Услышав эти крики и опасаясь, что в его отсутствие находившиеся под его началом солдаты будут плохо обо­роняться и позволят захватить себя с тыла, сэр Уильям Гласдейл ринулся в ту сторону, откуда доносились крики. Жанна заметила, что он направляется к подъемному мосту, соединявшему земляной вал с крепостью Турнель, и крикнула ему: «Сдавайся, Гласдейл, сдавайся! Сдавайся Царю Небесному, и он пощадит тебя! Ты гнусно оскор­блял меня, и, тем не менее, я все равно полна жалости к твоей душе и душам твоих солдат!» Но Гласдейл не отве­чал; он вступил на подъемный мост и, с мечом в руке, шел по нему над рекой, как вдруг сир де Долон, велев одному храброму канониру навести свою бомбарду на мост, дал ему приказ открыть огонь: камень, которым было заряжено орудие, попал прямо на доски моста, и тот, переполненный людьми, не выдержал и переломился посередине; Гласдейл упал в Луару и исчез под водой, утянутый на дно весом своих доспехов. Сир де Мулен и сир де Поммье, равно как и многие другие английские рыцари, упали в реку одновременно со своим команди­ром и утонули вместе с ним.

В один и тот же миг на земляном валу и в крепости послышались крики отчаяния: Бог явным образом встал на сторону французов. Один англичанин громогласно уверял, что видел над рядами наступавших французов архангела Михаила и святого Аниана, покровителя города Орлеана: восседая на белых конях и вооруженные свер­кающими мечами, они сражались вместе с французами. У англичан больше не было командира, который отдавал им приказы; после его смерти самые смелые погибли или были ранены, и сопротивление стало невозможным. Уже раздавались крики «Спасайся кто может!»; одни прыгали с насыпи в реку, другие сдавались на милость победите­лей; те же, кто не хотел ни убегать, ни сдаваться, были убиты с оружием в руках. Наконец, как и говорила Жанна, не прошло и получаса с начала нового штурма, как земляной вал и крепость перешли в руки францу­зов.

И, как она и обещала утром своей хозяйке, Жанна вернулась в город по мосту.

Этот въезд в город стал самым триумфальным из всех ранее оказанных ей приемов. Действительно, никогда еще ее чудотворная миссия не проявлялась столь ярко. Все, что девушка предсказала, сбылось: ее ранили, кре­пость была взята, а сама она вернулась в город по той дороге, которая была намечена ею для возвращения. В церквах служили благодарственные молебны, колокола звонили всю ночь, и до самого утра горожане гуляли по освещенным улицам, радостно обнимали друг друга и кричали «Ноэль!», благодаря Господа.

Жак Буше ждал Жанну со своей рыбой, но Жанна была слишком утомлена и слишком плохо себя чувство­вала, чтобы отведать причитавшуюся ей долю; она съела лишь немного хлеба, выпила половину серебряного кубка вина, разбавленного водой, наложила новую повязку на рану, которая уже затянулась, и легла спать.

На рассвете Жанну разбудили и сообщили ей, что в стороне лагеря англичан видно огромное пламя и густой дым. Девушка тотчас встала, надела вместо тяжелых доспехов легкую кольчугу и вскочила на коня. Подня­вшись на крепостную стену, она увидела построившихся в боевом порядке англичан, которые расположили свои отряды у самых городских рвов и, казалось, предлагали французам вступить в бой. Ночью лорд Тальбот, граф Саффолк и другие английские командиры решили снять осаду, но, поскольку им хотелось, ради спасения своей чести, осуществить отход не так, как это делают те, кого изгоняют, а как это подобает тем, кто уходит по соб­ственной воле, они подожгли свой лагерь и построили своих солдат в боевом порядке, придя бросить последний вызов своим победителям.

При виде этой демонстрации французские командиры хотели выйти из города и принять бой, но на этот раз именно Жанна, вместо того чтобы разжечь в них отвагу, пыталась умерить их пыл: «Ради любви и уважения к Святому воскресенью, — воскликнула она, — не атакуйте их первыми и не требуйте от них ничего, ибо воля Бога и желание его состоят в том, чтобы им было позволено уйти, если они хотят сделать это. Если же они сами вас атакуют — смело защищайтесь, ибо в этом случае вы будете хозяевами положения». Затем Жанна послала за церковниками в их священнических облачениях, и, пока те распевали гимны и читали молитвы, которым вторил народ, она велела принести стол и освященную мрамор­ную плиту. Тотчас же из двух этих предметов был соору­жен алтарь, и священники отслужили перед ним две мессы, которые Жанна благоговейно выслушала, стоя на коленях. По окончании второй мессы она спросила, как стоят англичане: спиной к городу или лицом к нему.

— Они повернулись спиной к нему и отступают, — ответили Жанне.

— В таком случае дайте им уйти, — промолвила Жанна, — ибо Господу не угодно, чтобы вы сражались с ними сегодня. В другой раз Бог предоставит их вам.

Как ни велико было желание командиров преследо­вать врага, в голосе Жанны ощущалось такое внушение свыше, что этот голос остановил их, и, как она и хотела, англичанам дали спокойно уйти; однако солдаты и про­стой люд вышли из города и отправились грабить две еще остававшиеся целыми вражеские крепости; затем их разрушили, предварительно вывезя оттуда пушки и бом­барды, которые были доставлены в Орлеан.

Часть населения и весь гарнизон стояли на крепост­ных стенах и с их высоты наблюдали за отступлением англичан. В ту минуту, когда колокол пробил полдень, они исчезли из виду: осада Орлеана была снята.

Деве оказалось достаточно девяти дней для того, чтобы выполнить первое обещание, данное ею от имени Бога.

VII. ЖАРЖО И ПАТЕ

После того как осада была снята, Жанне нечего было больше делать в Орлеане, и потому 13 мая она покинула город, спасенный ею столь чудесным образом. Бастард Орлеанский и почти все командиры сопровождали ее, ибо, видя ее столь смелой в битве, столь скромной после сражения и всегда столь набожной, они перестали зави­довать ей и все как один воздали ей должное. Вместе с ней они ехали верхом до Тура, где находился король, устроивший грандиозный праздник для всех, а особенно для Девы, что было вполне справедливо, поскольку она исполнила все, что обещала, в то время как даже возы­меть надежду осуществить то, что было обещано ею, не осмелился бы ни один командир во всей армии, сколь бы могуществен и сколь бы отважен он ни был.

После этого состоялись заседания королевского совета, дабы выяснить, что делать дальше. Жанна настаивала на том, что нужно немедленно везти короля в Реймс, ибо, по ее словам, с той минуты, когда он будет коронован, власть англичан во Французском королевстве начнет постоянно ослабевать; однако было решено сначала про­гнать англичан из долины Луары, где они еще удержи­вали несколько городов. Соответственно был объявлен большой сбор дворян, которых король поставил под начало герога Алансонского, велев ему, тем не менее, по всем вопросам советоваться с Девой; затем армия двину­лась на Жаржо, наиболее укрепленный из этих городов. Как и в прошлый раз, герцогиня была весьма огорчена тем, что ее муж уезжает, но, как и в прошлый раз, Жанна заверила ее, что он вернется целым и невредимым. Поскольку подобное обещание однажды уже было испол­нено, герцогиня воспряла духом и расцеловала Жанну, препоручая мужа ее молитвам.

20 июня войско подошло к Жаржо и на следующий день, а это был день Святого Варнавы, начало осаду. Французы имели в рядах своей армии герцога Алансон­ского, который был ее главнокомандующим, Жанну, бастарда Орлеанского, сира де Буссака, сира де Гравеля, сира де Кюлана, мессира Амбруаза де Лоре и мессира Этьенна де Виньоля. Что же касается города, то его защищали сам граф Саффолк и его братья, Александр и Джон де Ла Поль. Стало быть, следовало ожидать, что в случае хорошей атаки на город его и защищать будут хорошо.

Уже в день прибытия французской армии начался обстрел стен города. Весь следующий день, а это была суббота, обстрел продолжался столь успешно, что утром в воскресенье пробитая брешь стала вполне проходимой и был дан приказ о начале штурма. И в самом деле, нельзя было терять ни минуты, ибо англичане ожидали из Парижа значительное подкрепление, которое должен был привести с собой прославленный сэр Джон Фаль­стаф, столь жестоко разгромивший французов в знаме­нитой Селедочной битве.