«В итоге, из-за разбойничьих вылазок этого сеньора, — рассказывает Сугерий, — на дороге, связывающей два этих города, происходили такие бесчинства и такой грабеж, что, если только горожане не отправлялись в путь боль­шими группами, они не могли попасть из одного города в другой иначе, как по воле этого вероломного негодяя».^[225]

И потому, когда Филипп, благодаря браку одного из своих сыновей^[226] с дочерью Ги де Трюселя, стал хозяином этой башни, он, взяв Людовика за руку и другой рукой указав ему на почти неприступный замок, промолвил: «Людовик, сын мой, заботься о том, чтобы удержать эту башню, откуда исходили те обиды, из-за каких поседели мои волосы, равно как и те коварные уловки и подлые обманы, какие никогда не давали мне ни минуты мира и покоя».

Став королем, Людовик помнил наставления своего отца. Он захватил один за другим замки Гурне, Сент- Север, Ла-Ферте-Бодуэн, Ла-Рош-Пойон; воспользова­вшись бунтом своего брата Филиппа, Людовик овладел цитаделью Манта и крепостью Монлери, которую он по неосторожности выпустил из своих рук, хотя отец так настойчиво советовал ему не спускать с нее глаз. Захва­тив все эти крепости, он со своей армией направился к замку Ле-Пюизе и взял его в осаду. Чтобы заставить эту жалкую крепостишку капитулировать, ему пришлось вое­вать три года — ровно столько же, сколько понадобилось крестоносцам, чтобы завоевать всю Палестину.

Оттуда, продолжая упорную работу по искоренению сеньоров из земель королевства, подобно тому как садов­ник вырывает сорную траву в своем саду, он двинулся к замку Ножан и заставил его сдаться, затем дошел до Буржа, захватил Жерминьи, отправил Эмона, владельца этого замка, во Францию и оставил в нем, как это уже было сделано им во всех других крепостях, верных и пре­данных людей.

Вскоре, в свой черед, его призвала война с внешним противником. Генрих I, король Англии, высадился в Нормандии; он желал расширить свой удел во Франции и, сохраняя верность наследственной ненависти, возоб­новить нескончаемую дуэль с того места, где ее приоста­новил король Вильгельм Рыжий.

Первые нанесенные удары не причиняли особого ущерба ни той, ни другой стороне, пока французская армия не потерпела поражение в битве при Бренвиле 20 августа 1119 года.

Тем не менее Людовику удалось одержать победу в нескольких отдельных сражениях, но в это время ему пришлось столкнуться с более сильным противником.

Смута в Германии улеглась после низложения Ген­риха IV. Его преемник Генрих V оказался во главе спо­койной и могущественной империи; он с сожалением вспоминал времена верховенства Германии над Франк­ским королевством, верховенства, которое его предкам не удавалось восстановить после торжества националь­ной партии во Франции, и, под предлогом того, что в Реймсе папа Каликст отлучил его от Церкви, стал гото­виться к вторжению в Шампань.

И тогда Людовик как повелитель обратился с призы­вом к своим знатным вассалам, которые полагали себя равными Гуго Капету^[227], и знатные вассалы повинова­лись.

С этого времени верховенство королевской власти над феодальной знатью больше не было отвлеченным поня­тием и стало фактом.

Общий сбор был назначен на равнине у Реймса. Людо­вик, желая снискать благосклонность святого Дионисия, особого заступника и личного покровителя Французского королевства, отправился взять с алтаря своего аббатства знамя графства Вексен^[228], будучи в отношении этого графства, хотя он и был королем, вассалом церкви Сен-Дени; приняв с благоговейной преданностью это знамя, он первым направился на место сбора, имея под своим началом лишь горстку людей.^[229]

Однако, как мы уже сказали, его призыв был услышан во всей Франции.

«Когда же, придя со всех концов Франции, — говорит Сугерий, — наша мощная армия соединилась в одном месте, то там собралось такое количество рыцарей и пеших вои­нов, что казалось, будто тучи саранчи покрыли землю, причем не только на берегах рек, но еще и в горах и на равнинах»

В этой армии насчитывалось около трехсот тысяч человек.

Однако, если бы речь шла не об отечественной войне, войне против Германии, то, вполне вероятно, ответ на призыв короля не был бы столь скор и столь решителен. Ненависть, испытываемая всеми к прежним покровите­лям династии Каролингов, была такова, что у нее достало сил сплотить вокруг короля даже его врагов и заставить прийти к нему на помощь даже самого пфальцграфа Тибо, «хотя, — как сообщает далее Сугерий, — он вместе со своим дядей, королем Англии, вел тогда войну против сеньора Людовика».

Король попытался навести порядок в этом скоплении людей, и как раз к этому времени восходят те военные мероприятия, та организация вооруженных масс, какие в нашем столетии гений Наполеона довел до высочайшей степени совершенства. Сугерий передает нам подробно­сти этих приготовлений, и мы изложим их сейчас, ибо они кажутся нам любопытными и явно достоверны.

«Пришедшие из Реймса и Шалона, число коих превышало шесть тысяч^[230], как пехотинцев, так и конников, состав­ляли первый корпус; жители Суассона и Лана, не менее многочисленные, составляли второй корпус; в третий вхо­дили жители Орлеана, Парижа и Этампа, а также круп­ное войско из аббатства Сен-Дени, столь преданного короне. Король, полный надежды на своего святого покро­вителя, пожелал лично возглавить этот отряд. “Именно эти люди, — заявил он, — помогут мне живому или принесут меня мертвого ”. Во главе четвертого корпуса стоял благородный Гуго, граф Труа. В пятом находились герцог Бургундский и граф Неверский. Рауль, граф Вермандуа, известный своей храбростью и состоявший в близком род­стве с королем, привел с собой множество превосходных всадников и многочисленный отряд из Сен-Кантена и окрестных земель, отлично защищенный кирасами и шле­мами, и получил приказ сформировать правый фланг. Людо­вик дал согласие на то, чтобы левый фланг составили отряды из Понтьё, Амьена и Бове. В арьергард был постав­лен наиблагороднейший граф Фландрский со своими десятью тысячами превосходных солдат, а рядом с ними предстояло сражаться Гилъому, герцогу Аквитанскому, графу Бретон­скому и доблестному воину Фульку, графу Анжуйскому^[231]. Кроме того, было определено, что везде, где армия вступит в рукопашный бой с немцами, будут поставлены в круг, словно образуя крепость, повозки с водой и вином для ране­ных и для обессилевших, так что те, кого раны или уста­лость вынудят покинуть поле сражения, смогут подкре­питься, наложить повязки на раны и в конце концов, набравшись новых сил, вернуться в бой».

Как только император узнал об этих приготовлениях, он потерял всякую надежду преуспеть в затеянном им предприятии и предпочел позорно отступить, вместо того чтобы пойти на риск и дать сражение. Королю стоило огромного труда удержать эту армию, собранную со всех концов королевства, от желания перенести на герман­скую землю войну, которой император угрожал Франции.^[232]

В это время король Англии, видя, что Людовик и его армия заняты в другом месте, попытался завладеть фран­цузскими землями, граничащими с Нормандией. Однако один-единственный барон, Амори де Монфор, во главе отряда, набранного в Вексене, отбил все эти попытки и в нескольких схватках достойнейшим образом поддержал честь страны; так что Генрих, увидев, как потерпело не­удачу нападение немцев, на которое он полагался, пред­ложил Людовику мир и возобновление своей вассальной клятвы за герцогство Нормандское. Король согласился на мир, и Генрих принес клятву.

Избавившись от двух могущественных врагов, Людо­вик продолжил свои отдельные карательные походы. Овернцы, которых все еще не удавалось покорить и кото­рые считали себя братьями римлян^[233], пренебрегли при­зывом короля, что вызвало у него желание найти повод заставить их раскаяться в этом, и повод не заставил себя ждать.

Епископ Клермонский, изгнанный с престола Гильомом VI, графом Овернским, явился к королю Франции просить у него убежища и помощи. Король предоста­вил ему и то, и другое, собрал войско, стал преследо­вать овернцев в их горах, захватывать один за другим их замки, которые они считали неприступными, ибо замки эти были построены на вершинах скал, взял Клермон, столицу Оверни, «вернул Богу церковь, духо­венству — башни, епископу — город, восстановил между епископом и графом мир и заставил скрепить его самыми священными клятвами и выдачей многочисленных залож­ников».