И произнеся эти слова, Бальзамо с невыразимой нежностью посмотрел на Лоренцу, так и затрепетавшую под его взглядом.
— Правда ли то, о чем я говорю? — спросил он.
— Нет, нет, неправда! — горячо возразила она. — Ты же видишь, как я тебя люблю. Моя любовь так сильна, что она не способна погубить: губят только безмозглые и бессердечные женщины.
Бальзамо не мог устоять, и обольстительница обвила его руками.
В это мгновение раздались два звонка Фрица.
— Два визита, — отметил Бальзамо.
Фриц завершил свой телеграфный сигнал громким звонком.
Высвободившись из объятий Лоренцы, Бальзамо вышел из комнаты, оставив молодую женщину по-прежнему спящей.
По дороге в гостиную он встретился с ожидавшим его приказаний курьером.
— Что я должен сделать с письмом?
— Передать тому, кому оно предназначено.
— Это все?
— Все.
Адепт взглянул на конверт и печать и, убедившись в том, что они целы, выразил удовлетворение и скрылся в темноте.
— Как жаль, что нельзя сохранить этот замечательный автограф, — воскликнул Бальзамо, — а главное, жалко, что нет надежного человека, с которым можно было бы передать его королю.
Явился Фриц.
— Кто там? — спросил Бальзамо.
— Мужчина и женщина.
— Они здесь раньше бывали?
— Нет.
— Ты их знаешь?
— Нет.
— Женщина молодая?
— Молодая и красивая.
— А мужчина?
— Лет шестидесяти пяти.
— Где они?
— В гостиной.
Бальзамо вошел в гостиную.
LXXXIV
ЗАКЛИНАНИЕ ДУХА
Графиня закутала лицо длинной накидкой. Она успела заехать в свой особняк и переоделась мещанкой.
Она приехала в фиакре в сопровождении в высшей степени испуганного маршала, одетого в серое и напоминавшего старшего лакея из хорошего дома.
— Вы меня узнаёте, граф? — спросила г-жа Дюбарри.
— Узнаю, графиня.
Ришелье держался в стороне.
— Прошу вас садиться, графиня, и вас, сударь.
— Это мой интендант, — предупредила графиня.
— Вы ошибаетесь, ваше сиятельство, — возразил Бальзамо с поклоном, — это герцог де Ришелье. Я сразу его узнал, а он проявил бы неблагодарность, если бы не пожелал узнать меня.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил герцог, совершенно сбитый с толку, как сказал бы Таллеман де Рео.
— Господин герцог! Люди бывают обязаны некоторой признательностью тем, кто спас им жизнь, как мне кажется.
— Ха-ха! Вы слышите, герцог? — со смехом воскликнула графиня.
— Что? Вы спасли мне жизнь, граф? — с удивлением спросил Ришелье.
— Да, монсеньер, это произошло в Вене в тысяча семьсот двадцать пятом году, когда вы были там послом.
— В тысяча семьсот двадцать пятом году! Да вас тогда еще и на свете не было, сударь мой!
Бальзамо улыбнулся.
— Ошибаетесь, господин маршал, — возразил он, — я увидел вас тогда умирающим, вернее, мертвым, на носилках; вы получили сквозной удар шпагой в грудь. Доказательством тому служит то, что я вылил на вашу рану три капли своего эликсира… Вот сюда, на то место, где вы комкаете алансонские кружева, слишком роскошные для интенданта.
— Но вам на вид не больше тридцати пяти лет, господин граф, — перебил его маршал.
— Ну что, герцог! — расхохоталась графиня. — Верите вы теперь, что перед вами колдун?
— Я потрясен, графиня. Да, но почему же в таком случае, — снова обратился он к Бальзамо, — вас зовут…
— Мы, колдуны, как вам должно быть известно, господин герцог, меняем имя в каждом поколении… В тысяча семьсот двадцать пятом году были в моде имена окончаниями на "ус", "ос" и "ас". Вот почему нет ничего удивительного, если бы мне в ту пору вздумалось переменить свое имя на греческое или латинское… Итак, я к вашим услугам, госпожа графиня, а также и к вашим, господин герцог.
— Граф, мы с маршалом пришли к вам посоветоваться.
— Это для меня большая честь, графиня, в особенности если эта мысль пришла вам в голову непроизвольно.
— Именно так, граф. Ваше предсказание не выходит у меня из головы, вот только я начинаю сомневаться, суждено ли ему сбыться.
— Никогда не сомневайтесь в том, что говорит вам наука.
— Хо-хо! Наша корона находится под большим сомнением, граф… — вмешался Ришелье. — Речь идет уже не о ране, которую можно вылечить тремя каплями эликсира…
— …а о министре, которого можно опрокинуть тремя словами… — закончил Бальзамо. — Ну что, я угадал? Признайтесь!
— Совершенно верно! — затрепетав, воскликнула графиня. — Герцог, что вы на это скажете?
— Пусть вас не удивляет такая малость, сударыня, — продолжал Бальзамо, читая беспокойство на лицах графини Дюбарри и герцога Ришелье. Об этом можно было догадаться и без всякого колдовства!
— Я готов превозносить вас до небес, — заговорил маршал, — если вы нам поможете найти средство.
— От болезни, которая вас гложет?
— Да, нас изводит Шуазёль.
— И вы желали бы от него вылечиться?
— Да, великий маг, вот именно!
— Господин граф! Вы не можете оставить нас в затруднительном положении: это дело вашей чести.
— Я с радостью готов вам услужить, графиня. Однако мне хотелось бы сначала узнать, не было ли у герцога до прихода сюда какой-либо определенной идеи?
— Признаюсь, была, граф. Могу поклясться, что мне весьма приятно иметь дело с колдуном, которого можно называть графом: не приходится менять привычки.
Бальзамо улыбнулся.
— Итак, прошу вас быть откровенным, — прибавил он.
— Сказать по чести, я другого и не желаю, — отвечал герцог.
— Вы ведь собирались спросить у меня совета, не так ли?
— Совершенно верно.
— Ах, притворщик! А мне он ничего об этом не говорил.
— Я мог говорить об этом только с графом, да и то шепотом, — отвечал маршал.
— Почему, герцог?
— Да вы бы покраснели, графиня, до корней волос!
— Скажите, маршал, ради любопытства! Я нарумянена, и никто ничего не заметит.
— Я вот о чем подумал, графиня… Берегитесь: я иду на все!
— Вперед, герцог, я с вами!
— Да вы меня, верно, побьете, когда узнаете, что у меня на уме.
— Не у вас в обычае быть битым, герцог, — заметил Бальзамо, обратившись к старому маршалу; тот так и засветился от удовольствия!
— Ну так вот, — продолжал герцог, — не в обиду будет сказано ее сиятельству, его величество… как бы это выразить?..
— Да что же он тянет! — вскричала графиня.
— Так вы настаиваете?..
— Да.
— Непременно?
— Да, тысячу раз да!
— Ну, рискну… печально это сознавать, граф, однако его величество больше не склонен к развлечениям. Это не я придумал, графиня, это словцо госпожи де Ментенон.
— В этом нет ничего для меня оскорбительного, герцог, — молвила графиня Дюбарри.
— Тем лучше, я буду говорить свободнее. Так вот, было бы очень хорошо, если бы граф, владеющий секретом бесценного эликсира…
— …изобрел такой эликсир, который вернул бы королю способность развлекаться.
— Совершенно верно.
— Господин герцог! Это детский лепет, это азбука нашей профессии. Первый же шарлатан сможет вам предложить приворотное зелье.
— Заслуга которого будет приписана достоинствам графини? — продолжал Ришелье.
— Герцог! — оборвала его графиня.
— Я же говорил, что вы рассердитесь. Впрочем, вы сами этого хотели.
— Господин герцог, вы были правы, — заметил Бальзамо, — ее сиятельство в самом деле покраснела. Но ведь то, о чем мы говорим, не может никого задеть, когда речь идет не о ране и тем более не о любви. Должен заметить, что вы освободите Францию от господина де Шуазёля не с помощью приворотного зелья. Посудите сами: даже если король будет любить графиню в десять раз сильнее, чем теперь, что само по себе невозможно, господин де Шуазёль все равно сохранит свое влияние и будет владеть его разумом так же, как графиня владеет сердцем короля.