— Вызывающе! — вскричал г-н де Шуазёль. — Разве можно назвать вызывающим отношение к человеку, который силой уводит лошадей, предназначенных для дофины?

Дофин ничего не сказал, однако заметно побледнел.

Людовик XV взглянул на враждебно настроенных по отношению к нему собеседников.

— Я хотел сказать, что он был, возможно, вспыльчив, — овладев собой, прибавил король.

— Кстати сказать, — продолжал г-н де Шуазёль; пользуясь тем, что король был вынужден отступить, в атаку теперь бросился он, — вашему величеству хорошо известно, что верный слуга не бывает не прав.

— Послушайте! Как вы узнали о том, что произошло? — не сводя глаз с г-на де Шуазёля, обратился король к дофину; неожиданный вопрос так смутил молодого человека, что, несмотря на попытки овладеть собой, его замешательство бросалось в глаза.

— Из письма, сир, — отвечал дофин.

— От кого было это письмо?

— От человека, который проявляет к ее высочеству дофине интерес и, очевидно, находит странным, когда ее оскорбляют.

— Вот как! — вскричал король. — Опять тайная переписка, заговоры! Снова попытки договориться за моей спиной, и все это затем, чтобы меня мучить, как во времена госпожи де Помпадур!

— Да нет же, сир! — возразил г-н де Шуазёль. — Все довольно просто: имело место косвенное преступление оскорбления высочества. Виновный понесет заслуженное наказание, только и всего.

При слове «наказание» Людовик XV представил себе, как будет бушевать графиня, как будет уязвлена Шон; он представил себе, как будет нарушен семейный покой, к которому он безуспешно стремился всю жизнь. Он уже видел, как разгорается междоусобная война; он уже видел заламывание рук, красные, припухшие от слез глаза графини.

— Наказание! — вскричал он. — Я еще не выслушал обе стороны, не решил, на чьей стороне правда… Заточение по королевскому повелению… Да это государственный переворот! Хорошенькое дельце вы мне предлагаете, господин герцог!

— Сир! Кто станет уважать ее высочество дофину, если мы не подвергнем суровому наказанию первого же наглеца, осмелившегося ее оскорбить?

— Я согласен с герцогом, — заметил дофин. — Да ведь это скандал, сир!

— Строгое наказание! Скандал! — проговорил король. — Ах, черт побери! Да если мы станем строго наказывать за каждый скандал, у меня не хватит времени подписывать приказы об арестах. Слава Богу, я и так их довольно подписываю!

— В данном случае это необходимо, сир, — заметил г-н де Шуазёль.

— Сир! Умоляю ваше величество… — проговорил дофин.

— Как! Вы считаете, что он недостаточно наказан, получив удар шпагой?

— Нет, сир, потому что он мог ранить господина де Таверне.

— В таком случае, чего же вы требуете, сударь?

— Смертной казни.

— Но так сурово не наказали даже господина де Монтгомери за то, что он убил короля Генриха Второго, — возразил Людовик XV.

— Он случайно убил короля, сир, а господин Жан Дюбарри преднамеренно оскорбил дофину.

— Вы, сударь, тоже требуете головы Жана? — обратился Людовик XV к дофину.

— Нет, сир, я противник смертной казни, как известно вашему величеству, — тихо произнес дофин, — поэтому я ограничусь просьбой об его изгнании.

Король вздрогнул.

— Изгнание в наказание за ссору на постоялом дворе? Людовик! Вы слишком строги, несмотря на свои филантропические идеи. Правда, вы прежде всего математик, а…

— Соблаговолите закончить, ваше величество!

— А математик готов хоть целым светом пожертвовать в угоду своим цифрам.

— Сир! — возразил дофин. — Я ничего не имею против господина Дюбарри лично.

— Так кого же вы хотите наказать?

— Обидчика ее высочества дофины.

— Образцовый супруг! — насмешливо воскликнул король. — К счастью, меня не так-то легко одурачить. Я понимаю, на кого вы нападаете, я вижу, к чему вы меня пытаетесь склонить, раздувая это дело.

— Сир! — подхватил г-н де Шуазёль. — Не думайте, что мы в самом деле что-нибудь преувеличиваем. И потом, этой наглостью возмущено все общество.

— Общество! Вот еще одно чудовище, которого вы боитесь, вернее, которым пытаетесь запугать меня. Разве я слушаю ваше общество, когда оно устами тысяч пасквилянтов, памфлетистов, куплетистов и интриганов твердит, что меня обворовывают, надо мной насмехаются, меня предают? Бог свидетель, я их не слушаю. Пусть говорят, я только смеюсь. Вот и вы делайте, как я, черт побери! Заткните уши, а когда ваше общество устанет кричать, оно замолчит. Ну вот, пожалуйста! Вы уже кланяетесь мне с недовольным видом. И Людовик надулся. На самом деле странно, что вы не можете для меня сделать того, что дозволено последнему частному лицу! Мне не дают жить по моему разумению; ненавидят все, что я люблю; любят все то, что мне ненавистно! Да в своем ли я уме! Властелин я или нет?

Дофин взял в руки пилочку и вернулся к часам.

Господин де Шуазёль поклонился так же почтительно, как и в первый раз.

— А, так вы не желаете мне отвечать? Да скажите же мне хоть что-нибудь, черт побери! Вы хотите, чтобы я умер от тоски, приняв ваши предложения и не вынеся ни вашего молчания, ни вашей ненависти, ни ваших страхов?

— Я далек от того, чтобы ненавидеть господина Дюбарри, сир, — с улыбкой возразил дофин.

— А я, сир, его не боюсь, — возвысив голос, сказал г-н де Шуазёль.

— Да вы оба смутьяны! — закричал король, изображая гнев, хотя на самом деле чувствовал лишь досаду. — Вы хотите, чтобы меня ославили на всю Европу, чтобы надо мной смеялся мой брат — король Прусский, чтобы я стал посмешищем, чтобы мой дворец обратился во двор короля Пето, который изобразил этот наглец Вольтер! Не бывать этому! Нет, я вам такой радости не доставлю. Я по-своему понимаю честь, я по-своему буду ее соблюдать!

— Сир! — заговорил дофин с неизменной кротостью, однако по-прежнему настойчиво. — Я должен заметить, что речь не идет о чести вашего величества: затронуто достоинство ее высочества дофины, ведь, в сущности, это она была оскорблена.

— Его высочество прав, сир: одно ваше слово — и никто не посмеет продолжать…

— А разве кто-нибудь собирается продолжать? Да никто ничего и не начинал: Жан — грубиян, но у него доброе сердце.

— Допустим, что так, — проговорил г-н де Шуазёль, — отнесем это за счет его грубости, сир; тогда пусть за свою грубость он принесет извинения господину де Таверне.

— Я уже вам сказал, — вскричал Людовик XV, — что все это меня не касается. Будет Жан извиняться или нет — он волен решать сам.

— Имею честь предупредить ваше величество, что дело, оставленное без последствий, вызовет толки, — заметил г-н де Шуазёль.

— Тем лучше! — взревел король. — Так или иначе, я просто заткну уши, чтобы не слышать больше ваших глупостей.

— Итак, ваше величество поручает мне объявить, что одобряет поступок господина Дюбарри? — не теряя хладнокровия, спросил г-н де Шуазёль.

— Я? — вскричал Людовик XV. — Чтобы я стал одобрять кого бы то ни было в столь темном деле? Вы меня толкаете на крайности. Берегитесь, герцог… Людовик! Ради самого себя вам следует меня щадить… Я вам даю возможность поразмыслить над моими словами, я устал, я доведен до крайности, я еле держусь на ногах. Прощайте, господа, я иду к дочерям, а потом еду в Марли в надежде хоть там обрести покойствие, если, конечно, вы не будете и там меня преследовать.

Как раз в ту минуту как король направился к выходу, дверь распахнулась и на пороге появился лакей.

— Сир! — сказал он. — Ее королевское высочество мадам Луиза ожидает ваше величество в галерее, чтобы попрощаться.

— Попрощаться? — переспросил Людовик XV. — Куда же она собралась?

— Ее высочество говорит, что решила воспользоваться позволением вашего величества покинуть дворец.

— Час от часу не легче! И святоша моя туда же! Нет, я и впрямь несчастнейший человек!

И он выбежал из зала.

— Его величество оставляет нас без ответа, — сказал герцог, обращаясь к дофину, — какое решение принимаете вы, ваше высочество?