Кому-то могло показаться чудным собирать такие вещи. Ещё бы, зачем доброму человеку тянуться к тому, что оставляет после себя нечисть, разве что ради чего злого иль постыдного? Казимир же думал иначе. Рассеянно зевнув, он прикрыл глаза, только теперь сознавая, что очень устал после ночного бдения. Вреди ещё был длинный день, полный тяжелой работы, которая покажется стократ труднее, когда ты не отдохнул. И всё же хотелось задержаться ещё чуточку. Рядом с этим тайником Казимир любил проводить время не ради лишь созерцания. Тут хорошо думалось, а подумать было о чем.
Кикиморы могли по добру да по здорову жить с людьми, оставаясь незримыми для тех. Им вообще не было свойственно являться без нужды. Прикорми приятными мелочами, вроде горбушки хлеба и блюдца молока на ночь, следи за чистотой печи, вовремя выметая золу, да не давая скапливаться нагару сверх меры, и кикимора поселится в доме, да ещё и защищать его станет. Не будет хворей и бессонницы у домочадцев, уйдут разлады и ссоры меж супругами. Так что же случилось? Что вбило клин между добрыми соседями? Огнедар считал, что всему виной их собственная слабость.
— Поредели богатыри нынче, — сетовал он. — Некому на болота заявиться да навести порядок. Никто ж вас ерпылей не боится! — сотрясал воздух старый ведун, потрясая кулаком. — Где это видано, чтобы не ходили всей деревней хоть бы и соседским морду набить? Нет, с такими каши не сваришь. Вы без мамки до ветру пойдёте, так и то пообгадитесь!
Казимир понимал, что в чём-то его наставник всё-таки прав. С нечистью всегда нужно держать ухо востро. Когда надо умасливать, потому как от каждой твари польза бывает. А порой и на место ставить да пожёстче, чтобы на второй раз охоту отбить. Ежели нет чётко проведённой границы между шалостями и разбоем, то рано или поздно прольётся кровь.
Как не убеждал себя Казимир, что пока Огнедар жив — его слушаться положено, а всё никак не шли из души сомнения. Кикиморы хоть бы и трижды мёртвые, а все ж почто им так глупо нарываться? Эка невидаль, уже третью ночь приходили стращать селение. Нет, что-то здесь крылось куда более страшное и даже зловещее, чем непуганность да незадобренность. Нечисть вела себя так… будто что-то знала. Словно почувствовала волю и безнаказанность. Словно гнал её кто-то впереди себя, под себя брод проверяя.
Вдруг Казимир ощутил смутную тревогу. Ничего ещё мгновение назад не нарушало его забвения, но что-то переменилось. Мягкий и тёплый ветер теперь казался резким и колким. Казимир даже привстал, оглядевшись по сторонам. Берега озера оставались спокойны и пусты. Ветви сосен мерно покачивались, то и дело в камыше кряхтели жабы. Вроде спокойно всё, а сердце не на месте. Решительно собрав сокровища обратно в сундук, ведун на скорую руку замёл следы своего пребывания и отправился в обратную дорогу. С каждым шагом он двигался чуточку быстрее, в конце концов перейдя бег. Неясное предчувствие беды накрепко засело в голове, не допуская прочих мыслей. Он бежал без оглядки, прыгая с кочки на кочку, каждый раз норовя сверзнуться в болотину. Острые ветки нещадно хлестали по лицу, порой оставляя порезы, но Казимир их будто не замечал.
Выскочив к воротам поселения, он тотчас увидал взволнованную девицу по имени Анка. Та тоже его заметила, замахала руками, что-то крича. Казимир никак не мог расслышать, потому что уже изрядно запыхался, аж кровью стучало в ушах, но продолжал бежать.
— Где ж тебя носит? — донеслось, едва он приблизился. — Раска вот-вот разродится!
— Дело у меня было… — тяжело дыша, обронил Казимир, пробегая мимо, и тотчас получил звонкую затрещину.
— Какие у тебя дела могут быть, когда баба на сносях и что ни день то стонет, что уже вот-вот? — взревела Анка, бросаясь следом. — Гад ты, Казимирка! Баляба бледная, шлыдна позорная! Вся деревня с утра при деле, а он веником своим помахал и лежебочить в дубраву? — очередная хлёсткая оплеуха догнала затылок ведуна без всякой пощады. — Гляди, староста узнает, будешь до конца своей жизни непутёвой горшки ночные чистить!
Казимир не стал отвечать ни на одно из ругательств и обвинений. Никто его к роженице не привязывал, как и не платил за уход. Он находился в плену весьма незавидной доли. С одной стороны, местные не считали его себе ровней и самостоятельным ведуном, совершенно не питая причитающегося уважения. С другой же, наставник давно стал неходячим и уже не мог делать всё то, что положено знахарю. Вообще бабоньки и сами обычно справлялись, но ежели роды затягивались, или ребёнок шел ножками вперёд… тут без помощи ведуна не получится. Так и Раска уже давно не могла разродиться, хотя дни подошли.
Казимир то и дело слышал своё имя. Мимо мелькали знакомые угрюмые лица, кто-то костерил его по чём свет, кто-то просто махал руками подгоняя. Все уже были в курсе. Влетев в нужную избу, парень бухнулся на колени подле умывальника, наскоро счищая с ладоней и из-под ногтей остатки земли. Дверь распахнулась и ему предстал будущий отец ребенка, деревенский богатырь, могучий кузнец Третьяк. Казимир знал, что мужик он в общем-то незлобный и зря обижать не станет, но тот в раз сгрёб ведуна за шкирку, поднимая к уровню своих глаз.
— Тебя где носит? — прогудел тот басом, гневно и нетерпеливо.
— Травки собирал для настойки, чтоб потом отпаивать твою Раску, — выпалил Казимир первое, что пришло в голову.
— Иди давай, — буркнул в ответ богатырь, но всё же поставил парня на место. — Огнедар уже велел тебя в деревню не пущать, коли б опоздал!
Втянув голову в плечи, Казимир протиснулся мимо могучей груди Третьяка, чтобы из огня прыгнуть да в полымя. Огнедар поймал его взгляд, едва тот шмыгнул в комнату. Раска стояла на коленях на тряпке, которая уже была дюже мокрой, и тяжело дышала. Не дожидаясь, пока наставник раскроет рот, Казимир кинулся к роженице, на ходу отдавая ей же указания:
— Верно всё делаешь! Давай, как мы учили. Бери за руки. Во-о-о-т, так, а теперь на счет три я подталкиваю, а ты встаёшь. Готова?
— Угу-м, — сквозь зубы пропыхтела баба.
— Здорово! Ну, начали, раз, — он с усилием принялся толкать Раску от себя. — Два! — женщина выгнула позвоночник назад. — Три!
Бедняжка охнула, но всё же оказалась на корточках, слегка покачиваясь.
— Молодец, — подбадривал её Казимир. — Теперь дыши, глубоко дыши и каждым выдохом толкай ребёнушку. Давай, миленькая, давай!
Раска и без того красная, пыхтела, тяжко жмурясь. Пот заливал ей глаза, волосы слиплись, то и дело оказываясь на лице. Рубаха была уже вдрызг мокрой. Баба ритмично вздымала грудь на вдох, и с силой опускала на выдох. Вдруг она распахнула глаза и уставилась на Казимира так, будто не ждала его здесь увидеть.
— Небо черное, дожди из крови алой, пашни мёртвые, леса голодные! — прорычала Раска, сжимая ладони Казимира так, что ему сделалось больно.
— Что? — опешил ведун, не ожидая ничего подобного.
— Зверобой чахнет, полынь не нарождается, худо близится, изо трёх ртов землю пожирая, — прошептала Раска, вновь зажмуриваясь и делая глубокий вдох.
— Не говори ничего! — скомандовал Казимир, понимая, что роженица бредит от страха. — Дыши! Только дыши!
Она снова раскрыла глаза да так их выпучила, будто чудо чудное перед собой, а не Казимирку беднягу видела.
— Месяц красный дорожку прочерчивает, как косой саданёт и нет уж поляночек, нет домов, нет околиц, нет ни стен, ни башенок… — она вдруг замерла, и обмякнув пала в объятия Казимира, добавив: — Нет ничего, только чёрные пустые борозды.
Казимир пытался её поднять, тряс за плечи, а потом уж и просто хлестал по щекам. Раска не реагировала, она была без сознания. Ведун уж сам заместо неё трясся как листок на ветру, пытаясь достучаться до роженицы. Всё тщетно, девушка его не слышала. На голову опустился мощный удар. Из глаз полетели искры, а пол вдруг приблизился так, что коснулся лба. Казимир даже не сразу осознал, что лежит. Он потянулся рукой, чтобы коснуться свежей шишки, но замер, увидев собственную кисть. Ладонь была в крови. Казимир пытался подняться, но голова кружилась, руки не слушались, а ног как не было. Над ним кто-то гневно кричал. Яростно и безумно. А потом крик оборвался, перетекая в истошный, полный горя и боли вопль. Ведун снова попытался встать, не понимая ничего из того, что происходило вокруг, когда новый удар обрушился на его голову, лишая сознания. Чернота заполнила мир, в котором остались только широко раскрытые глаза Раски, которая что-то кричала, но потом исчезла и она.
