (из-за отсутствия спиртного) Ричард Райзин сидел на козлах и сам с собой рассуждал во весь голос:

– Это здорово, что вы взяли меня с собой. Вот увидите – такая старая акула, как я, на что-то ещё сгодится. Я прошел суровую школу жизни. Я умею делать конфеты из дерьма… Да-да! И даже обратно…

Все более увлекаясь, он говорил:

– Я могу быть охотником, рыболовом, старателем, ковбоем, сапожником, кузнецом, плотником, гончаром… А! Разве перечислишь все, что умею.

Мэри его поддела:

– Вы не страдаете отсутствием скромности.

– Скромность прилична девушкам, а я мужчина и к тому же – простите, бабник!

Впрочем, его скоро все полюбили за доброту и уживчивость – даже молчаливые индейцы. Он стал душой нашей кампании.

И хотя в его кошельке чаще гулял ветер, он считал себя деловым человеком, предпринимателем – а вот меня бродягой.

А мадемуазель Мэри Дорсет?

Хрупкая девушка – почти дитя, но с такой железной волей, что многие сильные и смелые мужчины в подметки ей не годились. Родилась она в резервации от насилия Алоиза Дорсета, чиновника департамента по делам индейцев, над приглянувшейся ему индианкой. Через три года дела служебные вновь его заставили побывать в той же самой резервации. К нему подошел седой индеец-старик и сказал с упреком:

– Твоя дочь, бледнолицый, умирает от голода.

Мэри в два года сиротой осталась, но прелестной внешностью и независимым взглядом приглянулась папаше Алоизу, и он увез её с собой. До удочерения дело не дошло, но девочка воспитывалась вместе с детьми Дорсетов и получила прекрасное образование.