Что стало с этими тремя тысячами друзей, чьих имен я так никогда и не узнал? Бог весть! Они разошлись, унося каждый в своем сердце ту золотую искорку, что называется воспоминанием. Только двое или трое уцелели в том страшном крушении времени, которое в конце концов поглотит и их, и меня вместе с ними. И эти люди не только остались моими друзьями, но стали братьями: братьями по дружбе и собратьями по святому Губерту.
Вот видите, мы далеко ушли, но, описав круг, вернулись туда, откуда вышли, то есть к Причарду.
Меня пригласили открыть охоту в следующем году в виноградниках Нижней Бургундии.
Как известно, в каждом винодельческом краю бывает два открытия сезона — хлебное и виноградное; это можно перевести таким образом: в каждом винодельческом краю бывает два ложных открытия сезона, и ни одного настоящего.
Понятно, что в застольных разговорах, оживляющих обеды охотников, Причард не был забыт. Я, как мог, устно поведал о том, о чем вам, милые читатели, рассказал своим пером; так что Причард был приглашен вместе с хозяином и его ожидали с не меньшим нетерпением, чем меня.
Мы опасались только одного: как бы ампутация одной из задних лап, произведенная Мишелем, не воспрепятствовала стремительности его передвижений, которые я попытался описать и которые составляли основную и неподражаемую особенность Причарда.
Мне казалось, что я заранее могу сказать: этого не случится и Причард будет в силах отдать лучшему бургундскому бегуну одну свою лапу, даже если эта лапа — задняя.
Четырнадцатого октября, накануне виноградного открытия сезона, я приехал к своему доброму другу Шарпийону, нотариусу в Сен-Бри, предупредив телеграммой кухарку, чтобы она ничего не оставляла без присмотра.
Через час после моего приезда на Причарда уже поступили три жалобы: будь он человеком, за эти преступления его отправили бы на каторгу.
Он совершил простую кражу, предумышленную кражу и кражу со взломом.
Освободив курятник, его туда загнали и заперли за ним дверь.
Через четверть часа я увидел пламенеющий султан Причарда.
— Кто выпустил Причарда? — крикнул я Мишелю.
— Причарда? Его не выпускали.
— Да? Загляните в курятник.
Причард совершил побег тем же способом, что Казанова: проделав дыру в крыше.
— Найдите Причарда, — сказал я Мишелю, — и посадите его на цепь.
Мишелю только того и хотелось. У него бывали припадки ярости, когда он восклицал, подобно некоторым родителям, обращающимся к своим детям:
— Ах, негодяй! Ты умрешь не иначе как от моей руки!
Так что он устремился в погоню за Причардом.
Но, сколько он ни бегал по трем или четырем улицам Сен-Бри, нигде не смог обнаружить Причарда: тот исчез, помахав хвостом, как на прощание машут платком другу.
— Ну все, — сказал, вернувшись, Мишель.
— Что все, Мишель?
Я совершенно забыл о Причарде.
— Негодяй отправился туда сам по себе.
— Куда?
— Да на охоту же!
— А, вы говорите о Причарде?
— Вот именно. Невозможно его поймать, и что самое любопытное — он совратил Рокадора.
— Как, он совратил Рокадора?
— О Господи! Да. Он взял его с собой.
— Это невозможно! — произнес Пьер.
Пьер — это Мишель Шарпийона.
— Невозможно? Почему?
— Рокадор был на цепи.
— Если Рокадор в самом деле был на цепи… — начал я.
— Дайте ему сказать, — прервал меня Мишель.
— Железная цепь толщиной с мизинец, — продолжал Пьер, воспользовавшись разрешением.
— А что было на конце этой цепи? — спросил Мишель и, подмигнув, обратился ко мне: — Подождите.
— Черт возьми! На конце цепи было кольцо, вделанное в стену.
— Я вас не об этом конце спрашиваю, — объяснил Мишель, — а о втором.
— На другом конце был ошейник Рокадора.
— Из чего?
— Кожаный, разумеется!
— Ну так вот, Причард оказал ему дружескую услугу: перегрыз ошейник. Посмотрите, он словно бритвой разрезан!
Мы взглянули на ошейник: Мишель не преувеличивал.
До десяти часов вечера о Причарде больше не упоминали; в десять часов мы услышали, что кто-то скребется у входной двери.
Мишель, все время прислушивавшийся, пошел открывать.
По крикам, которые я услышал, стало понятно, что произошло нечто неожиданное.
Возгласы Мишеля звучали все ближе, через минуту дверь гостиной открылась и Причард величественно вошел, держа в пасти роскошного зайца, совершенно целого, только. задушенного.
Рокадор остановился у своей конуры и забился в нее.
Оба, словно два разбойника, были в крови.
Не знавшие Причарда не могли примирить этого совершенно невредимого зайца с кровавыми пятнами, выдававшими сообщников.
И только мы с Мишелем переглянулись.
— Ну, Мишель, — сказал я, — вижу, вам до смерти хочется рассказать, как они это проделали. Говорите, Мишель, говорите.
Мишель воспользовался случаем.
— Видите ли, — начал он, — Причард — хитрец. Он пошел к Рокадору и сказал ему: "Хочешь поохотиться со мной?" Рокадор ему ответил: "Ты же видишь, я не могу, потому что сижу на цепи". — "Дурак, — ответил Причард, — погоди". И тут он избавил Рокадора от ошейника. Тогда они вместе вышли и напали на след зайца; Причард залег у следа и отправил Рокадора гнать добычу. Когда заяц вернулся по своему следу, Причард напал на него и задушил. Тогда они, как два добрых друга, вместе пообедали первым зайцем.
Причард с величайшим вниманием слушал рассказ Мишеля; его имя постоянно повторялось, значит, речь шла о нем.
— Не правда ли, Причард, — сказал ему Мишель, — именно так все и было?
Причард издал звук, который на его языке, должно быть, соответствовал словам "В точности так".
— Да, но второй заяц? — спросил один из присутствовавших. — Вот этот…
И он показал на лежавшего на полу зайца.
— Подождите же, мы как раз до него дошли! — ответил Мишель. — После того как первый заяц был съеден, Рокадор сказал: "Право, я больше не голоден, я хорошо пообедал. По-моему, лучшее, что мы можем сделать — вернуться домой". Но Причард, законченный пройдоха, возразил ему: "Домой?.." — "Да, домой", — ответил Рокадор. "А что нас ждет дома?" — спросил Причард. "Ах, черт!" — воскликнул Рокадор. "Нас отстегают хлыстом; я знаю Мишеля", — сказал Причард. "А я знаю Пьера", — сказал Рокадор. "Так вот, — продолжал этот интриган Причард, — надо их обезоружить". — "Каким образом?" — "Найдем другой след, поймаем другого зайца и отнесем его им". Рокадор поморщился: ему не хотелось охотиться с полным брюхом; но Причард сказал: "Нечего корчить рожи, приятель, ты пойдешь охотиться, и сейчас же, не то будешь иметь дело со мной". И он оскалился так, будто смеялся. Рокадор увидел, что надо покориться. Он снова начал охоту. Они поймали другого зайца. Причард убил его и принес нам; это великий хитрец. Не так ли, Причард?
Слушатели взглянули на меня.
— Господа, — сказал я им. — Если бы Причард мог говорить, он повторил бы вам слово в слово то, что рассказал Мишель: ни убавить, ни прибавить.
— Пьер, — приказал хозяин дома, — отнеси этого зайца в погреб; по крайней мере, жаркое на завтра у нас есть.
XXXVIII
БЕЗУПРЕЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ВЛАСТИ
Итак, мы оставили нашего друга Причарда торжествующим победу благодаря совершенному им проступку; его выходка была прощена ему, ведь он принес жаркое на завтра. Впрочем, как вы видите, в его воспитании со времен пребывания у Ватрена произошли огромные перемены: прежде он уносил жаркое, теперь приносил.
Но нам пора, не удаляясь от Причарда, начать приближаться к курам, которые являются одним из главных предметов этого увлекательного рассказа.
Шарпийон, помимо любви к своему делу, помимо своей страсти к охоте, помешан на курах.