Затем привели бретонского священника-расстригу, отъявленного мошенника, тем не менее обвенчавшего молодых людей в присутствии обоих вельмож. После этого новобрачных отвели в спальню, где была приготовлена кровать и находились туалетные принадлежности; молодоженов оставили там одних на два-три часа, после чего все уселись за стол и стали весело ужинать, за исключением гувернантки, продолжавшей лить слезы и считавшей себя погибшей.
Новобрачная была жизнерадостнее всех. Она пела, дурачилась и говорила о своем счастье как особа, прекрасно знающая ему цену; девушка поклялась, что теперь, став принцессой де Леон, она ни за что не даст себя провести и сумеет поставить на место тех, кто в этом усомнится.
Новобрачную вместе с гувернанткой снова посадили в карету и отвезли обратно в монастырь Магдалины Тренельской.
Госпожа принцесса отправилась прямо к настоятельнице и с высоко поднятой головой торжественно вошла в приемную; вслед за ней брела г-жа Пёлье, едва державшаяся на ногах. Открыв дверь, Роклор сразу же объявила:
— Сударыня, вам следует знать вот что: я вышла замуж, и тут уж ничего не поделаешь.
— Боже милосердный! Что вы такое говорите? Вышла замуж! Но это же невозможно!
— Это так. Спросите-ка лучше у плачущей госпожи Пёлье, которая все видела.
— Увы! Это сущая правда!..
И гувернантка разрыдалась, своими слезами подтверждая случившееся; почтенная дама и настоятельница так громко вопили, что на их крики сбежались все обитательницы монастыря, монашки и воспитанницы, и тоже принялись кричать.
Посреди всей этой суматохи г-жа де Леон оставалась невозмутимой; она прохаживалась, потирая руки и обводя нас одну за другой торжествующим взглядом:
— Эх, сколько бы вы ни кричали, что это изменит? Я замужем, в этом нет никаких сомнений, все кончено… Позвольте мне удалиться, я должна написать матушке, во всем сознаться и попросить у нее прощения, если только она соблаговолит мне его дать.
Роклор ушла с гордым и радостным видом. Никогда еще ни одна горбунья не была так счастлива.
Она написала матери письмо; между тем гувернантка тоже писала герцогине, извещая ее о насилиях, которые ей пришлось претерпеть: горюя и оправдываясь, она подробно изложила историю мнимой г-жи де ла Вьёвиль.
Герцогиня едва не лопнула от злости. Вначале она стала винить во всем свою подругу и устроила ей ужасную сцену, в то время как та ничего не понимала. Госпоже де ла Вьёвиль с трудом удалось убедить герцогиню в том, что она ее не предавала и ни о чем не подозревала.
Госпожа де Роклор вела себя как разъяренная львица, не зная, на кого наброситься. Она обратила свой гнев на г-на де Леона, который, после того как его брак расстроился, так ловко водил ее за нос, что получил от нее заверение в вечной дружбе. Герцогиня поняла, что принц глумился над ее расположением, и готова была растерзать его собственными руками.
Пришлось также удерживать г-жу де Роклор от встречи с новобрачной — неизвестно, до каких крайностей дошла бы герцогиня. Она не могла простить дочери ее пение в Ле-Брюйере:
— Эта бесстыдница пела, тогда как ей следовало бы сгореть со стыда!
— Ну и что?! — с решительным видом заявляла дочь. — Я самостоятельно вышла замуж, иначе моя досточтимая матушка всю жизнь держала бы меня в девицах.
В довершение всего г-н и г-жа де Роган стали пронзительно вопить, словно у них забрали юную девственницу. Никогда еще вокруг подобного дела не поднимали столько шума; казалось, все сошли с ума. Оба семейства жаловались наперебой и старались превзойти друг друга в требованиях и ухищрениях. В то время как на стороне одних была г-жа де Субиз, у других была г-жа де Роклор, бывшая любовница короля, не менее властная, хотя и не столь могущественная, как первая.
Герцогиня поспешила в Марли и начала врываться во все двери, в том числе в дверь дома г-жи де Ментенон, а затем явилась за справедливостью к королю Людовику XIV и, бросившись к ногам его величества, стала просить привлечь к ответу г-на де Леона.
Король поднял герцогиню и попытался ее успокоить, но, видя, что его усилия тщетны и она продолжает настаивать на своем, он спросил:
— Известно ли вам, сударыня, сколь велики ваши запросы? Вы требуете по меньшей мере жизнь принца де Леона.
— Мне нужна его жизнь, мне нужно все, что я смогу от него получить, мне нужно, чтобы он не удерживал мою дочь.
В конце концов король обещал ей полностью восстановить справедливость.
Ясно, что наши влюбленные сбавили тон: им стало страшно. Роклор все время проливала слезы и дрожала за своего супруга. Ее отец роптал сильнее, чем герцогиня; родители старались опозорить дочь в глазах общества и отправить принца де Леона на плаху.
Король не желал ни того, ни другого; он вел с Роганами тайные переговоры; их родственники и друзья вступились и предложили уладить дело. Но Роганы рассчитывали лучше воспользоваться создавшимся положением. Судьба сына нисколько их не волновала; они полагали, что небольшая ссылка была бы для него полезнее, чем этот брак; благодаря ей они могли приемлемым образом сбыть повесу с рук.
Переговоры тянулись бесконечно. Под влиянием г-жи де Субиз, всячески хлопотавшей за своего племянника, король предпринял то, чего он не делал никогда в своей жизни: он вмешался и самовластно приказал немедленно сочетать влюбленных законным браком, чтобы положить этому конец; пришлось подчиниться воле государя вопреки всему и вся.
С Роклор не спускали глаз; ее днем и ночью держали в окружении пяти-шести монахинь, чтобы она не убежала.
Оба семейства с недовольным видом, готовые броситься друг на друга, явились в монастырь Магдалины. Отслужили мессу и обвенчали молодых людей по всем правилам; в качестве денежного содержания им установили всего лишь пятнадцать тысяч ливров ренты, после чего почтенные родители посадили новобрачных в карету, дав им все необходимое, и коротко напутствовали их такими словами:
— Езжайте куда угодно, от нас вы ничего больше не получите.
Этот урод и эта уродина отправились в деревню и вздумали разыгрывать там из себя героев романа и обожать друг друга, причем обожать по образу Кира и Манданы. Их дом, как все впоследствии убедились, стал настоящей диковинкой, этаким цыганским табором. Для начала они купили у герцога де Лоржа поместье Ле-Брюйер — колыбель их блаженства, заявив герцогу, что, вероятнее всего, смогут расплатиться лишь с его внуками:
— Пока наши родители держатся за свой кошелек, мы будем жить скудно, а пока родители живы, они будут за него держаться.
Герцог де Лорж удовольствовался этим обещанием и уступил новобрачным Ле-Брюйер; их стараниями имение очень похорошело, и они ворковали там, словно голубки. Как ни странно, супруги не стали всеобщим посмешищем, несмотря на горб Роклор и уродство обоих, — для этого понадобился весь их ум. К господам де Леон стали ездить в гости, и в Ле-Брюйере не было отбоя от благороднейших и почтеннейших посетителей. Молодожены решили построить свои отношения на основе нежности и взаимной верности, и все это одобряли.
— Голубчик! Голубушка!
Все об этом знали, и никто над ними не смеялся; все у них складывалось как нельзя лучше.
Учтите к тому же, что, несмотря на это беспрерывное обожание, молодожены ссорились с утра до вечера. Они все время препирались и обменивались самыми обидными колкостями, не забывая при этом с неизменно присущим им жеманным видом величать друг друга «голубчиком» и «голубушкой».
Было отчего смеяться до слез; они сами потом над этим потешались.
Полученное ими содержание в пятнадцать тысяч ливров было каплей в море; новобрачные тратили в шесть раз больше, так как ни в чем себе не отказывали и принимали всех без разбора.
Поэтому они залезли в долги, перепробовали все уловки, а затем чуть не впали в нищету.
Господин и г-жа де Роган жили почти так же долго, как их сын со своей женой, и упорно отказывались чем-либо с ними делиться. Никогда Дон Жуан так не обхаживал г-на Диманша, как принц и принцесса де Леон — своих кредиторов. Маскариль и Скапен не прибегали к стольким уверткам, чтобы получить кредит.
