Поэтому, стремясь создать себе счастье по своему вкусу, Корнелиус стал изучать растения и насекомых. Он собрал и классифицировал всю флору островов, составил коллекцию насекомых всей провинции, написал о них трактат с собственноручными рисунками и, наконец, не зная, куда девать свое время, а главное — деньги, количество которых ужасающе увеличивалось, стал выбирать среди увлечений своей страны и своей эпохи одно из самых изысканных и самых дорогих увлечений.
Он полюбил тюльпаны.
Как известно, то была эпоха, когда фламандцы и португальцы, соревнуясь в этом роде садоводства, дошли буквально до обожествления тюльпана и сделали с этим привезенным с востока цветком то, чего никогда ни один натуралист не осмеливался сделать с человеческим родом из опасения вызвать ревность у самого Бога.
Вскоре от Дордрехта до Монса только и говорили о тюльпанах мингера ван Барле. Его гряды, оросительные канавы, его сушильни, его коллекции луковиц приходили осматривать так же, как когда-то знаменитые римские путешественники осматривали галереи и библиотеки Александрии.
Ван Барле начал с того, что истратил весь свой годовой доход на составление коллекции; затем, для улучшения ее, он впервые посягнул на новенькие флорины, и его труд увенчался блестящим успехом. Он вывел пять разных видов тюльпанов, дав им названия: „Жанна“ — имя своей матери, „Барле“ — фамилию своего отца, „Корнелий“ — имя своего крестного отца; остальных названий мы не помним, но любители, без сомнения, найдут их в каталогах того времени.
В начале 1672 года Корнелий де Витт приехал в Дордрехт, чтобы провести три месяца в своем старом доме, ибо известно, что не только Корнелий родился в Дордрехте, но и вся семья де Виттов происходила из этого города.
Как раз в это время Корнелий стал блистать, по выражению Вильгельма Оранского, самой полной непопулярностью. Однако же для своих земляков, добродушных жителей Дордрехта, он еще не был преступником, заслуживающим виселицы, и хотя они и были не очень довольны его слишком стойкими республиканскими взглядами, но все же, гордясь его личными достоинствами, приветствовали его местным вином.
Поблагодарив сограждан, Корнелий пошел посмотреть родной дом и распорядился, чтобы там произвели кое-какой ремонт, прежде чем приедет г-жа де Витт, его жена, с детьми.
Затем он направился к дому своего крестника, вероятно единственного в Дордрехте человека, еще не знавшего о прибытии инспектора плотин в родной город.
Насколько Корнелий де Витт вызывал к себе повсюду ненависть, рассеивая зловредные семена, именуемые политическими страстями, настолько ван Барле приобрел всеобщую симпатию, совершенно отказавшись от политики и всецело занявшись разведением своих тюльпанов.
Ван Барле любили и работники его, и прислуга, и он даже не представлял себе, что на свете может существовать человек, который желал бы зла другому человеку.
И однако же, пусть это будет сказано к стыду человечества, Корнелиус ван Барле имел, не подозревая этого, врага, куда более злобного, более ожесточенного, более непримиримого, чем имели инспектор плотин и его брат среди оранжистов, крайне враждебно настроенных против этой удивительной братской дружбы, безоблачной при их жизни и только что перенесенной по ту сторону смерти силой их взаимной преданности.
Увлекшись тюльпанами, Корнелиус стал тратить на них и свои ежегодные доходы, и флорины отца.
В Дордрехте, дверь в дверь с ван Барле, жил некий горожанин по имени Исаак Бокстель, который, как только достиг вполне сознательного возраста, стал страдать тем же увлечением и приходил в восторженное состояние при одном только слове тюльбан (как утверждает французский флорист, то есть наиболее сведущий историк этого цветка, сингальское „тюльбан“ было первым словом, служившим для обозначения того венца творения, что теперь называют „тюльпаном“).
Бокстель не имел счастья быть богатым, как ван Барле. С большими усилиями, с большим терпением и трудом разбил он при своем доме в Дордрехте сад для культивирования тюльпанов. Он возделал там, согласно всем необходимым предписаниям, землю и дал грядам ровно столько тепла и прохлады, сколько полагалось по правилам садоводства.
Исаак знал температуру своих парников до одной двадцатой градуса. Он изучил силу давления ветра и устроил такие приспособления, что ветер только слегка колебал стебли его цветов.
Его тюльпаны стали нравиться. Они были красивы и даже изысканны. Многие любители приходили посмотреть на них. Наконец Бокстель выпустил в мир Линнея и Турнефора новый вид тюльпанов, дав ему свое имя. Этот тюльпан получил широкое распространение: завоевал Францию, попал в Испанию и проник даже в Португалию. Король дон Альфонс VI, изгнанный из Лиссабона и поселившийся на острове Терсейра, где он развлекался, в отличие от занимавшегося поливкой гвоздик Великого Конде, разведением тюльпанов, посмотрел на „Бокстель“ и сказал: „Неплохо“.
Когда Корнелиус ван Барле после всех своих прежних занятий страстно увлекся тюльпанами, он несколько перестроил свой дом, расположенный, как мы уже говорили, рядом с домом Бокстеля. Он нарастил этаж на одном из зданий своей усадьбы, чем лишил сад Бокстеля тепла приблизительно на полградуса и соответственно на полградуса охладил его, не считая того, что отрезал доступ ветра в сад Бокстеля и этим нарушил все расчеты своего соседа.
В конце концов, с точки зрения Бокстеля, это было не столь существенно. Он считал ван Барле только художником, то есть своего рода безумцем, который пытается, искажая чудеса природы, воспроизвести их на полотне; если он пристроил над мастерской один этаж, чтобы иметь больше света, — это его право. Господин ван Барле был художником, так же как г-н Бокстель был цветоводом, разводящим тюльпаны. Первому нужно было солнце для его картин, и он отнял полградуса у тюльпанов г-на Бокстеля.
Закон был на стороне г-на ван Барле. Bene sit[3].
К тому же Бокстель установил, что избыток солнечного света вредит тюльпанам и что этот цветок растет лучше и ярче окрашивается под мягкими лучами утреннего и вечернего солнца, чем под палящим полуденным зноем.
Итак, он был почти благодарен Корнелиусу ван Барле за бесплатную постройку заграждения от солнца.
Может быть, это было не совсем так; может быть, Бокстель говорил о своем соседе ван Барле не совсем то, что он о нем думал, ведь сильные души в тяжелые минуты жизни находят удивительную поддержку в философии.
Но, увы, что сталось с этим несчастным Бокстелем, когда он увидел, что окна заново выстроенного этажа украсились луковицами, их детками, тюльпанами в ящиках с землей, тюльпанами в горшках и, наконец, всем, что характеризует профессию маньяка, разводящего тюльпаны!
Там находились целые пачки этикеток, полки, ящики с отделениями и железные сетки, предназначенные для прикрытия этих ящиков, чтобы обеспечить постоянный доступ свежего воздуха к ним без риска, что туда проникнут мыши, жуки, долгоносики, а также полевые мыши и крысы — эти любители тюльпанов по две тысячи франков за луковицу.
Бокстель остолбенел при виде всего этого оснащения, но он не постигал еще размера своего несчастья. Ван Барле знали как любителя всего, что радует взгляд. Он до тонкости изучал природу для своих картин, законченных, как картины Герарда Доу, его учителя, и Мириса — его друга. Может быть, он собирался писать картину — комнату садовода, разводящего тюльпаны, для чего и собрал в своей новой мастерской все эти принадлежности?
Однако же, хотя Бокстель и убаюкивал себя этой обманчивой идеей, он все же сгорал от пожирающего его любопытства. Как только наступил вечер, он приставил к стене, разделявшей их владения, лестницу и стал разглядывать, что делается у соседа ван Барле. Он убедился, что громадная площадь земли, раньше усеянная различными растениями, была взрыта и разбита на грядки; земля смешана с речным илом — сочетание, самое благоприятное для тюльпанов, и все было окаймлено дерном, чтобы предупредить осыпание земли. Кроме того, Бокстель убедился, что грядки расположены так, чтобы они согревались восходящим и заходящим солнцем и оберегались от солнца полуденного; что запас воды достаточный, и она тут же под рукой; что весь участок обращен на юго-юго-запад, — словом, соблюдены все условия не только для успеха, но и для усовершенствования дела. Сомнений больше не было: ван Барле стал разводить тюльпаны.
