Когда Николь поравнялась с входной дверью, где ее поджидал Жильбер, он внезапно шагнул из темного угла ей навстречу, и падавший через окно свет луны осветил его фигуру.

Николь чуть было не вскрикнула, но она приняла Жильбера за другого и, справившись с волнением, проговорила:

— A-а, это вы… Как вы неосторожны!

— Да, это я, — едва слышно отвечал Жильбер. — Только не поднимайте шума, когда увидите, что я не тот, за кого вы меня принимаете.

На сей раз Николь узнала собеседника.

— Жильбер! — воскликнула она. — Боже мой!

— Я вас просил не кричать, — холодно вымолвил молодой человек.

— Что вы здесь делаете, сударь? — грубо спросила его Николь.

— Вы неосторожно назвали меня по имени, а сейчас поступаете еще более неосторожно, причем для себя самой, — проговорил Жильбер с прежним спокойствием.

— Да, я и в самом деле могла бы не спрашивать, что вы здесь делаете.

— Что же я, по-вашему, здесь делаю?

— Вы пришли подглядывать за мадемуазель Андре.

— За мадемуазель Андре? — не теряя присутствия духа, переспросил Жильбер.

— Вы в нее влюблены, да она-то, к счастью, вас не любит.

— Неужели?

— Ох, берегитесь, господин Жильбер! — с угрозой в голосе продолжала Николь.

— Я должен беречься?

— Да.

— Что же мне угрожает?

— Берегитесь, как бы я вас не выдала.

— Ты, Николь?

— Да, я! И вас выгонят отсюда.

— Только попробуй! — с улыбкой возразил Жильбер.

— Ты мне угрожаешь?

— Угрожаю.

— Что же будет, если я скажу мадемуазель, господину Филиппу и господину барону, что встретила вас здесь?

— А будет то, как ты говоришь, что выгонят не меня, — меня и так слава Богу уже выгнали! — меня будут травить как дикого зверя. А вот кого отсюда выгонят, так это Николь.

— То есть как Николь?

— Ну, разумеется, Николь, ту самую Николь, которой бросают камешки через стену.

— Берегитесь, господин Жильбер, — угрожающе проговорила служанка, — на площади Людовика Пятнадцатого у вас в руках нашли клочок от платья мадемуазель.

— Вы в этом уверены?

— Господин Филипп говорил об этом со своим отцом. Он еще ни о чем не подозревает, но если ему помочь, он, может быть, кое о чем догадается.

— Кто же ему поможет?

— Я, конечно.

— Будьте осторожны, Николь, ведь барон может также узнать, как под видом того, что вы развешиваете кружева, на самом деле подбираете камешки, которые вам бросают через стену.

— Неправда! — вскрикнула Николь.

Потом она передумала и решила не запираться.

— Ничего нет особенного в том, что я получаю записки! Это не так страшно, как пробраться сюда в то время, как мадемуазель раздевается… Что вы на это скажете, господин Жильбер?

— Скажу, мадемуазель Николь, что нехорошо такой благоразумной девушке, как вы, просовывать ключи под садовые калитки.

Николь всю передернуло.

— Скажу, — продолжал Жильбер, — что, будучи хорошо знакомым и барону де Таверне, и господину Филиппу, и мадемуазель Андре, я совершил ошибку, пробравшись к ней, потому что очень беспокоился о здоровье бывших хозяев, особенно мадемуазель Андре, которую я пытался спасти на площади, старался так, что у меня в руке остался, как вы сами подтвердили, клочок ее платья. Скажу, что если я совершил эту вполне простительную ошибку, пробравшись сюда, то вы поступили непростительно, введя постороннего в дом своих хозяев и бегая на свидания с этим посторонним в оранжерею, где привели с ним около часу.

— Жильбер! Жильбер!

— Вот что такое добродетель… добродетель мадемуазель Николь, я хотел сказать. Ах, вам не нравится, что я оказался в вашей комнате, мадемуазель Николь? А вы в это время…

— Господин Жильбер!

— Так скажите своей хозяйке, что я в нее влюблен, а я скажу, что пришел не к ней, а к вам, и она мне поверит, потому что вы имели глупость сказать ей об этом сами еще в Таверне.

— Жильбер, дружочек!..

— И вас прогонят, Николь. Вместо того чтобы отправиться вместе со своей хозяйкой в Трианон ко двору ее высочества и кокетничать с богатыми и знатными сеньорами, — а это вы непременно стали бы делать, останься вы в доме, — вместо этого вам придется убраться вместе со своим любовником, господином де Босиром, воякой-капралом. Ах, какое падение! Далеко же вас завело ваше честолюбие, мадемуазель Николь! Николь — любовница французского гвардейца!

Жильбер расхохотался и пропел:

Я в гвардии французской Любовника нашла!

— Сжальтесь, господин Жильбер, — пролепетала Николь, — не смотрите на меня так! Какие у вас недобрые глаза, они так и горят в темноте! Пожалуйста, перестаньте смеяться, я боюсь вашего смеха.

— Тоща отоприте мне дверь, Николь, — приказал Жильбер, — и ни слова больше!

Николь отворила дверь. Ее охватила сильная нервная дрожь: плечи ее ходили ходуном, а голова тряслась, будто у старухи.

Жильбер был совершенно спокоен; он вышел первым и, видя, что девушка идет за ним следом, обратился к ней:

— Нет! Вы знаете способ провести сюда людей, а у меня — свой способ выйти отсюда. Ступайте в оранжерею к досточтимому господину де Босиру — он, должно быть, заждался. Оставайтесь там на десять минут дольше, чем рассчитывали. Я вам дарю их в обмен на ваше молчание.

— Десять минут? Почему десять? — спросила затрепетавшая Николь.

— Да потому, что за это время я успею исчезнуть. Ступайте, мадемуазель Николь, и не оборачивайтесь, подобно жене Лота, историю которой я вам рассказывал в Таверне в те времена, когда вы назначали мне свидания в стогу сена. Иначе с вами случится нечто худшее, чем если бы вы обратились в соляной столп. Ступайте, сладострастница, ступайте. Больше мне нечего прибавить.

Покорная, напуганная, подавленная самоуверенностью Жильбера, от которого теперь зависело ее будущее, Николь с опущенной головой подошла к оранжерее, где ее дожидался встревоженный капрал Босир.

А Жильбер с прежними предосторожностями подошел к стене; оставаясь незамеченным, он взялся за веревку и, отталкиваясь от увитой диким виноградом решетки трельяжа, добрался до желоба второго этажа, а потом ловко вскарабкался на мансарду.

Судьба пожелала, чтобы он никого не встретил на своем пути: соседки уже легли, а Тереза была еще за столом.

Жильбер был так возбужден одержанной над Николь победой, что ни разу не оступился, передвигаясь по желобу. В эту минуту он готов был пройти по лезвию бритвы длиной в целое льё.

Ведь целью его пути была Андре.

Итак, он добрался до чердака, запер окно и разорвал записку, к которой так никто и не притронулся.

Он с удовольствием растянулся на кровати.

Спустя полчаса послышался голос Терезы: она спрашивала через дверь, как он себя чувствует.

Жильбер поблагодарил ее, позевывая и тем самым давая понять, что его клонит ко сну. Он страстно желал вновь остаться в одиночестве, в темноте и тишине; ему хотелось помечтать вволю, насладиться воспоминаниями; он сердцем, разумом, всем своим существом словно заново переживал события этого незабываемого дня.

Однако вскоре на глаза его опустилась пелена и исчезли все: и барон, и Филипп, и Николь, и Босир; перед глазами у него осталась лишь Андре — полуобнаженная, с приподнятыми над головой руками, вытаскивавшая шпильки из своих прекрасных волос.

LXXV

БОТАНИКИ

События, о которых мы только что рассказали, произошли в пятницу вечером; а в воскресенье в лесу Люсьенна должна была состояться прогулка; к ней, словно к празднику, готовился Руссо.

Жильбер ко всему был равнодушен с тех пор, как узнал о предстоящем отъезде Андре в Трианон. Он целый день не отходил от окошка. Окно Андре оставалось отворено, раза два девушка подходила к нему, еще слабая и бледная, подышать воздухом. Когда Жильбер видел ее, ему казалось, что ничего не просил бы у Бога, знай он, что Андре суждено жить в этом павильоне вечно, а у него была бы только эта мансарда, откуда он мог бы дважды в день, как теперь, мельком видеть девушку.