Увы, эти опрометчивые слова воспитателя чересчур глубоко запечатлелись в сознании юного государя. Из того народа, что в 1721 году кричал «Да здравствует король!», создался народ, спустя семьдесят два года кричавший: «Долой королевскую власть!»

Тем временем в Лондоне на людях, приговоренных к смерти, был проведен опыт оспопрививания. Пятерым из них была сделана прививка, и все пятеро избежали смерти.

Но и г-н де Молеврие, посланный в Мадрид для того, что привезти орден Святого Духа новорожденному испанскому инфанту и начать переговоры о бракосочетании короля с инфантой, а принца Астурийского — с мадемуазель де Монпансье, не терял времени даром.

Четырнадцатого сентября все было решено, и на имя короля Людовика XV пришло письмо от короля Филиппа V, извещавшее не только о согласии его католического величества на этот брачный союз, но и о радости, испытываемой им по этому поводу.

Оставалось сообщить о предстоявшей женитьбе королю, которому о ней не было еще сказано ни слова и который, несмотря на свои одиннадцать лет, вряд ли был расположен жениться на трехлетней девочке.

Для этого выбрали день заседания регентского совета, чтобы новость, объявленная королю, была бы почти в то же самое время сообщена совету и больше к этому не надо было бы возвращаться.

Во время прений следовало остерегаться прежде всего герцога де Вильруа, который, будучи открытым врагом регента, несомненно должен был сделать все возможное, чтобы внушить королю неприязнь к маленькой инфанте.

Поэтому регент начал с того, что заручился поддержкой двух помощников: первого он нашел в лице герцога Бурбонского, надзиравшего за воспитанием короля, а второго — в лице епископа Фрежюсского, наставника его величества.

Герцог Бурбонский прекрасно воспринял новость, которую ему сообщили по секрету, и горячо одобрил этот брак.

Епископ Фрежюсский, в отличие от него, проявил сдержанность. В качестве возражения он привел возраст инфанты, делавший из этого брака нечто смехотворное. Тем не менее он заявил, что, по его мнению, король не станет сопротивляться, пообещал присутствовать на заседании, когда его величеству будет сделано это предложение, и взял на себя обязательство использовать все свое влияние на юного государя, дабы склонить его к содействию планам регента.

Дело было отложено до следующего дня.

В условленный час регент явился в королевские покои, но, войдя в переднюю, он прежде всего позаботился спросить, находится ли епископ Фрежюсский подле своего ученика.

Однако вопреки данному им обещанию епископ Фрежюсский отсутствовал. Регент послал за ним, решительно настроенный не входить к королю, пока не придет наставник. Минуту спустя он увидел, как тот бежит с видом человека, который, перепутав время, торопится исправить свою ошибку. Герцог тотчас же вошел вместе с ним к королю и застал возле его величества герцога Бурбонского, маршала де Вильруа и кардинала Дюбуа.

И тогда, приняв по возможности самый любезный вид, регент сообщил королю великую новость, расхваливая выгоды, которые нес с собой этот брачный союз, и умоляя его величество дать на него согласие.

Однако король, захваченный врасплох, хранил молчание; сердце его наполнилось страхом, а на глазах выступили слезы. Регент устремил взгляд на епископа, ибо почувствовал, что все теперь будет зависеть от него. Епископ сдержал свое обещание и вслед за регентом стал настаивать на том, что королю необходимо исполнить обязательства, взятые от его имени; при виде этого маршал в свой черед принялся убеждать короля, говоря:

— Ну же, государь, вам следует проявить любезность и сделать это.

Тем не менее никакие настояния не могли прервать упорного молчания короля. И тогда епископ Фрежюсский вполголоса снова заговорил с ним, со всей нежностью призывая его безотлагательно отправиться в совет и заявить о своем согласии. Однако король оставался не только безмолвным, но и недвижным. И все же, несомненно в самом конце, он сделал какой-то жест, подал какой-то знак, ибо епископ промолвил:

— Монсеньор, его величество пойдет в совет, но ему нужно немного времени, чтобы подготовиться к этому.

Регент поклонился, ответил, что его роль состоит в том, чтобы дожидаться изъявлений воли короля, и подал знак Дюбуа и герцогу Бурбонскому следовать за ним.

И действительно, спустя полчаса король вошел в зал совета и, после того как ему было зачитано письмо Филиппа V, заявил, что он охотно дает согласие на этот брак.

Одновременно он дал согласие на брачный союз мадемуазель де Монпансье и принца Астурийского.

Самые ярые враги регента были ошеломлены этим неожиданным ходом. Благодаря этому чуду политики герцог Орлеанский не только стал ближайшим союзником короля Испании, за год до этого требовавшего его головы, но и дал своей дочери возможность подняться по ступеням испанского трона.

Как только король дал согласие на два этих брачных союза, герцог де Сен-Симон был назначен послом в Испании, чтобы официально просить руки инфанты. Герцогиня де Вантадур была назначена ее гувернанткой и получила поручение отправиться за ней в Мадрид и привезти ее в Париж. Наконец, в Байонне встретились герцог де Осуна и маркиз де Ла Фар: один приехал туда, чтобы передать приветствия Филиппа V королю Людовику XV, другой — чтобы передать приветствия Людовика XV королю Филиппу V.

Пока аристократия была полностью поглощена этими событиями, простой народ и буржуазия тоже получили зрелище.

Чтобы развлечь их, на Гревской площади колесовали Картуша.

Заключенный вначале в Шатле, а затем препровожденный в Консьержери, Картуш предстал перед судом и 26 ноября 1721 года был приговорен к смертной казни; 27-го его подвергли пытке, которую он претерпел, не сделав никаких признаний; 28-го он был приведен на эшафот.

Оказавшись на Гревской площади, Картуш, который не сделал никаких разоблачений, пребывая в убеждении, что в последнюю минуту его сообщники предпримут попытку освободить своего главаря, обшарил взглядом толпу, улицы, переулки и проходы между домами и, не разглядев ничего из того, что он надеялся разглядеть, и видя только страшный эшафот, возвышавшийся над всей этой чернью, которая жаждала его казни, остановил палача, уже положившего ему руку на плечо, словами:

— Я хочу сделать признание.

Его поспешили препроводить в ратушу, и там, помимо признания в преступлениях, которого он прежде не делал и которое сделал лишь теперь, Картуш донес на триста семьдесят человек, из которых сто тридцать четыре были женщинами!

В ту же минуту были отданы приказы, и, поскольку Картуш, выдавая своих сообщников, указал логовища, где те скрывались, почти все они были задержаны и немедленно препровождены в ратушу. Там их поджидал Картуш, похожий скорее на судью, чем на приговоренного к смерти преступника.

Бледные и жалкие, они с умоляющим видом приблизились к нему.

— Послушайте, ты, ты и ты, — произнес Картуш, называя каждого из них по имени. — Вот каково было мое поведение по отношению к вам: я обогатил вас и поддерживал, пока был на свободе. Оказавшись в тюрьме, я вытерпел мучительные пытки, но, в согласии с клятвой, которую мы дали друг другу, не пожелал ни в чем признаваться. Наконец, я поднялся на эшафот, веря в ваши обещания. Вы же вели себя совершенно иначе, и вот каково было ваше поведение по отношению ко мне: один из вас предал меня, вы попрятались после моего ареста, а в день моей казни бросили меня. В свой черед я выдал вас; теперь мы в расчете. Что же касается тех, кто физически не мог прийти мне на помощь, то их я прощаю и не выдаю. Они, я уверен, сполна отомстят за меня.

Поскольку время уже было позднее, Картуша препроводили в тюрьму, и казнь отложили на следующий день.

На следующий день Картушу одиннадцатью ударами железной палки переломали кости; и тогда один из стражников, вместо того чтобы оставить его мучиться на колесе, как это было предписано приговором, проскользнул под эшафот, просунул руку сквозь щель между досками, ухватил веревку, которой была обвязана шея осужденного, натянул эту веревку и задушил его.