— Не знаю, кому верить: старому или молодому.
И как мальчик ответил:
— Верь молодому. У него ремень с кобурой.
Потом мелькнули холодные круглые стекла, щипчики, прикрепленные к тонкой переносице. Бывший директор стоял в костюме клоуна Комова и, приплясывая, говорил:
— Война все спишет!..
Слон обвил его хоботком, приподнял над землей и закинул куда-то за линию горизонта. И директор цирка очутился на манеже под брезентовым куполом цирка «Шапито». Гремели барабаны. Раздавался треск, гул. Вспыхивали и гасли разноцветные огни. А директор стоял посреди манежа в клоунском одеянии и раскланивался… И бросал в толпу короткие выкрики:
— Россия — кладбище слонов… Россия — кладбище…
Публика хранила молчание. Никто не смеялся. Никто не хлопал в ладони. И тогда на манеже появился Комов. Лица его не было видно. А был белый круг, на котором — точка, точка, занятая, минус… Комов прыгал и кричал:
— Что же вы не смеетесь? А? Это же так смешно! Что же вы не смеетесь?..
А директор цирка раскланивался и щелкал каблуками.
Зина так и не пришла…
6
Орлов проснулся от нарастающего грохота. Время от времени изба вздрагивала от подземных толчков. Багровые всполохи орудийного огня вспыхивали и гасли на белой стенке русской печи, словно печь горела и огонь просвечивался сквозь побеленный кирпич. Орлов почувствовал надвигающуюся опасность и сразу подумал: хорошо, что здесь нет Зины и ей не грозят разрывы. Он не запомнил погасших глаз и белого лба, соскользнувшую набок челку… Большие синие глаза смотрели на Орлова то укоризненно, то весело, то устало. Рядом звучал ее голос — не слова, а именно голос, согретый дыханием с едва уловимой хрипотцой. Шаги слышались то близко, то удалялись, и он тревожно прислушивался, чтобы не потерять их…
Дверь резко распахнулась. Боец в грязной шинели крикнул:
— Подъем! Тревога!
Бойцы вскакивали с соломы, торопливо обувались, подхватывали оружие и пробирались к двери, топча свою соломенную постель. Они не успели толком проснуться и проделывали все это механически, в полусне.
Орлов поднял с пола свою винтовку и вышел на улицу. Слон стоял, прижавшись к бревнам хлева, а у него в ногах топтался маленький теленочек. Наверное, с перепугу он принял слона за мать и искал у него защиты. Теленочек терся о большую слоновую ногу, чесал бочок.
Орлов подошел к слону и тихо сказал:
— Держись, Максим!
И сунул в хобот кусок хлеба, который сохранил в кармане.
Слон тяжело вздохнул.
Лейтенант стоял, окруженный своими бойцами, обдумывая, что предпринять. Его зубы уже не стучали: в теплой избе его молодой организм успел справиться с ознобом.
— Фронт приближается, — тихо сказал он. — Надо поправить прицельную трубу. И раздобыть снарядов.
— Где их раздобудешь? — спросил остроносый.
— Где положено! — отрезал лейтенант, хотя понимал, что снаряды «положено» добывать в артснабжении, а где сейчас артснабжение…
Орлов подошел к лейтенанту и тихо сказал:
— Я по специальности механик, может быть, помогу вам с прицельной трубой?
— Вы ремонтировали орудия?
— Я всю жизнь налаживал механизмы… Орудие — тоже механизм.
— Да, конечно, — подтвердил лейтенант. — Правда, гражданским не положено…
— Какой я гражданский, — сказал Орлов. — На плече винтовка.
— Ось канала ствола и ось оптического прибора должны быть строго параллельны, — пояснил лейтенант. — Вот и все.
Орлов взялся за дело.
Мать и сын несколько раз появлялись на крыльце, но их отправляли домой:
— Идите отсюда, дома безопаснее.
Какой там безопаснее! От чего могла оградить серая драночная крыша? От бомб? От снарядов? Да любой зенитный осколок запросто пробил бы ее насквозь. Но это была крыша родного дома, древнего убежища от всех бед.
Лейтенант послал двух бойцов добывать снаряды.
— Постарайтесь найти, — напутствовал он, — если у нас будут боеприпасы, мы окопаемся похитрее, на фланге… С фланга мы сможем поражать танки.
Где-то совсем близко разорвался снаряд, в избе вылетели стекла, и сразу на зеленой земле образовался черный, пахнущий дымом ожог.
В деревне появились беженцы… Их было мало, и брели они поодиночке, словно вчерашний поток пропустили через фильтр: одни пробились, другие… Они шли сгорбленные, изнуренные, ввалившиеся глаза не видели ни домов, ни деревьев, ни воронок от разрывов. Они не увидели даже слона.
Среди беженцев оказался директор цирка. С первого взгляда трудно было определить, военный он или штатский. Он был без пилотки, в гимнастерке с расстегнутым воротом, но петлицы и знаки различия отсутствовали. Сапоги и брюки были облеплены глиной. Лицо стало серым от пота и пыли, и только две отметины — следы от пенсне — воспаленно алели на переносице… Если военная форма и в самом деле была его цирковым костюмом, то он потерпел фиаско, его прогнали с арены, освистали, закидали грязью…
Он увидел слона, и когда, шатаясь от усталости, подходил к нему, то на его лице изобразилось нечто вроде радости. Орлов закончил починку орудия и тоже подошел к Максиму.
— Орлов?! — близорукие глаза директора, перед которыми не было спасительных стеклышек, заморгали. — Понимаешь, что произошло?.. У меня разбилось пенсне… вдребезги. А ты все со слоном?
— Со слоном, — сухо произнес погонщик.
Директор опустился на порожек и уперся локтями в колени. Его голос дрогнул:
— Понимаешь, дорогу перерезали танки. Что там было, Орлов… Еле ушел живым. Всю ночь бежал по раскисшему полю… Тут нигде нельзя раздобыть очки?
— Откуда здесь очки? — ответил Орлов и почувствовал, что директор чего-то не договаривает и все свои беды переводит на очки.
— Ну ладно, очки мы достанем после, — сказал директор. — Я пока буду сопровождать слона.
— Сам управлюсь, — ответил Орлов.
— Что значит «сам»? Что значит «сам»?
— А то и значит.
— Послушай, Орлов, не будь подлецом… не будь. Еще возможны повороты… Случилось несчастье…
Орлов молчал. Он все силился понять, что произошло с директором цирка, если за сутки из самоуверенного, жесткого повелителя он превратился в растерянное существо, вызывающее брезгливую жалость. Орлов заметил, что на зеленых интендантских петлицах нет красной шпалы и золотого колесика, и понял: страх разжаловал директора и превратил его в дезертира…
И все же молчаливый погонщик слона не прогнал его. Он нашел в себе милосердие и предложил директору единственное спасение:
— У вас есть оружие?
— Нет… А зачем?
— Чтобы идти туда. — Орлов кивнул в сторону грохочущего фронта. — Найдите винтовку. Это не так трудно — найти винтовку…
Плоское лицо директора искривилось, его бесцветные глаза потемнели.
— Тебе не надо искать оружие, у тебя есть винтовка, что же ты не идешь туда? — спросил он. — Прикрываешься слоном?
Он ничего не понял. Он и не мог понять и смотрел на Орлова, как на врага. Орлов покраснел. Потер ладонью лоб и тихо произнес:
— Я вернусь сюда. Исполню свой долг и вернусь. Я не могу бросить слона, понимаете? Это ее слон!
Где-то совсем близко хлопнул разрыв. Директор поморщился.
— Каждый спасается по-своему, — сказал он.
Орлов сжал кулаки. Ему захотелось крикнуть: «Молчать!» — но он отвернулся от беглеца и зашагал прочь.
— Товарищ лейтенант, есть снаряды! Там много нашего калибра! — кричал круглолицый боец, подходя к избе.
Он нес снаряды на согнутых руках, как носят дровишки. Только эти дровишки были потяжелее.
— Где раздобыл?
— На берегу. Там машина с боеприпасами разбита.
— Отлично. Давайте все быстро, — скомандовал лейтенант. — Несите, сколько донесете.
И тут лейтенант заметил директора цирка:
— Товарищ красноармеец, пойдете с ними.
— Почему с ними? — спросил директор. — Я из другой части, я интендант третьего…
— Не рассуждать! — прикрикнул лейтенант.
Он у кого-то научился кричать «не рассуждать!» и «молчать!», и эти резкие, не его слова были сейчас необходимы и помогали в трудной, непривычной обстановке.
