Вот оно.

Королю

Когда ты веру изменил на ложь,

Твои уста пронзил Господь,

Преступную карая плоть.

Когда ж, насмешник ярый,

Твое заслужит сердце кары,

То и его пронзит разящий нож.

Эта угроза сделалась пророчеством, которое шестна­дцать лет спустя взялся осуществить Равальяк.

Напоследок приведем забавную историю, превосходно завершающую рассказ о вступлении Генриха IV в Париж.

Прямо в день этого вступления он явился к своей тетке, г-же де Монпансье, ярой лигистке, которая была крайне изумлена, увидев, что он пришел к ней, своей страшной врагине, причем пришел без свиты, словно почтительный племянник, желающий поздравить ее с именинами или с Новым Годом.

— Ну и что вы собираетесь тут делать? — спросила она короля, пригласив его сесть.

— По правде сказать, — промолвил Генрих, — в преж­ние времена у вас было такое превосходное варенье, что у меня при одном воспоминании о нем слюнки текут, и я пришел спросить, есть ли оно у вас еще и теперь?

— А, понятно, племянничек! Вам захотелось застиг­нуть меня врасплох, ведь вы полагаете, что из-за голода у меня его больше нет.

— Да нет же, клянусь святым чревом! — ответил ко­роль. — Просто-напросто я голоден.

— Манон, прикажите принести абрикосового варе­нья, — распорядилась принцесса.

Манон принесла горшочек абрикосового варенья.

Госпожа де Монпансье откупорила горшочек и взяла ложку, чтобы снять пробу с варенья: в те времена суще­ствовало правило отведывать все, что подавали королю.

Однако Генрих остановил ее.

— Ах, тетушка, — сказал он, — да что вы такое наду­мали!

— Как, — ответила она, — разве я недостаточно боро­лась с вами, чтобы вы меня не подозревали?

— Ничуть не подозреваю, тетушка.

И, взяв из ее рук горшочек, он съел варенье, с кото­рого так и не была снята проба.

— О, — отозвалась она, — видно, государь, придется мне быть вашей служанкой!

И, бросившись к его ногам, она попросила разреше­ния поцеловать ему руку.

Но он протянул ей обе руки и обнял ее.

Вот, кстати, еще по поводу проб.

Однажды дворянин, подававший ему за столом вино, пребывал в сильной рассеянности и, вместо того, чтобы выпить пробу, которую полагалось наливать в крышку кубка, выпил содержимое самого кубка.

Генрих спокойно наблюдал за его действиями, а когда тот закончил, промолвил:

— Вы хотя бы за мое здоровье выпили, тогда я еще мог бы вас оправдать.

V

После возвращения в Лувр настала пора наград. Ряд при­дворных произвели в рыцари ордена Святого Духа.

В их числе был и граф де Ла Вьёвиль-отец, бывший дворецкий г-на де Невера, племянника Генриха IV.

Когда пришла его очередь получать орденскую цепь, он, как положено, встал на колени и, опять-таки как положено, произнес торжественные слова:

— Domine, non sum dignus.^[24]

— Черт побери, мне это прекрасно известно, — отве­тил король, — но племянник так меня упрашивал, что я не мог ему отказать.

Ла Вьёвиль рассказывал эту историю сам, ибо у него были сильные подозрения, что если он будет хранить молчание об этой забавной подробности, то король с его гасконским остроумием не преминет раструбить о ней.

Впрочем, Ла Вьёвиль и сам был человеком остстроумным. Однажды он поднял на смех некоего бретёра, кото­рый славился тем, что всегда убивал своих противни­ков.

Бретёр отправил к графу де Ла Вьёвилю двух секун­дантов, передавших ему вызов и уведомивших насмеш­ника, что противник будет ждать его на следующий день, в шесть часов утра, за монастырем Босоногих кармели­тов.

— В такую рань, в шесть часов утра, — отвечал Ла Вьё­виль, — я не подымаюсь даже по своим собственным делам. И я буду круглым дураком, если в столь ранний час подымусь по делам вашего приятеля.

И он не пошел на назначенную встречу, а отправился в Лувр, где, рассказав эту историю, поставил своего про­тивника в смешное положение.

Таких людей, как Генрих IV, дополняют те, кто их окружает.

Вспомним письмо, которое он написал Крийону после сражения при Арке. Крийон снова присоединился к нему и старался как можно меньше его покидать. Однако в то время, когда Генрих IV вступил в Париж, Крийон нахо­дился в Марселе вместе с молодым герцогом де Гизом, губернатором Прованса, назначенным Генрихом IV.

В Блуа, в 1588 году, Генрих III предложил Крийону убить герцога Генриха де Гиза. Однако тот лишь промол­вил в ответ:

— Государь, вы принимаете меня за кого-то другого. И, повернувшись спиной к Генриху III, он удалился.

Генрих IV приставил Крийона к молодому герцогу де Гизу, и именно он был подлинным губернатором Про­ванса.

В то время испанский флот крейсировал в виду Мар­селя.

Однажды ночью, когда молодые люди выпивали, а Крийон спал, захмелевшие гуляки решили выяснить, действительно ли Крийон, которого звали Храбрецом, так храбр, как о нем говорили.

Они ворвались в его спальню, выкрикивая:

— Тревога! Тревога! Враг завладел городом!

Крийон, разбуженный всеми этими воплями, со своим обычным спокойствием поинтересовался, в чем причина такого шума.

Ему повторили все ту же придуманную заранее небы­лицу, продолжая кричать у него над ухом, что все про­пало и что враг завладел всем городом.

— Ну и что дальше? — спросил Крийон.

— Мы пришли спросить у вас, что теперь надо делать, — ответил герцог де Гиз.

— Черт побери, — промолвил Крийон, надевая штаны так же спокойно, как если бы ему предстояло отпра­виться на военный смотр, — ну и вопрос! Надо умереть храбрецами!

Испытание закончилось, и герцог де Гиз признался Крийону, что это была всего лишь шутка.

Крийон стащил с себя штаны так же спокойно, как он их надел, но при этом сказал, обращаясь к молодому гер­цогу:

— Ты играл сейчас в опасную игру, мой мальчик: если бы ты стал свидетелем моей слабости, я бы заколол тебя.

После этого он снова лег на кровать, натянул одеяло до самого носа и уснул.

Крийон, как и Генрих IV, был гасконцем и даже, воз­можно, в еще большей степени, чем тот: Генрих IV при­тязал лишь на то, что он происходит от Людовика Свя­того, тогда как Крийон, происходивший от Бальба де Крийона, считал себя потомком римлянина Бальба.

Он ни за что не хотел учиться танцевать, поскольку на первом же уроке учитель танцев сказал ему:

— Согнитесь, отступите назад!

— Черт побери! — произнес он. — Господин учитель, ничего этого я делать не буду: Крийон никогда не сгиба­ется и не отступает.

Крийон был рьяным католиком и прилюдно дал этому доказательство. Однажды, в Страстную пятницу, когда он 75

находился в церкви и священник рассказывал там о рас­пятии Христа на кресте, страдания Спасителя привели Крийона в отчаяние.

— Черт побери! — воскликнул он. — Монсеньор Иисус Христос, как же вам не повезло, что там не было Крий­она, ведь будь он рядом, вас ни за что не распяли бы!

Когда Генрих приехал в Лион, чтобы встретить там Марию Медичи, он сказал будущей королеве Франции, указывая ей на Крийона:

— Сударыня, я представляю вам лучшего полководца в мире.

— Вы лжете, государь, — ответил Крийон. — Лучший полководец в мире — это вы.

Крийон умер 2 декабря 1615 года. 3 декабря медики вскрыли его тело; оно было покрыто двадцатью двумя ранами, а сердце его оказалось вдвое больше, чем у про­чих людей.

Вернемся к королю, которому следовало упрекать себя за то, что он не сделал Крийона маршалом Франции. Правда, Крийон наряду с Сюлли помешал Габриель стать королевой.

Мы уже рассказывали о визите, который Генрих IV нанес г-же де Монпансье, своей тетке, по возвращении в Париж.

Но он нанес визит и другой своей тетке, г-же де Конде, вдове принца де Конде, убитого при Жарнаке.

Однако ее не оказалось на месте, и, поскольку в доме не нашлось никого, кто сказал бы ему об этом, он про­шел вплоть до ее спальни.