Эта просьба дошла до самого сердца Бюсси, и, под­нимая одновременно колено и шпагу, он произнес:

— Что ж, иди ищи по всему свету самую красивую принцессу, самую прекрасную даму в мире, бросься к ее ногам, поблагодари ее и скажи ей, что это из любви к ней Бюсси сохранил тебе жизнь.

И капитан Паж, не спрашивая, кто эта прекрасная дама и принцесса, отправился прямо к Маргарите де Валуа и, став перед ней на колени, поблагодарил ее за то, что она спасла ему жизнь.

Но и прекрасная королева невероятно любила своего храброго Бюсси! Она рассказывает в своих «Мемуарах», что однажды он с двадцатью бойцами выступил против трехсот солдат и потерял лишь одного своего товарища; «при этом, — добавляет она, — одна рука у Бюсси была на перевязи».

Генрих IV, явно смирившийся с безрассудствами своей жены, однажды был, тем не менее, безжалостен к ней, и произошло это из-за Бюсси. Возможно, Генрих IV, муже­ственность которого проистекала из его нравственной силы, не мог простить этому герою, мужественность которого имела основой его чувственность, что тот лучше одарен от природы, чем он сам.

В своих любовных отношениях с Бюсси королева Мар­гарита пользовалась услугами девицы благородного про­исхождения, которую она сделала не только своей наперсницей, но и посредницей: это была Жилонна Гойон, дочь Жака де Матиньона, маршала Франции, которую все дружески называли Ла Ториньи. Король Карл IX, настроенный Генрихом IV, проникся ненави­стью к бедной девушке и потребовал, чтобы она была удалена от двора.

Так что, несмотря на возражения и слезы своей хозяйки, Ла Ториньи была отослана прочь и отправилась к одному из своих кузенов по имени Шатела.

Со своей стороны, Бюсси получил приказ покинуть двор. Вначале Бюсси отказался подчиниться, но, уступив настояниям герцога Алансонского, на службе у которого он состоял, в конце концов решился на эту ссылку.

Это стало большим огорчением для Маргариты и обер­нулось против Генриха IV. Вот, посмотрите, что говорит по этому поводу в своих «Мемуарах» королева Наварр­ская:

«Отбросив всякую осторожность, я предавалась тоске и не могла заставить себя искать общества короля, моего мужа; так что мы не спали более вместе и не разговари­вали».

К счастью, такое напряженное положение длилось недолго.

Пятнадцатого сентября 1575 года герцог Алансонский бежал, покинув двор, а некоторое время спустя королю Наваррскому, использовавшему в качестве предлога охоту в окрестности Санлиса, удалось сделать то же самое.

Король Генрих III — а правил тогда уже Генрих III, вернувшийся из Польши после смерти Карла IX, — ко­роль Генрих III был в ярости и искал, на кого обрушить свой гнев.

Под рукой у него оказалась бедняжка Ла Ториньи. Основываясь непонятно на каких доводах, он заявил, что девушка способствовала тому и другому бегству, и послал своих людей к дому Шатела, дав им приказ утопить вино­вную в реке, протекавшей в нескольких сотнях шагов от этого дома. Участь несчастной была решена; кавалери­сты, захватив вначале замок, захватили затем и ее и при­вязали к лошади, на которой бедняжку должны были увезти, но в это время два офицера герцога Алансонского, Ла Ферте и Авантиньи, которые ехали к герцогу, столкнулись со слугами г-на де Шатела, в испуге бежа­вшими из замка. Слуги рассказали им все, и офицеры вместе со своими людьми помчались во весь опор в ука­занном им направлении, прибыв на место в ту самую минуту, когда Ла Ториньи уже спустили с лошади и несли к берегу реки.

Само собой разумеется, она была спасена.

В том, что преемник Карла IX питал неприязнь к Ген­риху Беарнскому, таилась определенная опасность.

Когда Карл IX умирал, случилось одно странное собы­тие, которое произвело глубокое впечатление на коро­левский двор.

— Приведите ко мне моего брата, — приказал умира­ющий Карл IX.

Королева-мать послала за герцогом Алансонским.

Карл IX бросил на него косой взгляд — один из тех взглядов, какие были характерны для Карла IX.

— Я просил привести моего брата, — сказал он.

— А разве я не ваш брат?

— Нет, — отвечал Карл IX. — Мой брат, тот, кто любит меня и кого люблю я, это Генрих Беарнский.

Пришлось послать за тем, кого требовал привести ко­роль.

Екатерина приказала провести его под аркой, у кото­рой стояли аркебузиры. Беарнец сильно испугался, но его подталкивают вперед: он входит в комнату короля, и тот протягивает к нему руки. Мы уже говорили о том, как легко Генрих мог ронять слезы: рыдая, он бросается к кровати.

— У вас есть причина оплакивать меня, — обратился к нему король, — ибо вы теряете доброго друга. Если бы я поверил тому, что мне говорили, вас бы уже не было в живых; но я всегда вас любил. Не доверяйте ...

Королева-мать прервала его:

— Не говорите так, государь.

— Сударыня, я говорю так, ибо это правда. Поверьте, мой любимый брат, я всегда доверял только вам, моей жене и моей дочери. Молитесь Господу обо мне. Про­щайте.

Тот, кому Генриху Беарнскому не следовало доверять, был Генрих Валуа.

И потому, вырвавшись из рук Генриха Валуа, Генрих Беарнский одним духом домчался до Гиени.

Прибыв в Гиень, Генрих, который уехал, не предупре­див жену и не попрощавшись с ней, написал ей, по сло­вам автора «Исторических мемуаров и суждений», весьма вежливое письмо, где он просил ее посо­действовать тому, чтобы король оказывал ему доверие, и сообщить придворные новости, чтобы согласовать свои действия с тем, что они будут содержать.

Добрая королева все ему простила и устроила дела своего брата, Генриха Алансонского, и своего мужа, Ген­риха Наваррского, приказав, как уверяют, убить своего врага Дю Га. Обвинение суровое, но в ту эпоху подобное случалось нередко и убийство, как говорят сегодня, было в моде.

Вот, впрочем, что в своих «Мемуарах» Маргарита гово­рит о Дю Га:

«К этому времени Ле Га был уже мертв, убитый по приговору Божьему, когда он принимал паровую ванну. Как если бы его тело, испорченное всякого рода мер­зостями, было отдано гниению, которое разъедало его уже давно, а его душа отдана демонам, которым он служил колдовством и всякого рода гнусностями ...»

Если верить Брантому, «этот Дю Га был самым превос­ходным человеком своего времени». Правда, Дю Га был фаворитом Генриха III, а Брантом, воплощение лести, 29

льстил фавориту даже после его смерти; разве король еще не был жив?

Дю Га был убит через несколько дней после побега Генриха IV, у себя дома, будучи больным, Гийомом Дюпра, бароном де Вигго.

Депорт, автор очаровательной вилланеллы «Пастушка Розетта», которую герцог де Гиз распевал за несколько минут до того, как он был убит, сочинил по случаю убий­ства Дю Га довольно красивый сонет, заканчивающийся следующими строками:

Вот так, в постели, слабый и больной,

Он был убит злодейски в час ночной.

Убийцы эти подлые — не те ли,

Что днем и глянуть на него не смели?^[6]

То ли желая вернуться к мужу, то ли страшась ока­заться раздавленной в политических распрях, Маргарита, ко всеобщему удивлению, попросила разрешения при­соединиться к Генриху, находившемуся в Гиени; однако это было запрещено ей королем, выставившим предло­гом, что он не желает, чтобы его сестра жила с ерети­ком.

Наконец, когда королева-мать решила лично отпра­виться в Гиень, чтобы провести переговоры с Генрихом, Маргарите было позволено сопровождать ее в этом путе­шествии.

Однако, вне всякого сомнения, королева-мать не вполне рассчитывала на обольстительность своей дочери, какой бы обольстительной та ни была, ибо она взяла с собой то, что сама называла своим летучим эска­дроном — эскадроном, который состоял из самых кра­сивых девушек королевства и наличный состав которого, по словам Брантома, порой доходил до трех сотен.