Над главным входом укреплен небольшой античный барельеф, изображающий трех женщин с плодами в руках. Под этими фигурами можно прочесть следующие сокращенные слова:
МАТ: AUG. PH. Е. MED.
Их истолковывают так:
Matronis Augustis, Philexus Egnatius, medicus.[9]
Возраст кафедрального собора святого Иоанна на первый взгляд кажется меньше указанного нами. Его портик и фасад несомненно датируются четырнадцатым веком, так что они были переделаны или всего лишь достроены в это время; впрочем, для знатока древностей подтверждение указанной выше даты сооружения собора таится в архитектуре главного нефа, камни которого несут на себе совершенно явственный отпечаток воспоминаний, привезенных из крестовых походов, и успеха, с каким в ту пору восточное искусство стало проникать к западным народам.
Одна из капелл, которые образуют боковые нефы церкви и число которых архитектор обычно доводит до семи, в память о семи чудесах света, или до двенадцати, в честь двенадцати апостолов, называется капеллой Бурбона. Девиз кардинала, состоящий из четырех слов «Не надейся, не бойся», воспроизведен здесь в нескольких местах. Петр де Бурбон, брат кардинала, добавил к этому девизу переплетенные между собой «П» и «А» — первые буквы его собственного имени и имени его жены Анны Французской. Украшающие же его чертополохи указывают на то, что король сделал Петру де Бурбону дорогой подарок, отдав ему в жены свою дочь. Поспешим отметить, что резьба удалась лучше, чем каламбур.
Одна из четырех колоколен, расположенных, в противоречии с архитектурными правилами того времени, по бокам здания у каждого из его углов, служит местом нахождения едва ли не самого большого колокола во Франции: он весит тридцать шесть тысяч фунтов.
Городскую ратушу, находящуюся на площади Терро, лионцы показывают приезжим с особой, насколько можно судить, охотой; ее фасад, построенный по чертежам Симона Мопена, являет собой все признаки тяжеловесной и холодной величественности, присущей архитектуре времен Людовика XIV. Когда путешественник спускается по ступеням ратуши, он оказывается рядом с местом, вызывающим воспоминания об одном из самых страшных событий, какие Франция хранит в архивах совершенных в ней преступлений, — у его ног простирается площадь, на которую скатились головы Сен-Мара и де Ту.
Благодаря прекрасному роману Альфреда де Виньи, эта трагедия стала хорошо известна в наше время; заключительная его сцена — одна из самых замечательных из всех, когда-либо задуманных и написанных, и мы полагаем, что доставим удовольствие нашим читателям, сопоставив вымысел, рожденный в голове поэта, и лишенный всяких прикрас достоверный отчет, записанный пером секретаря суда. Это дает возможность увидеть схватку двух великих богинь, одна из которых главенствует в поэзии, а другая — в истории: фантазии и истины.
«В пятницу 12 сентября 1642 года в семь часов утра, господин канцлер вошел в Лионский дворец правосудия в сопровождении господ комиссаров, посланных королем для участия в суде над господами де Сен-Маром и де Ту.
Обязанности королевского прокурора исполнял на этом суде господин генеральный королевский прокурор парламента Дофине.
Когда они явились в зал заседаний, начальник стражи был послан со своей ротой в замок Пьер-Сиз за г-ном де Сен-Ма-ром, и в восемь часов его доставили в наемной карете во дворец. Войдя туда, он спросил: “Где мы находимся?” Ему ответили, что он находится в здании суда; удовольствовавшись этим ответом, он решительным шагом поднялся по лестнице.
Вызванный в зал заседаний, он пробыл перед судьями примерно час с четвертью.
Около девяти часов господин канцлер отправил начальника стражи за г-ном де Ту в тот же замок Пьер-Сиз и в том же самом экипаже.
Час спустя г-н де Лобардемон, советник парламента Гренобля, и г-н Робер де Сен-Жермен покинули зал, чтобы подготовить пленников к оглашению вынесенного им приговора и настроить их на ожидание смерти, и принялись увещевать несчастных, призывая их собрать все силы своего разума и своей души, дабы проявить выдержку в обстоятельствах, способных лишить твердости самых стойких людей.
Услышав это известие, пленники укрепили свой дух и выказали необычайную выдержку, признав, что они в самом деле виновны и заслуживают смерти, а потому исполнены решимости ее встретить. При этом г-н де Ту, улыбаясь, сказал г-ну де Сен-Мару: “Ну что же, сударь, по человеческим понятиям, я мог бы пожаловаться на вас, ведь вы меня обвинили, из-за вас мне предстоит умереть; но Богу ведомо, как я вас люблю! Умрем же вместе, сударь, умрем мужественно и достигнем рая!” Они обнялись с большой нежностью, говоря друг другу, что, поскольку им довелось быть такими добрыми друзьями при жизни, для них будет великим утешением умереть вместе.
Затем приговоренные поблагодарили господ комиссаров, обняв и заверив их, что они умирают без всякого сожаления и надеются на эту смерть как на начало вечного блаженства. После этого был призван Паллерю, секретарь Лионской судебной палаты, дабы прочесть им приговор.
После оглашения приговора г-н де Ту с большим чувством произнес: “Да будет благословен Господь! Хвала Господу!” Он добавил еще немало прекрасных слов, выказывая при этом невероятную горячность, не покидавшую его до самой смерти. Что касается г-на де Сен-Мара, то, узнав из приговора, что ему перед смертью предстоит пытка, он сказал: “Смерть меня не страшит, но следует признать, что бесчестье этой пытки в высшей степени оскорбляет мое сознание. Да, господа, я нахожу, что такая пытка совершенно неслыханна для человека моего положения и возраста. Я полагал, что закон освобождает меня от такого, по крайней мере я об этом слышал. Смерть меня нисколько не пугает, но, господа, признаюсь в своем малодушии: я с трудом перенесу эту пытку”.
Каждый из приговоренных попросил привести своего исповедника, а именно: г-н де Сен-Мар — отца Малавета, иезуита, г-н де Ту — отца Мамбрена, тоже иезуита. Человек, в ведении которого до этого времени находились пленники, по приказу господина канцлера передал их сьеру Томе, начальнику коннополицейской стражи Лионне, попрощался с ними и вышел.
Появился отец Малавет; г-н де Сен-Мар обнял его со словами: “Отец мой! Меня хотят подвергнуть пытке, и мне трудно подготовить себя к этому!” Священник стал его утешать и укреплять силу его духа насколько это было возможно в таких тягостных обстоятельствах. В конце концов г-н де Сен-Мар преисполнился решимости, и, когда г-н де Лобардемон и секретарь пришли за ним, чтобы повести его в камеру пыток, он заставил себя успокоиться и, проходя мимо г-на де Ту, хладнокровно сказал ему: “Сударь, мы оба приговорены к смерти, но я куда несчастнее вас, ибо перед смертью меня подвергнут и простой, и чрезвычайной пытке”.
Его повели в камеру пыток, и, проходя через комнату, отведенную для заключенных, он воскликнул: “Бог мой! Куда меня ведут?” А затем добавил: “О, какой здесь тяжелый дух!” Он пробыл в камере пыток полчаса, потом его привели обратно, не подвергнув истязанию, ввиду того, что по тайной статье приговора он должен был лишь предстать перед орудием пытки. Когда он вернулся в зал заседаний, докладчик суда поговорил с ним несколько минут, а затем со слезами на глазах простился.
После этого к г-ну де Сен-Мар подошел г-н де Ту, обнял его, призывая мужественно встретить смерть и не страшиться ее, на что тот ответил ему, что он никогда ее не страшился и, какой бы вид он на себя ни напускал после своего ареста, ему всегда было понятно — избежать ее будет невозможно. Они пробыли вместе около четверти часа и за это время дважды или трижды обнялись, попросив при этом прощения друг у друга и проявив самые нежные дружеские чувства.
Их беседа закончилась словами г-на де Сен-Мара:
“Настало время навести порядок со спасением наших душ”.
Покинув г-на де Ту, он попросил, чтобы ему предоставили уединенную комнату, где ему можно было бы исповедаться, и с трудом добился этого; он искренне покаялся во всех грехах своей жизни, глубоко сожалея, что своими поступками нарушал Божьи заповеди. Господин де Сен-Мар попросил своего духовника засвидетельствовать перед королем и монсеньером кардиналом, что он сожалеет о своем проступке и смиренно просит у них прощения.
