В те времена в Лувре бытовало весьма распространенное поверье: поговаривали, что в этом древнем королевском замке появляется привидение. Привидение это было женского пола и именовалось Белой дамой; позднее это поверье сменилось другим, пользующимся не менее широкой известностью: поверьем о Красном человечке.

Коннетабльша предложила Бекингему сыграть роль привидения: герцог был чересчур влюблен, чтобы проявлять нерешительность, и тотчас согласился на все. Переодетый таким образом, он, по мнению г-жи де Шеврёз, мог не бояться самых суровых надсмотрщиков королевы, которые, если ему не удастся ускользнуть от их взглядов, наверняка не осмелятся выдержать его присутствия и, завидев его, немедленно разбегутся.

Какое-то время длился спор о том, когда следует устроить свидание: вечером или днем. Герцог настаивал на том, чтобы оно происходило вечером. Госпожа де Шеврёз утверждала, что это чересчур опасно, ибо вечером король нередко приходит к королеве. Этот вопрос передали на усмотрение Анны Австрийской, которая заявила, что днем герцог лишится всех преимуществ своего переодевания. Более того, она сказала, что у нее есть уверенность, что можно положиться на ее камердинера Бертена, и что этот камердинер будет караулить невдалеке, чтобы предупредить ее, если король выйдет из своих покоев; на такой случай дверь черного хода надо будет держать открытой, чтобы дать герцогу возможность спастись бегством.

Итак, было решено, что Бекингем войдет в Лувр около десяти часов вечера. И в самом деле, в девять часов он явился к г-же де Шеврёз: именно у нее должно было произойти переодевание, и коннетабльша взялась приготовить весь маскарадный наряд: как видим, влюбленные имели в ее лице бесценного друга.

Бекингем нашел свой наряд готовым; он состоял из длинного белого платья причудливого кроя, которое было усеяно черными капельками и украшено двумя черепами: одним на груди и другим на спине; довершали его странного вида чепец, бело-черный, как и платье, необъятный плащ и одна из тех огромных шляп на испанский лад, какие именуют сомбреро.

Однако тут возникла трудность, о какой г-жа де Шеврёз не подумала: при виде этого наряда, который должен был преобразить его в столь невыгодную сторону, натура герцога, привыкшего выставлять напоказ свои достоинства, возмутилась, и он решительно заявил, что ни за что не появится перед Анной Австрийской наряженным в такое нелепое одеяние.

Герцог Бекингем не был таким великим политиком, как кардинал Ришелье, но зато был глубже его осведомлен о тайнах любви; он знал, что как бы ни сильна была любовная страсть у женщины, ей не устоять против смешного, и счел, что лучше не видеться с Анной Австрийской, чем добиться этой милости лишь при условии, что появится перед ней посмешищем.

Госпожа де Шеврёз ответила на это, что другого способа проникнуть к королеве нет; она добавила, что королева с большим трудом согласилась на свидание, что она ожидает герцога в этот вечер и никогда не простит человеку, столь горячо, по его словам, влюбленному, который, обретя возможность побеседовать с ней, этой возможностью не воспользовался.

Впрочем, возможно, что насмешливая и сумасбродная наперсница Анны Австрийской предвкушала удовольствие увидеть английского посла, человека, на котором держалось будущее двух самых могущественных государств Европы, наряженным в одеяние Белой дамы. Возможно также, что и королева, не доверявшая самой себе, хотела, опасаясь и одновременно желая этого свидания, превратить собственные глаза в оружие против своего сердца.

Так что герцогу Бекингему пришлось уступить воле г-жи де Шеврёз. Правда, герцог надеялся, что даже в этом более чем нелепом наряде он будет не менее высоко держать свою красивую и благородную голову; но и тут он не взял в расчет намерений г-жи де Шеврёз, которая в этот вечер, казалось, более содействовала интересам мужа, чем любовника.

Госпожа де Шеврёз, в своей премудрости, решила, что герцог замаскирует себе лицо, как ему предстояло замаскировать все остальное свое тело.

Услышав это предложение, Бекингем заявил, что согласен надеть полумаску из черного бархата. В те времена подобного рода маски были в большом употреблении, особенно часто ими пользовались женщины, но иногда их пускали в ход и мужчины. Однако г-жа де Шеврёз возразила ему, что маска может упасть и тогда ничто не помешает признать в мнимой Белой даме герцога Бекингема.

Герцогу снова пришлось уступить: свидание было назначено ровно на десять часов, а в этих важных спорах прошло уже более четверти часа. Герцог тяжело вздохнул и полностью отдал себя в распоряжение той, которую ему стоило большого труда не воспринимать теперь как своего злого гения.

Незадолго до этого некий ученый по имени Ноблен сделал новое открытие: речь шла о пленке телесного цвета, посредством которой можно было, с помощью слоя белого мягкого воска, полностью исказить свое лицо. Эту пленку, разрезанную по известному образцу, накладывали на все плоские части лица, очертания которого она полностью меняла, оставляя при этом свободными глаза, рот и нос. Благодаря этому изобретению, Бекингем всего за несколько минут стал неузнаваем даже в собственных глазах.

Когда эта первая процедура была завершена, началось само переодевание. Герцог снял свой плащ, но оставил на себе всю остальную свою одежду, поверх которой он надел только что описанное нами белое платье; затем он упрятал свои длинные волосы под невероятный чепец, прикрыл полумаской лицо, и без того обезображенное пленкой хитроумного ученого, надел на голову шляпу с огромными полями и накинул на плечи широкий плащ. В таком виде, наполовину смеясь, наполовину досадуя, он подал руку г-же де Шеврёз, которая должна была провести его в Лувр.

Карета коннетабльши ожидала их у дверей. Эту карету знали в Лувре, и она не могла возбудить никаких подозрений; к тому же герцог должен был войти через малый вход, то есть через дверь, лестницу и несколько коридоров, которые были предназначены лишь для коротких знакомых королевы и ее фаворитки.

У калитки Лувра их поджидал камердинер Бертен; при виде герцога привратник спросил, что это за человек. Тогда к нему подошла г-жа де Шеврёз и промолвила:

— Вы же это прекрасно знаете, это итальянский астролог, которого велела вызвать королева.

Привратник и в самом деле был предупрежден об этом обстоятельстве, и, поскольку в те времена подобного рода консультации происходили чрезвычайно часто, он беспрепятственно пропустил герцога, которого к тому же сопровождала чересчур высокопоставленная особа, чтобы человек такого низкого звания, каким был привратник, осмелился хотя бы на малейшее возражение.

Миновав калитку, они уже никого не встретили вплоть до самых покоев королевы. Анна Австрийская приняла предосторожность, удалив г-жу де Ла Флотт, свою придворную даму, и с весьма понятным страхом ожидала этого визита, принять который у нее никогда не хватило бы мужества, если бы ее не ободрила уверенность подруги. У дверей камердинер Бертен покинул г-жу де Шеврёз и герцога и отправился вести наблюдение у лестницы, которая вела в покои короля.

У г-жи де Шеврёз был ключ от покоев королевы, так что ей не надо было стучать; она открыла дверь, впустила в нее герцога и вошла вслед за ним; однако ключ она оставила в замке, чтобы Бертен мог предупредить их в случае тревоги.

Королева ожидала в своей спальне. Так что герцог прошел через две или три комнаты и оказался перед лицом той, с которой он жаждал поговорить без свидетелей. К несчастью для Бекингема, его наряд, как мы уже сказали, далеко не прибавлял очарования его внешности, и потому его появление произвело то действие, какого он так опасался: королева, при всем своем страхе, не смогла удержаться от смеха. И тогда Бекингем понял, что для него лучше всего будет не оставаться в стороне от веселого настроения королевы, и стал с таким остроумием, такой живостью и, сверх всего этого, с такой любовью к ней выставлять напоказ подробности своего внешнего облика, что состояние духа Анны Австрийской вскоре изменилось, и она, забыв о нелепом наряде герцога, стала внимать лишь его остроумным и страстным речам.