— Какой же? — спросил, хмуря брови, рыцарь, которому явно надоедал этот допрос.

— Граф Энрике де Трастамаре находится всего в ста метрах отсюда; я пошлю за ним, и мы увидим, узнает ли он своего дорогого брата.

Рыцаря невольно передернуло от ярости.

— Ага, краснеете! — воскликнул Каверлэ. — Ну что ж, признавайтесь, и, если признаетесь, я — слово капитана! — клянусь вам, все останется между нами, и ваш брат даже не узнает, что мне выпала честь несколько мгновений беседовать с вашим величеством.

— Ладно, говорите: чего вы хотите?

— Я ничего не захочу, вы это прекрасно понимаете, государь, до тех пор, пока не буду уверен, что мне в руки попал именно дон Педро.

— Предположите же, что я в самом деле король, и говорите.

— Чума меня раздери! Вам, государь, просто сказать: «Говорите!» Неужели вы думаете, что мне надо сказать вам так мало, что это уложится в два слова?! Нет, ваше величество, прежде всего нужна охрана, достойная вашего величества.

— Охрана?! Значит, вы рассчитываете держать меня в плену?

— Во всяком случае, таково мое намерение.

— А я говорю вам, что больше не останусь здесь ни часа, даже если это обойдется мне в половину моего королевства.

— О, именно столько это вам и будет стоить, государь, и это еще совсем дешево, поскольку в том положении, в каком вы оказались, вы почти наверняка рискуете потерять все.

— Тогда назначайте цену! — вскричал пленник.

— Мне надо подумать, государь, — холодно ответил Каверлэ.

Казалось, дон Педро сдержался с невероятным трудом и, не отвечая ни слова, сел напротив полога палатки, повернувшись к капитану спиной.

Тот, похоже, глубоко задумался; потом, помолчав, спросил:

— Вы ведь дадите мне полмиллиона экю золотом, не правда ли?

— Вы глупец, — ответил король. — Столько не найдется во всех провинциях Испании.

— Значит, триста тысяч, а? Надеюсь, я вполне благоразумен?

— И половины не дам, — сказал король.

— Тогда, ваше величество, — ответил Каверлэ, — я напишу записочку вашему брату Энрике де Трастамаре. Он лучше меня знает толк в таких делах и назначит цену.

Дон Педро сжал кулаки, и можно было заметить, как пот выступил у него на лбу и потек по щекам.

Каверлэ повернулся к секретарю:

— Метр Робер, попросите от моего имени графа дона Энрике де Трастамаре пожаловать в мою палатку.

Писец направился к выходу, но едва он собрался ступить на порог, как дон Педро встал.

— Я дам триста тысяч золотых экю, — сказал он.

Каверлэ подпрыгнул от радости.

— Но, поскольку, покинув вас, я смогу попасть в лапы какого-нибудь другого бандита вроде вас, который тоже назначит за меня выкуп, вы дадите мне расписку и охранную грамоту.

— А вы отсчитаете мне триста тысяч экю.

— Нет, ибо вы понимаете, что такую сумму с собой не возят; хотя среди ваших людей наверняка найдется какой-нибудь еврей, знающий толк в бриллиантах?

— Да я и сам в них разбираюсь, государь, — ответил Каверлэ.

— Отлично. Подойди сюда, Мотриль, — сказал король, сделав мавру знак приблизиться. — Ты слышал?..

— Да, государь, — сказал Мотриль, доставая из широких шаровар длинный кошелек, сквозь петли которого мелькали чудесные отблески, которые творец драгоценных камней заимствует у царя светил.

— Приготовьте расписку, — сказал дон Педро.

— Она уже готова, — ответил капитан, — надо лишь проставить сумму.

— А охранная грамота?

— Она под распиской. Я слишком усердный слуга вашего величества, чтобы заставлять вас ждать.

Кривая ухмылка появилась на губах короля. Он подошел к столу:

«Я, Гуго де Каверлэ, — прочел он, — командир английских наемников…»

Дальше король читать не стал; луч, подобный молнии, мелькнул в его глазах.

— Значит, вас зовут Гуго де Каверлэ? — спросил он.

— Да, — ответил командир, удивляясь радостному выражению в голосе короля, причину которого он тщетно старался угадать.

— И вы командир английских наемников? — продолжал дон Педро.

— Несомненно.

— Тогда подождите-ка, — сказал король. — Мотриль, положи эти бриллианты в кошелек, а кошелек спрячь в карман.

— Это почему же? — удивился Каверлэ.

— Потому, что здесь я должен отдавать, а не получать приказы, — вскричал дон Педро, доставая из-за пазухи пергамент.

— Это еще почему?! — высокомерно спросил Каверлэ. —

Знайте же, государь, что на свете есть лишь один человек, который имеет право приказывать Гуго де Каверлз…

— Так вот, — перебил его дон Педро, — подпись этого человека — внизу пергамента. От имени Черного принца приказываю вам, Гуго де Каверлз, повиноваться мне.

Каверлз, встряхнув головой, взглянул на развернутый пергамент в руке короля, но, едва увидев подпись, так завопил, что сбежались офицеры, из уважения к Каверлз не входившие в палатку.

Пергамент, который пленник предъявил командиру наемников, действительно был охранной грамотой, данной Черным принцем дону Педро, и содержал приказ английским подданным повиноваться ему во всем до тех пор, пока сам принц не примет командование английской армией.

— Я вижу, что в самом деле отделался дешевле, чем думал ты, да и я тоже. Но не волнуйся, мой храбрец, я тебя вознагражу.

— Вы правы, государь, — ответил Каверлз со зловещей улыбкой, которую скрывало опущенное забрало. — Вы не только свободны, я еще и жду ваших приказаний.

— Хорошо! — сказал дон Педро. — Прикажи-ка, как ты намеревался, метру Роберу отправиться за моим братом графом Энрике де Трастамаре и привести его сюда.

VI

ГЛАВА, ГДЕ МЫ НАХОДИМ ПРОДОЛЖЕНИЕ И ОБЪЯСНЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ

События, что остались нам неизвестны после отъезда, а вернее, бегства, Аженора из Бордо и сцены в саду, развертывались таким образом.

Дон Педро добился покровительства принца Уэльского, в чем он нуждался ради того, чтобы возвратиться в Испанию; уверенный в поддержке людьми и деньгами, он вместе с Мотрилем немедля отправился в путь, получив от принца охранную грамоту, что обеспечивало власть и безопасность при встрече с бандами наемников-англичан.

Маленький отряд направился к испанской границе, где, как мы уже рассказывали, храбрый Гуго де Каверлз раскинул целую сеть ловушек.

И все-таки, несмотря на то что Каверлз был осторожным командиром и опытным воином, король дон Педро, благодаря знанию местности, сумел бы, вероятно, миновать Арагон и пробраться в Новую Кастилию без всяких неприятностей, если бы не следующий случай.

Однажды вечером, когда король с Мотрилем, разложив большой сафьяновый пергамент — карту всех Испаний, отыскивали дорогу, по которой им предстояло ехать дальше, шторы носилок бесшумно раздвинулись и высунулась головка Аиссы.

Юная мавританка взглядом подала знак рабу, лежавшему рядом на земле, подойти поближе.

— Раб, из какой ты страны? — спросила она.

— Я родился за морем, — ответил он, — на берегу, который смотрит на Гранаду, но не завидует ей.

— Тебе ведь очень хочется вернуться на родину, правда?

— Да, — тяжело вздохнул раб.

— Завтра, если пожелаешь, станешь свободным.

— Отсюда далеко до озера Лаудиа, — сказал он, — и беглец умрет с голоду, прежде чем туда доберется.

— Не умрет, потому что он возьмет с собой жемчужное ожерелье, и ему хватит одной жемчужины, чтобы прокормиться в пути.

И Аисса сняла свое ожерелье и бросила его рабу.

— Что я должен сделать, чтобы получить и свободу, и жемчужное ожерелье? — спросил раб, дрожа от радости.

— Видишь вон ту серую стену, что закрывает горизонт? — сказала Аисса. — Там лагерь христиан. Сколько тебе нужно времени, чтобы добраться до него?

— Еще не смолкнет песнь соловья, как я буду там, — ответил раб.

— Ну так слушай, что я тебе скажу, и храни каждое мое слово в своей памяти.

Раб внимал Аиссе с исступленным восторгом.

— Возьми эту записку, — продолжала она, — проберись в лагерь, узнай, где знатный рыцарь-франк, командир по имени граф де Молеон; устрой так, чтобы тебя провели к нему, и передай вот этот мешочек; за это он даст тебе сто золотых монет. Ступай!