И она жестом показала на Аженора.
Мотриль протянул руку, чтобы схватить Аиссу, но она отпрянула назад, и перед ним предстал Молеон, который невозмутимо стоял, держа в руке меч.
В глазах Мотриля пылала такая яростная ненависть, что Молеон занес над ним меч.
Но в этот же миг он почувствовал, что Аисса удерживает его руку.
— Нет, не убивай его при мне! — воскликнула она. — Ты силен, вооружен, неуязвим, оставь его и уходи.
— Ах так! — вскричал Мотриль, ударом ноги сбив лестницу. — Ты силен, вооружен, неуязвим, сейчас посмотрим, кто сильнее.
В эту секунду раздался громкий свист, и появилась дюжина мавров с боевыми топорами и кривыми саблями.
— Ах, псы неверные! — вскричал Аженор. — Идите сюда и посмотрим, кто кого!
— Смерть христианину! — кричал Мотриль. — Смерть!
— Ничего не бойся, — шепнула Аисса.
Она спокойным твердым шагом вышла вперед, встав между рыцарем и нападавшими.
— Мотриль, я хочу видеть, как этот молодой человек уйдет отсюда, ты слышишь? — сказала она. — Я хочу, чтобы он ушел отсюда живым, и горе тебе, если хоть волос падет с его головы!
— Неужели ты любишь этого гяура? — воскликнул Мотриль.
— Я люблю его, — ответила Аисса.
— Тем более его следует убить. Убейте его! — приказал Мотриль, выхватывая из ножен кинжал.
— Мотриль! — нахмурив брови, крикнула Аисса, метнув в него грозный, словно молния, взгляд. — Ты разве не понял меня и тебе дважды надо повторять, что я хочу, чтобы юноша немедленно ушел отсюда?
— Убейте его! — повторил взбешенный Мотриль.
Аженор встал в защитную позу.
— Постой, сейчас ты увидишь, как тигр станет агнцем, — сказала Аисса, выхватив из-за пояса тонкий и острый кинжал, и, обнажив свою прекрасную, золотистую, как гранаты Валенсии, грудь, приставила его острием к коже, которая подалась под опасной тяжестью.
Мавр взвыл от ужаса.
— Знай же, — воскликнула она, — клянусь тебе Богом арабов, от которого отрекаюсь, клянусь Богом христиан, который станет моим Богом, что, если с этим юношей случится беда, я убью себя!
— Аисса! Умоляю тебя, остановись! — вскричал мавр. — Я с ума схожу!
— Тогда брось кинжал, — приказала девушка.
Мавр подчинился.
— Прикажи слугам уйти.
Мотриль махнул рукой, и слуги удалились.
Потом, устремив на молодого человека взгляд, томный от нежности и пылкий от желания, она тихо сказала:
— Подойди ко мне, Аженор, я хочу проститься с тобой.
— Разве ты не пойдешь со мной? — спросил Молеон.
— Нет, он предпочтет убить меня, нежели потерять. Я остаюсь, чтобы спасти нас.
— Но будешь ли ты меня любить? — спросил Молеон.
— Видишь вон ту звезду? — спросила Аисса, показывая молодому человеку самую яркую из звезд, горевших на небосводе.
— Да, вижу! — воскликнул Аженор.
— Так вот! Раньше она погаснет в небе, чем любовь угаснет в моем сердце. Прощай!
И, приподняв забрало шлема своего возлюбленного, она запечатлела на его устах долгий поцелуй; мавр же стоял в стороне и кусал от бессильной злости руки.
— Теперь, ступай, — сказала Аисса рыцарю, — но будь готов ко всему.
Стоя у лестницы, которую Аженор снова приставил к стене, Аисса улыбалась, глядя на Молеона; рукой она останавливала Мотриля, подобно тому, как укротители тигров одним жестом заставляют улечься зверя, который, казалось, был готов растерзать их.
— Прощай! — воскликнул Аженор. — Помни о своем обещании.
— До свидания! — ответила прекрасная мавританка. — Я не нарушу его.
Аженор послал девушке последний воздушный поцелуй и скрылся по ту сторону стены.
Мавр проводил рычанием ускользнувшую добычу.
— Теперь не старайся доказывать мне, что ты следишь за каждым моим шагом, — обратилась Аисса к Мотрилю, — не заставляй меня подозревать, что обращаешься со мной как с рабыней, ведь тебе известно, что у меня есть средство стать свободной. Ладно, уже поздно, отец, пошли домой.
Мотриль пропустил ее вперед, и она, спокойная, задумчивая, пошла по аллее к дому. Он поднял свой острый кинжал и, проведя ладонью по лбу, прошептал:
— Дитя! Через несколько месяцев, может, даже дней, ты уже не укротишь Мотриля так просто.
В тот миг, когда девушка уже вступила одной ногой на порог, Мотриль услышал за спиной чьи-то шаги.
— Ступайте скорее, Аисса, — сказал он. — Это король.
Девушка вошла в дом и неторопливо, словно она не слышала этих слов, закрыла за собой дверь. Мотриль видел, как она скрылась в доме; через несколько секунд к нему подошел король.
— Ну что ж, друг Мотриль, с победой! — воскликнул король. — Да, мы победили. Но почему ты ушел в тот момент, когда совет начал обсуждать наши дела?
— Я подумал, что жалкому рабу-мавру не место среди столь могущественных христианских вельмож, — ответил он.
— Ты лжешь, Мотриль, — сказал дон Педро, — ты волновался за свою дочь и ушел следить за ней.
— Полно, сеньор! — возразил Мотриль, улыбаясь тому, что короля дона Педро так сильно волнует Аисса. — Клянусь сетью, может показаться, что вы думаете об этом больше меня.
И оба вошли в дом, хотя дон Педро все-таки с любопытством бросил взгляд на окно, за которым вырисовывалась тень женщины.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
ГЛАВА, ГДЕ МЫ УБЕЖДАЕМСЯ, ЧТО МЕССИР ДЮГЕКЛЕН — СЛАВНЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ, НО И НЕ МЕНЕЕ СЛАВНЫЙ ЗНАТОК СЧЕТА
Граф Энрике де Трастамаре и его спутник Аженор направлялись в Бордо, где их ждали события, о которых мы уже рассказывали, а Дюгеклен, коего Карл Пятый облачил неограниченными полномочиями, собрал главных командиров наемных отрядов и объяснял им свой план кампании.
Эти жестокие воины, вынужденные, подобно хищным птицам или волкам, каждый день проявлять осторожность, хитрость и дерзость, которые простых смертных возвышают, а людей одаренных делают гениальными, обладали большим, нежели вы думаете, пониманием стратегии и воинским искусством.
Поэтому они прекрасно разобрались в тех предложениях, которые бретонский герой вынес на их суд; совокупность их складывалась из боевых действий, которые всегда можно было легко прекратить, и отдельных операций, вытекающих из обстоятельств. Однако все эти воинственные замыслы упирались в единственный, неопровержимый довод: нужны деньги.
Будет справедливо сказать, что довод этот не вызвал возражений; требование денег было выдохнуто как бы единой глоткой.
— Верно, — ответил Дюгеклен, — и я уже подумал об этом.
Командиры одобрительно закивали головой в знак того, что они благодарны за подобную предусмотрительность.
— Но, — прибавил Дюгеклен, — деньги вы получите после первого сражения.
— До него еще дожить надо, — возразил рыцарь Смельчак, — и хоть немного заплатить нашим солдатам.
— Иначе, — подхватил Каверлэ, — нам придется по-прежнему драть шкуру с французского крестьянина. Но их вопли — вечно эти чертовы мужланы орут! — будут терзать слух нашего прославленного коннетабля. Кстати, как можно быть честным командиром, если тебе приходится грабить, словно последнему солдату?
— Исключительно правильно, — согласился Дюгеклен.
— А я добавлю, — начал Клод Живодер, другой плут, вполне свой в компании подобных волков (он слыл менее жестоким, чем Каверлэ* но был вероломнее и жаднее), — добавлю, говорю я вам, что мы теперь союзники его величества короля Франции, так как идем мстить за смерть его сестры, и мы будем недостойны этой чести — а для простых наемников вроде нас сия честь бесценна, — если не перестанем хоть на какое-то время разорять народ нашего царственного союзника.
— Умные и глубокие слова, — заметил Дюгеклен, — однако подскажите мне способ раздобыть деньги.
— Добывать деньги не наше дело, — ответил Гуго де Каверлэ, — наше дело — их получить.