— Что он делает?

— Стойку над перепелкой, а в пасти — две куропатки!

— Как же он ее почуял?

— Он ее не почуял, он ее увидел; возьми у меня ружье.

— А из чего ты будешь стрелять?

— Я не стану в нее стрелять, я поймаю ее своей шляпой.

Я подошел к Причарду и, проследив за направлением его взгляда, увидел перепелку.

Через секунду она была накрыта моей шляпой.

— Ну-ну, — сказал Александр. — Возможно, это более забавно, чем охота, но это не охота.

В это время мы увидели Медора, который шел по следу Причарда, и Альфреда, который шел по следу Медора.

— Что с тобой? — спросил я у Альфреда.

— Что, что… Ты очень мил! Я стреляю по двум куропаткам, я убиваю обеих, но не могу найти ни одной! Веселое начало!

— Что ж, — ответил я ему, — мне повезло больше, чем тебе: я еще не сделал ни одного выстрела, а у меня уже две куропатки и перепелка.

И я показал ему одной рукой двух мертвых куропаток, другой — живую перепелку.

Всё свалили на Причарда, и Альфред осыпал его проклятиями.

Но Причарда уже не было рядом, чтобы выслушать их.

Где же он был?

Причард охотился сам по себе; поскольку охотиться с ним становилось слишком утомительно, мы решили использовать его лишь по случаю. Мы встали в ряд и дальше обходились без собаки.

Александр, у которого превосходное зрение, сразу же заметил Причарда в четверти льё от нас, по ту сторону долины.

Это была уже не наша территория, что мало волновало Причарда, но для нас было существенным.

Увидев куропатку, я по ней выстрелил: это был мой первый выстрел.

Раненная в бедро, она полетела вперед, и мне показалось, что она падает в той стороне, где парнишка собирал колосья.

У меня не было рядом Причарда, чтобы крикнуть ему: "Принеси!" Я решил проследить полет куропатки и принести ее сам.

По дороге я поднял молодого зайца и подстрелил его.

Это несколько отвлекло мое внимание от куропатки.

Поэтому, подобрав зайца и положив его в сумку, я обнаружил, что сбился с пути.

К счастью, сборщик колосьев послужил мне ориентиром.

Он уселся на землю и начал есть.

Я подошел к нему.

— Эй, парень, — спросил я, — не видал ли ты куропатки?

— Куропатки?

— Да.

— О, я немало повидал их, сударь.

— Конечно; но одну куропатку?

— Я и поодиночке их встречал.

— Раненую.

— Раненую?

— Да.

— Ну, это я не знаю.

— Не притворяйся дурачком; я спрашиваю тебя, не видел ли ты, как упала куропатка, когда я выстрелил?

— Значит, это вы стреляли?

— Да, это я стрелял.

— Я не видел, чтобы что-то упало.

Я недружелюбно взглянул на мальчика и принялся искать свою куропатку.

Александр помогал мне искать.

Внезапно он сказал:

— Смотри, Причард вернулся.

— Где же он?

— Рядом с твоим сборщиком колосков, и, кажется, собирается стянуть у него завтрак.

— Сухой хлеб? Ты не знаешь Причарда.

— Да посмотри же.

Я посмотрел. У меня вспыхнула догадка.

— Вот это лучше всего! — сказал я.

— Он делает стойку над мальчиком? — спросил Александр.

— Нет, над моей куропаткой: она не убита, она в кармане у мальчика.

— Осанна! — сказал Александр. — Если это так, я выдам Причарду награду за добродетель.

— Возьми десять су, подойди к этому юному предпринимателю, который, кажется, оказался в очень неудобном положении, и скажи ему следующие слова: "Куропатка моего отца и десять су или куропатка моего отца и пинок в…"

Сборщик колосьев вскочил и пытался удрать.

Но Причард, видевший, как убегает дичь, упрямо преследовал паренька, держа нос на уровне его кармана.

— Позовите же вашу собаку, господин охотник! — кричал шалопай. — Она меня сейчас укусит.

И он пустился бежать.

— Взять, Причард! Взять! — закричал я.

Причард подскочил к мальчику и зубами схватил карман его куртки.

— Ну, теперь для тебя все просто, — обратился я к Александру.

Приблизившись, Александр сунул руку в карман к мальчишке и извлек оттуда куропатку.

Поскольку это было единственное, что привлекало Причарда в новом знакомом, то едва куропатка покинула карман, как пес отпустил куртку.

Незачем продолжать рассказ о дальнейших подвигах Причарда. После целого дня, когда он предавался самым безумным и неожиданным чудачествам, я вернулся на ферму с пятью десятками штук дичи.

Альфред со своим классиком Медором добыл не больше.

Но из своих наблюдений за Причардом я сделал вывод: тот, кому выпало счастье обладать этим псом, должен охотиться в полном одиночестве.

Это собака трапписта.

XXXIV

КАК АЛЬФРЕД БЫЛ ВЫНУЖДЕН ВЕРНУТЬСЯ В КОМПЬЕНЬ В НАРЯДЕ ШОТЛАНДСКОГО СТРЕЛКА

На следующий день благодаря Причарду, который сделал стойку над стаей куропаток в зарослях клевера, принадлежащих одному из соседей г-на Моке из Брассуара, г-ну Дюмону из Мориенваля, у нас вышел спор с упомянутым г-ном Дюмоном.

Нам показалось, что г-н Моке к нам несправедлив и из соображений соседства, я думаю, даже родства, держит сторону г-на Дюмона.

Посоветовавшись между собой, мы решили к нему не возвращаться, бросить охоту и отправиться в Компьень.

Еще в супрефектуре Уаза мы наняли небольшую открытую повозку и нам посоветовали быть поосмотрительнее с ней и с лошадью.

Мы были неизменно осмотрительны, пока нас везло микроскопическое животное, узурпировавшее звание лошади, но едва достигавшее размеров осла.

Но, похоже, маленькие лошадки, как и люди небольшого роста, отличаются сварливым характером.

Наша лошадь всю дорогу не переставала с нами спорить.

Я вызвался быть ее переводчиком и, поскольку моя речь направлялась вожжами и была пересыпана хлесткими аргументами, лошадь в конце концов не то чтобы признала свою неправоту, но стала вести себя так, будто признавала, что я прав.

Благодаря этой хитрой диалектике я без всяких происшествий добрался до фермы и привез туда трех своих спутников.

Приняв решение ехать в Компьень, не заворачивая к Моке, мы послали в Брассуар нашего носильщика, приказав запрячь в повозку Ненасытного и вернуться за нами на дорогу, ведущую в Компьень.

Наш буцефал получил имя Ненасытного из-за своей способности нестись вперед, буквально пожирая пространство.

Лишь у Альфреда нашлись кое-какие возражения.

Ему придется вернуться в Компьень, не приведя себя в порядок; несомненно, это уронит его в глазах прекрасных дам, проживающих в супрефектуре Уаза.

Но мы пренебрегли светскими жалобами Альфреда: этого требовало наше оскорбленное достоинство.

К полудню мы увидели Ненасытного, повозку и носильщика.

Ненасытный, получивший на ферме порцию овса обычной лошади, ржал, вскидывал голову и двигал ушами наподобие телеграфа; все это обещало нам на обратном пути беседу не менее оживленную, чем по пути сюда.

В ту минуту как появился Ненасытный, охота была удачной, и мы решили, что повозка последует за нами, а позже мы в нее сядем.

Впрочем, мы считали, что это хороший способ успокоить возбужденного Ненасытного — заставить его проделать в качестве вступления к поездке в Компьень два-три льё по вспаханному полю и по жнивью.

Здесь было еще одно преимущество: каждую убитую штуку дичи мы отнесем в повозку (на следующий день после открытия охотничьего сезона не только ноги становятся несколько ленивыми, но и плечи).

К несчастью, наши предположения насчет Ненасытного не осуществились: вспаханная земля и жнивье его успокаивали, но ружейные выстрелы выводили из себя.

При каждом выстреле нашему носильщику приходилось выдержать бой с конем.

В два часа мы всех созвали.

На этот раз Альфред явился.

Альфред знал, что, если его в последнюю минуту не окажется на месте, ему придется проделать пешком четыре льё, а он, готовый проделать четыре и даже восемь льё полем напрямик, совершенно не горел желанием идти по дороге.