№ 7
Письмо герцога Орлеанского матери
«На борту корабля "Америка", в порту Гамбурга, 15 сентября 1796 года.
Ваши приказы, дорогая матушка, уже давно были бы выполнены и я был бы на пути в Филадельфию, если бы западный ветер не помешал нашему судну выйти из устья Эльбы. Поскольку мне не удастся написать Вам в тот момент, когда мы приготовимся к отплытию, я оставлю это письмо негоцианту из Гамбурга, г-ну И.Эр. Ф.Вестфалену, необычайной предупредительности которого по отношению ко мне я не могу воздать хвалу в должной степени: он любезно согласился сделать к нему приписку с указанием времени отправления "Америки ”.
Я нахожусь на борту отличного американского корабля, обшитого медью и прекрасно устроенного внутри. Капитан — добрейший человек, и нас превосходно кормят. Так что нисколько не тревожьтесь по поводу моего плавания, дорогая матушка. Французский посланник выдал мне паспорт, который я у него просил для меня, и даже проявил особую предупредительность, присоединив к нему письмо, адресованное посланнику Республики в Соединенных Штатах.
Так что Вы можете быть спокойны во всех отношениях. Мне не терпится иметь новости о моих братьях, которые я так давно не получал. Поскольку газеты не сообщали об их отъезде, я опасаюсь, что он еще не состоялся.
Я ожидаю новость об этом с горячим нетерпением.
Я попросил г-на Вестфалена присоединить к этому письму экземпляр небольшого сочинения, о котором я говорил Вам в своем предыдущем письме.
Прощайте, дорогая матушка; Ваш сын нежно любит Вас и обнимает от всей души. Точно так же от всей души он желает, чтобы предпринятая им поездка могла иметь результат, который Вы от нее ожидаете, и улучшить, наконец, жуткое положение наших близких, которое уже так давно тяготит его сердце. Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».
№ 8
Письмо герцога де Монпансье принцессе Аделаиде
«Филадельфия, 14 августа 1797 года.
Я надеюсь, что Вы получили письмо, которое мы отправили Вам из Питтсбурга два месяца тому назад. Мы находились тогда в середине нашего большого путешествия, которое теперь уже закончено; оно длилось четыре месяца; за это время мы проделали тысячу льё, верхом на лошадях, за исключением последних ста льё, проделанных нами частично по воде, а частично пешком и в дилижансах. Мы видели много дикарей и даже останавливались в течение нескольких дней в их краях. Вообще это превосходнейшие люди, за исключением тех моментов, когда они пьяны или охвачены гневом. Они чудесно принимали нас, и то, что мы французы, немало способствовало этому хорошему приему, ибо они очень любят нашу нацию. После них самое любопытное из всего, что мы видели, это, определенно, Ниагарский водопад, к которому мы как раз намеревались направиться, когда я из Питтсбурга писал Вам свое предыдущее письмо; это самое внушительное, самое величественное зрелище из всех, какие я когда-либо видел; его высота составляет сто тридцать семь футов, а объем сбрасываемой им воды огромен, поскольку вся река Святого Лаврентия низвергается в этом месте. Я сделал зарисовку водопада и теперь намерен гуашью изобразить его на картине, которую моя сестричка непременно увидит у нашей ласковой матушки, однако картина эта еще не начата и отнимет у меня много времени, поскольку, по правде сказать, предстоит немалый труд.
Чтобы дать Вам представление о том, насколько приятно путешествовать в этих краях, скажу Вам, дорогая сестра, что в течение двух недель мы проводили все ночи в лесу, пожираемые всякого рода насекомыми, зачастую промокшие до костей, при том что возможности обсушиться не было, и не имели никакой другой пищи, кроме сала, да порой кусочка соленой говядины и маисового хлеба. Сверх того, сорок или сорок пять ночей мы провели в скверных лачугах, где нам приходилось спать на настилах, составленных из неровных поленьев, не говоря уже о брюзжании местных жителей, гостеприимство которых зачастую бывало весьма скверным и которые нередко просто захлопывали двери перед нашим носом. Нет, никому на свете я не посоветовал бы предпринять подобное путешествие, однако мы нисколько не раскаиваемся в том, что совершили его, ибо все трое вынесли из него окрепшее здоровье и, разумеется, новые знакомства.
Прощайте, дорогая и нежно любимая сестра, примите поцелуи трех Ваших братьев, чьи мысли всегда о Вас. АНТУАН ФИЛИПП»
№ 9
Письмо короля Луи Филиппа
российскому императору Николаю I
«Господин брат мой!
Я извещаю Ваше Императорское Величество о своем восшествии на престол посланием, которое передаст Вам от моего имени генерал Атален, однако мне нужно с полной доверительностью поговорить с Вами о последствиях катастрофы, которую я всеми силами хотел предотвратить.
Уже долгое время я сожалел о том, что король Карл X и его правительство не следуют более взвешенному плану действий для того, чтобы ответить на ожидания и чаяния нации. Тем не менее я был весьма далек от предвидения чрезвычайных событий, только что произошедших, и даже полагал, что было бы достаточно немного осторожности и сдержанности, чтобы правление могло идти так, как оно шло. Однако новый состав кабинета министров, сформированный 8 августа 1829 года, вызвал у меня сильную тревогу; я понимал, насколько такой состав подозрителен и ненавистен для нации, и разделял общее беспокойство в отношении мер, каких нам предстояло ждать. Тем не менее преданность законам и стремление к порядку достигли во Франции такого развития, что противодействие этому кабинету министров несомненно не вышло бы за рамки парламентских действий, если бы, в своей горячке, это министерство само не дало роковой сигнал, грубейшим образом нарушив Хартию и отменив все гарантии наших национальных свобод, ради которых каждый француз готов был пролить свою кровь. Никаких бесчинств за этой страшной борьбой не последовало, но вряд ли ее итогом не стало бы какое-нибудь потрясение наших общественных устоев, и то самое восторженное состояние умов, какое отвратило их от стольких смут, одновременно побуждало их испробовать политические теории, которые ввергли бы Францию и, возможно, всю Европу, в страшные бедствия. И вот в этих обстоятельствах, государь, все взоры обратились на меня. Даже сами побежденные сочли меня необходимым для их спасения. Еще более, возможно, я был необходим для того, чтобы победители не позволили извратить смысл своей победы. И потому я согласился взять на себя эту благородную и тяжелую работу и отбросил все соображения личного характера, которые в совокупности могли бы вызвать у меня желание уклониться от нее, ибо понимал, что малейшая нерешительность с моей стороны способна подвергнуть опасности будущее Франции и покой наших соседей. Звание королевского наместника, оставлявшее все под вопросом, возбуждало опасное недоверие, и нужно было спешно выходить из этого временного положения, как для того чтобы внушить необходимое доверие, так и для того чтобы защитить Хартию, которую так важно сохранить, которой покойный император, Ваш августейший брат, придавал исключительное значение и которая оказалась бы под сильнейшей угрозой, если бы не удалось без промедления дать удовлетворение умам и успокоить их. От проницательности Вашего Величества, равно как и от Вашей высокой мудрости, не ускользнет, что, дабы достичь этой спасительной цели, крайне желательно, чтобы дела в Париже рассматривались в их истинном свете и чтобы Европа, отдавая справедливость мотивам, руководившим мною, облекло мое правление доверием, которое оно имеет право внушать. И пусть Ваше Величество соблаговолит не упускать из виду, что, пока Карл X правил Францией, я был самым покорным и самым преданным из его подданных и что лишь в тот момент, когда мне стало понятно, что действие законов парализовано и осуществление королевской власти подавлено, я счел своим долгом уступить воле нации, согласившись занять трон, на который был призван. На Вас, государь, прежде всего останавливает Франция свой взор; ей отрадно видеть в России свою наиболее естественную и наиболее могущественную союзницу, и ее доверие никогда не будет обмануто. Ручательством в том служит мне благородный характер и все качества, отличающие Ваше Величество.
