— Ах, ваше высочество, как я вам признателен! Заботьтесь и впредь таким же образом о моем столе, но не думайте больше о моем крове.

Регент собирался ответить, но тут дверь открылась и лакей доложил о приезде графа Горна. Лицо принца тотчас же стало напряженным, а г-жа де Парабер сильно покраснела. Вольтер по-прежнему улыбался, но старался ни на кого не смотреть: его улыбка была слишком красноречивой.

XII

Вошедший молодой человек был необычайно красив и необычайно наряден; во всем его облике сквозило удивительное благородство, которое нельзя было не заметить. В его больших глазах с поволокой читалась мягкая грусть, роковая печаль, производившая неотразимое впечатление. Прежде всего юноша поклонился господину регенту с неуловимой гордостью, таившейся под глубоким почтением, затем г-же де Парабер с нарочитой церемонностью, потом мне и наконец Вольтеру, который поклонился в ответ, отходя в сторону. При всей своей неискушенности я почувствовала тут какую-то тайну и неловкость; казалось, каждому было не по себе, а господину герцогу Орлеанскому особенно.

— Я полагал, что вы в отъезде, господин граф, — наконец, произнес регент тоном господина, который вправе допрашивать и наказывать.

— Я действительно ездил в Германию, монсеньер, но уже вернулся.

— Между тем ваша семья ждала вас, сударь; ваша досточтимая матушка в своем письме обратилась к Мадам с просьбой отпустить вас, и мы пообещали отослать вас к вашему сиятельному брату.

— Простите, монсеньер, в этих словах небольшая ошибка: дела обстоят совсем не так, поэтому-то я и вернулся.

— Что это значит, сударь? — перебил регент с неподражаемым высокомерием. — Стало быть, я солгал?

— Боже сохрани меня от подобных мыслей, монсеньер! Я лишь хочу сказать, что вас ввели в заблуждение. Матушка вовсе не писала, чтобы меня отозвали, а моим родным были отправлены отсюда подложные донесения, вызвавшие у них тревогу по поводу моего поведения. Я ездил объясняться, видел эти послания, уличил клеветников во лжи и вернулся, не сомневаясь, что отныне никто не расстроит моих планов и не помешает моим развлечениям.

— Чего вам и желаю, сударь, однако убедительно прошу вас не встречаться с Мадам, которой явно не понравится пренебрежение к ее добрым советам и участию; вас ждет дурной прием.

— Я только что был у ее королевского высочества, и моя августейшая кузина приняла меня со своей всегдашней благосклонностью; она слегка побранила меня и тотчас же простила, пригласив к себе в другой раз, чтобы побеседовать о нашей дорогой Германии и наших родственниках.

Господин регент покусывал губы; молодой человек держался осторожно.

Маркиза перевела разговор на другую тему и попыталась вовлечь в него Вольтера, державшегося в стороне и наблюдавшего за происходящим с известной вам дьявольской улыбкой. Он заставил себя упрашивать, ибо в молодости Аруэ не был царедворцем. Ему нравилось, когда сильные мира сего являлись к нему первые, а он снисходил до них, не иначе как смеясь над их всемогуществом. В нем было нечто от фрондера и взбунтовавшегося мещанина. Он еще не стал тем поддельным дворянином, каким мы знали его впоследствии. Госпоже де Парабер надоело упрашивать Вольтера, и она взялась за меня:

— Посмотрите-ка, ваше высочество, какие красивые глаза и какие прекрасные волосы у этой провинциалочки! Поистине, есть чему позавидовать, тем более что она отнюдь этим не кичится и, несмотря на свою красоту, кажется такой же скромницей и простушкой, как если бы Бог сотворил ее уродиной, по образу и подобию г-жи де Бранкас.

Господин регент был слишком учтив, чтобы не посмотреть на меня после подобного приглашения; он повернулся в мою сторону, и его взгляд сказал мне больше, нежели г-жа де Парабер, возможно, рассчитывала. Я опустила глаза.

— Сударыня, — продолжал принц, — не приехать ли вам в Пале-Рояль? Я был бы очень рад видеть вас там почаще.

Я еще не овладела искусством говорить без слов и неопределенно обещать. Маркиза взяла это на себя:

— Завтра, монсеньер, завтра я отвезу се к госпоже Беррийской и вашему королевскому высочеству, но у нас есть бургундский муж, который не любит бодрствовать по ночам и желает, чтобы досточтимая супруга во всем следовала его примеру; у нас также есть родственница, у которой мы живем, считающая вас этаким антихристом, чертом с рогами и вилами, и, поскольку мы молоды, мы трепещем перед этими почтенными особами, мы не смеем!..

Господин регент слушал, наполовину опустив голову, и казалось, размышлял, собираясь принять какое-то решение:

— Господин дю Деффан, наверное, примерный военный, сударыня? Он состоял на службе и, как я понимаю, не станет гнушаться ответственным поручением?

Я покраснела до самых ушей; не будучи наивной, я понимала важность этого вопроса. Мне претило на него отвечать. Устранение мужа пугало мою совесть; я считала его своей опорой, сколь бы слабым он ни был; мне казалось, что, становясь соучастницей его удаления, я лишаю себя единственной возможности противостоять окружавшим меня соблазнам. Я хотела веселиться, стремилась стать светской дамой и без колебаний вступала в жизнь, совсем непохожую на ту, что знала до сих пор, однако мои помыслы не смели простираться дальше этого, по выражению г-жи де Севинье. Поэтому предложение принца меня напугало и встревожило.

Госпожа де Парабер с присущей ей женской проницательностью прекрасно все поняла; она вмешалась, прежде чем я успела ответить:

— Нет, нет, монсеньер, нет, что вы! Разлучить новобрачных, лишить эту молодую женщину ее покровителя! Не сейчас, еще слишком рано.

— В самом деле, — подхватил Вольтер, — пусть им хотя бы дадут время хорошо познакомиться, чтобы они потом знали, за что ненавидят друг друга!

Граф Горн молчал и поглядывал на маркизу, когда господин регент на него не смотрел. Из всех нас он один чувствовал себя непринужденно; определенно, то был поэт, который смеялся над другими и словно присутствовал на спектакле. Чтобы отвлечь внимание от нашего узкого круга и обратить его на что-нибудь другое, Вороненок принялась перемывать косточки двору и горожанам и злословить о несуществующих добродетелях и неведомых пороках с целью развеять задумчивость своего царственного любовника, явно расположенного в тот вечер к размышлениям.

— Вы слышали о раздорах между госпожой де Пленёф и госпожой де При, не так ли, монсеньер? Вам известно, что мать и дочь сейчас на ножах, а госпожа де При ведет охоту на материнских любовников. Бедный господин де При и несчастный Пленёф уже выбились из сил и совсем обезумели; это просто невероятно.

— Мне об этом говорили. Де При хочет отказаться от своего посольства, он такой же нерешительный человек, как и его жена; однако она хороша, ничего не скажешь.

— Кто в этом сомневается? Что до меня, то я считаю ее очаровательной и знаю, что она очень умна.

— Ей едва минуло восемнадцать лет, не так ли, маркиза?

— Я в этом не уверена, однако, если посмотреть на ее лицо, она выглядит еще моложе.

— Ну вот, сегодня вы справедливы, это делает вам честь.

— Будьте тогда столь же справедливы, как я, — тихо сказала маркиза принцу, придвигаясь к нему с восхитительной вкрадчивостью, — и не сердитесь на бедного графа Горна, который никоим образом этого не заслужил.

Регент закусил губу от досады:

— Он?! Это человек, не имеющий не стыда ни совести, распутник и завсегдатай игорных домов.

Госпожа де Парабер рассмеялась и махнула графу рукой, чтобы он отошел. Вольтер уже был в другом зале и рассматривал какую-то картину. Мы остались втроем.

— Филипп, — продолжала она, смеясь, — посмотрите на меня серьезно, если можете, и повторите эти упреки.

— Да, я их повторю; да, это игрок и завсегдатай игорных домов.

— А вы?

— Насколько мне известно, я не хожу по притонам.

— Да, поскольку они находятся в вашем доме. Послушайте, скажите откровенно, вы сердитесь на этого молодого человека не за его поведение, до которого вам нет дела, а за то, что, по вашему мнению, он в меня влюблен?