— Господин шевалье д’Эди проводит вас до кареты, моя королева, а затем вернется и отужинает со мной. У меня никого нет, и несмотря на свои многочисленные обязательства он принесет мне эту жертву.
Милый мальчик так и сделал, ведь ему не терпелось поговорить об Аиссе, услышать похвалы в ее адрес, подробнейшим образом узнать о ее жизни и злоключениях! А г-н де Ферриоль! А д’Аражанталь с Пон-де-Велем! Разве не следовало ему удостовериться в намерениях и чувствах своих соперников? Подлинная любовь спешит все охватить одним махом, в одно мгновение.
Шевалье вернулся, порхая легче перышка; он поцеловал мне руку, встал передо мной на колени и принялся ко мне ластиться, как ребенок к матери. Я улыбалась, понимая, чего он добивается, и ждала.
— Ах, сударыня, до чего же она красива! — воскликнул он, наконец. — До чего она мила! Как бы я хотел снова с ней встретиться!
— Вот как! Еще бы!
— Стало быть, это та самая Аиссе, о которой столько говорят! Юная черкешенка, принесенная в жертву старому господину, девушка, за которой волочатся два брата: д’Аржанталь и Пон-де-Вель!.. Боже мой! До чего же мне не везет!
— Что вы такое говорите, шевалье? Что значат эти глупости? Представьте себе, нет никакого господина, нет никаких братьев; это дурацкие небылицы, которым вам не стоило бы верить теперь, когда вы видели Аиссе.
— Я и сам так думал, поверьте, но не решался в этом признаться из боязни показаться смешным; такое лицо не может лгать.
— Аиссе не только красива, но столь же непорочна и добродетельна, сударь; когда вы лучше ее узнаете, у вас не останется в этом никаких сомнений.
— Ах, сударыня, неужели я и в самом деле смогу ее лучше узнать?
— Почему бы и нет? Вы будете встречаться с Аиссе здесь и у госпожи де Парабер; вы будете ездить в гости к госпоже де Ферриоль и даже к господину де Ферриолю, который, несмотря на недуг, принимает кое-кого из своих друзей.
— Я сойдусь с этим человеком, я хочу быть у него уже завтра; не отвезете ли вы меня к нему?
— Ах! Как вы нетерпеливы, сударь! Я никогда вас таким не видела. Куда же вы денете других дам, скажите на милость?
— Сударыня, у меня никого нет.
— Разве я сама не видела?
— Сударыня, начиная с этого дня больше никого нет.
— Как! Клясться в нерушимой верности, даже не выяснив, как к вам относятся?.. Великолепно! Такого еще не бывало; вы прослывете Амадисом.
— Я прослыву кем угодно, если вы соблаговолите принять участие в моей судьбе; в противном случае мне незачем больше жить. Ах! Какое мне дело до того, что будут обо мне говорить!
С того самого дня, как и обещал шевалье, он стал жить для одной лишь прекрасной гречанки; он прервал всякие сношения с другими дамами, махнул рукой на карьеру и посвящал все свое время новому кумиру, которого сам себе избрал.
Аиссе, столь разборчивая и неприступная Аиссе, в свою очередь позволила себе увлечься столь же быстро, как и вскружила голову молодому человеку. Моя подруга приехала ко мне уже на следующий день. Вчерашняя сцена повторилась полностью, не считая того, что девушка ни в чем не призналась и предоставила мне возможность обо всем догадаться самой. Я считала, что молодые люди созданы друг для друга. Они вызывали у меня такое сочувствие, что его невозможно было передать словами. Я хотела их поженить и не видела никаких препятствий, поскольку шевалье еще не дал монашеского обета. Правда, Аиссе происходила не из знатного рода и у нее было скромное приданое, но она была самим совершенством, а такое могло заменить все. Однако свет и родственники думали иначе.
Шевалье оказывался везде, где он мог увидеть свою возлюбленную. Он думал только о ней и приступил к правильной осаде ее сердца. Порядочная девушка противилась и боролась с собственной страстью; она поклялась оставаться добродетельной, она поклялась никого не любить, однако полюбила вопреки своей воле и, нарушив одну клятву, очень скоро была готова забыть другую.
Я оказалась невольной виновницей этого грехопадения, иными словами, сама того не ведая, предоставила дьяволу возможность одержать победу, но он и без меня не упустил бы своего!
Я сняла в Отёе домик, чтобы проводить там по нескольку дней в летнее время года, и жила там то полнедели, то несколько недель подряд, а затем возвращалась в Париж. Шевалье и Аиссе часто туда наведывались и встречались, не договариваясь о свидании заранее: они угадывали мысли друг друга. Мне никогда не приходилось наблюдать ничего подобного.
Однажды утром я получила письмо от г-на дю Деффана, и мне пришлось отправиться в город; это было совершенно неожиданно, и я не успела никого предупредить. Волею случая в тот же день в Отёй пожаловали наши влюбленные: сначала шевалье, а затем Аиссе. Не застав меня, г-н д’Эди стал расхаживать по парку, предаваясь своим мыслям и надеждам; внезапно он услыхал голос возлюбленной, сетовавшей на мое отсутствие и недоумевавшей, как ей вернуться обратно, так как она отпустила свою карету. Молодой человек тотчас же устремился к ней. Увидев его, Аиссе смутилась и не могла вымолвить ни слова, когда он предложил проводить ее к г-ну де Ферриолю.
Человеческое сердце явно глупо, в этом не приходится сомневаться.
XXXVIII
Увы! Бедные дети впервые оказались наедине друг с другом, вдали от чужих глаз, в один из тех дивных дней, когда в природе царит любовь. То было слишком тяжкое испытание. Уже два года Аиссе сопротивлялась; уже два года она отказывала своему рыцарю даже в его признании в любви к ней. Разве такое нельзя считать беспримерной добродетелью для всех времен и невероятным целомудрием для эпохи Регентства?
Поскольку у девушки не было кареты, а шевалье ждал свой экипаж, который он отпустил на два часа, влюбленным поневоле пришлось быть вместе, гулять, разговаривать и смотреть друг на друга. Д’Эди не преминул воспользоваться случаем; не упустил он и возможности пуститься в жалобы. Аиссе слушала его молча, и сердце ее билось слишком сильно: она ужасно боялась себя; она внушала себе больше страха, чем шевалье, ибо счастье переполняло душу девушки и это счастье грозило лишить ее способности сопротивляться — вряд ли она могла бы бороться с ним столь же упорно, как со страданием.
Юноша отважился заговорить с Аиссе об этой любви, которой она пренебрегала, любви, заполнившей его жизнь настолько, что в ней уже не было места для чего-либо другого. Девушка не заставила его сразу замолчать, затем стала слушать и отвечать, потом призналась, что разделяет его чувство, после этого… у них больше не осталось друг от друга секретов, они вернулись в Париж в одной карете и расстались далеко за полночь.
С тех пор бедная Аиссе не принадлежала себе.
За всю свою жизнь мне не доводилось видеть подобной любви и подобного счастья. На это было радостно смотреть. Эти два существа обожали друг друга; Аиссе мучили угрызения совести, но она скрывала это от шевалье, опасаясь его огорчить и причинить ему хотя бы малейшее беспокойство. Однако бедняжка испытывала такие душевные муки, что это отразилось на ее здоровье. У нее началась скоротечная чахотка, и она стала страшно быстро угасать; мы все это заметили и постоянно ей об этом говорили, спрашивая, больна ли она и почему ни на что не жалуется.
— Я не больна; со мной все хорошо, — отвечало кроткое создание. — Вы находите, что я очень изменилась? О! Не говорите это шевалье, умоляю вас! Он стал бы напрасно волноваться.
Незачем было говорить об этом д’Эди: он все видел и тоже молчал, чтобы не огорчать больную. Это было состязание в нежности, очень редко встречающееся и очень трогательное.
Между тем Аиссе забеременела. Она не решалась кому-либо в этом признаться, даже мне, а в особенности таилась от г-жи де Ферриоль, которую она считала безжалостной. В первые месяцы любовники то радовались, то пребывали в унынии. Они всячески старались скрыть свой грех. Молодая мать нуждалась в приюте и поддержке, но где их найти, когда кругом лишь чужие люди?
