XXII. БИТВА ПРИ МУРТЕНЕ

Как, несомненно, помнит читатель, король Людовик доехал до Лиона, выставив предлогом, что он совершает паломничество к образу Богоматери в Ле-Пюи-ан-Веле. Этот набожный монарх питал совершенно особое благо­говение к образам Богоматери: в числе его лучших под­руг уже были Богоматерь Амбрёнская, Богоматерь Кле- рийская и Богоматерь Побед, и теперь он хотел привлечь на свою сторону Богоматерь Пюийскую, чей святой образ был вырезан из дерева самим пророком Иеремией.

Образ этот был чудотворным. И потому Людовик XI, узнав о поражении бургундцев под Грансоном, счел своим долгом отправиться к прославленной мадонне и поблагодарить ее. Седьмого марта он остановился на ночлег на небольшом постоялом дворе в нескольких льё от Ле-Пюи. Навстречу ему туда приехали трое посланцев от капитула; они хотели встать на колени, чтобы пере­говорить с королем, но он не позволил им принять такую смиренную позу.

— Встаньте, — сказал он, — и, если вы хотите обра­титься ко мне с какой-нибудь просьбой, изложите ее письменно в форме прошения и вручите мне; я всегда исполню все, что в моих силах, во имя почитания пре­славнейшей Богоматери, святой Девы, вашей и моей заступницы. Возвращайтесь к себе в церковь, куда я скоро приду. Не надо выходить навстречу мне с крест­ным ходом: я иду к вам не для того, чтобы принимать от вас поклоны и знаки почитания, я иду как смиренный паломник, дабы просить благословение. Ждите меня у дверей собора, а когда я прибуду, запевайте «Salve Regina».^[23]

Так и было сделано. Прежде чем войти в церковь, ко­роль надел мантию и стихарь каноника; затем он попро­сил разрешения пройти босыми ногами внутрь святи­лища, но из-за сильной усталости, одолевавшей его, ограничился в тот день краткой молитвой и оставил на алтаре триста экю.

По возвращении в Лион он встретился с приехавшим туда королем Рене.

Король Рене, вошедший в союз с герцогом Бургунд­ским, явился просить прощения у Людовика XI. Несчаст­ный государь догадывался, что Прованское королевство не достанется ни Карлу Менскому, его племяннику, ни Рене II, его внуку, и разъяснил это им посредством притчи. Как-то раз он бросил баранью лопатку двум бор­зым, и они принялись драться друг с другом за этот кусок. Но пока они отчаянно грызлись между собой, Рене приказал спустить бульдога. Бульдог, который был намного сильнее обеих борзых, кинулся на баранью лопатку, схватил ее и уволок; возможно, ему не удалось бы сделать этого, если бы борзые объединились против него.

Добрый король Рене был стар, а Карл Менский болен; Людовик XI рассудил, что жить тому и другому осталось недолго. Он был очень любезен со своим старым дядей и принял его с бесконечными ласками; каждый день он устраивал в его честь все новые празднества и старался порадовать его, предлагая ему в качестве подарка драго­ценности, самоцветные камни, книги, старинные монеты и картины — словом, все, к чему старый государь про­являл сильный интерес.

Развлекая своего дядю купеческими товарами, сам он обзавелся купчихами: в Париж король вернулся с двумя любовницами — Пасс-Филон и Жигонь. Это было при­знаком величайшего удовлетворения!

Но не только добрый король Рене перешел на сторону Людовика XI: герцог Галеаццо тоже принес ему извине­ния за союзничество с герцогом Бургундским, приписы­вая страху подобную измену своему старому другу, королю Франции, и предложил сто тысяч дукатов для того, чтобы его величество забыл об этой глупой выходке. Король нуждался в Галеаццо и написал ему, что он забу­дет об этом безвозмездно.

Наконец, герцогиня Савойская по собственной воле отправила послание в Лион, чтобы помириться с братом. Но что до нее, то Людовик XI знал, как ему к этому относиться: они были из одной семьи, и у герцогини было много общих с ним черт. В то самое время, когда принцесса писала королю, она отправлялась на встречу с герцогом Бургундским в Лозанну.

Мы уже говорили, что Карл Смелый бежал вместе со своим шутом до Жуня. В Жуне ему с трудом удалось оты­скать себе комнату для ночлега, поскольку здешний замок был сожжен и еще дымился. И потому герцог сде­лал там лишь короткую остановку и, по существу говоря, не останавливался до самой Лозанны, где он попытался вновь собрать свою армию.

Так что Карл находился в Лозанне, но не в самом городе, а в своем лагере, на холме, с которого откры­вался вид на Альпы; герцог был там один, охваченный бешенством, поклявшись не бриться до тех пор, пока он снова не встретится со швейцарцами в решительном сра­жении, рассылая повсюду приказы, чтобы заставить вер­нуться разбежавшихся солдат и набрать новые отряды, и предаваясь упоению мрачным и одиноким отчаянием.

Силы его не выдержали, и он заболел. Его лекарь, ита­льянец Анджело Катто, весьма искусный в своем ремесле, решил излечить его одновременно от душевного и телес­ного недугов; он ставил ему кровососные банки и застав­лял его пить вино: обычно герцог пил лишь особый настой из трав.

Через две недели такой режим подействовал, Карл обрел прежнюю энергию и вернулся к своей привычной жизни воина.

Он получил четыре тысячи итальянцев от папы, попол­нил свой отряд англичан, распорядился прислать из Фландрии шесть тысяч валлонцев, а из Нидерландов — две тысячи рыцарей, которые вместе с их сопровожда­ющими составили кавалерию численностью в пять или шесть тысяч человек. Никогда еще он не был так грозен в проявлениях своей воли и никогда еще не командовал с такой жестокостью; все его приказы исполнялись под страхом смерти. Он устроил смотр: в его распоряжении оказалось двадцать три тысячи человек, не считая обозной и артиллерийской прислуги. Но этого было недостаточно; он стал ждать новых пополнений и доба­вил к своему войску еще девять тысяч человек, собран­ных в разных местах. Наконец, граф де Ромон прислал ему четыре тысячи савояров; в итоге, численность его армии достигла тридцати шести или тридцати восьми тысяч человек.

Таким образом, герцог обладал теперь большей мощью, чем накануне битвы при Грансоне, и вместе с мощью к нему вернулась и вся его прежняя гордыня.

Теперь уже не Иоанну Калабрийскому и не Максими­лиану предстояло жениться на его дочери Марии, а юному герцогу Савойскому; раздел земель Берна произ­вели заранее. Начать намеревались с нападения на Мур- тен: кампания должна была завершиться за один день!

Карл заявил:

— Я позавтракаю в Муртене, пообедаю во Фрибуре, а поужинаю в Берне!

Итак, свой первый удар он собирался нанести по Мур- тену: Муртен был передовым часовым Берна, его сторо­жевой заставой.

Со своей стороны, не бездействовали и швейцарцы. Власти кантонов отправляли письмо за письмом во Францию и в Германию. Страсбург послал отряд из вось­мисот солдат в красных мундирах, Кольмар — отряд сол­дат в красно-голубых мундирах, Линдау — в бело­зеленых, Вальдсхут — в черных.

Король не послал ни одного человека, но предложил сколько угодно денег, чтобы набрать войска. Мы, однако, ошиблись, сказав, что король не послал ни одного чело­века: он послал Рене Лотарингского, этого молодого, красивого принца, который был лишен своих владений и являл собой живой пример жестокости и несправедливо­сти герцога Бургундского. Рене отправился сражаться лично и, будучи слишком беден, чтобы оплатить издержки на снаряжение, вынужден был обратиться за помощью к своей бабушке. Все его любили и относились к нему бла­гожелательно. Когда он проезжал через Лион, горожане и купцы поинтересовались у него, каких цветов одежда у людей его свиты; он ответил: «Белого, красного и серого», и уже на следующий день у всех купцов и горожан на шляпах были перья этих трех цветов. Проезжая инког­нито, переодетым, через свою дорогую Лотарингию, он отправился на мессу в церковь святого Николая вблизи Нанси. По окончании мессы к нему подошла какая-то женщина и, не подавая виду, положила ему в карман кошелек, в котором было не менее четырехсот флоринов. Молодой принц поблагодарил женщину и спросил, как ее зовут; она не пожелала ответить, но позднее ему стало известно, что это была вдова одного из его прежних слуг, Валлетера.