— Вы все еще считаетесь женихом мадемуазель Данглар?

— Почему вы меня спрашиваете об этом сейчас?

— Потому что, мне кажется, вопрос о том, состоится этот брак или нет, связан с тем, что нас сейчас занимает.

— Как! — вспыхнул Альбер, — вы думаете, что Данглар…

— Я вас просто спрашиваю, как обстоит дело с вашей свадьбой. Черт возьми, не выводите из моих слов ничего другого, кроме того, что я в них вкладываю, и не придавайте им такого значения, какого у них нет!

— Нет, — сказал Альбер, — свадьба расстроилась.

— Хорошо, — сказал Бошан.

Потом, видя, что молодой человек снова опечалился, он сказал:

— Знаете, Альбер, послушайтесь моего совета, выйдем на воздух; прокатимся по Булонскому лесу в экипаже или верхом; это вас отвлечет; потом заедем куда-нибудь позавтракать, а после каждый из нас пойдет по своим делам.

— С удовольствием, — сказал Альбер, — но только пойдем пешком, я думаю, мне будет полезно немного утомиться.

— Пожалуй, — сказал Бошан.

И друзья вышли и пешком пошли по бульвару. Дойдя до церкви Мадлен, Бошан сказал:

— Слушайте, — раз уж мы здесь, зайдем к господину де Монте-Кристо, он развлечет вас; он превосходно умеет успокоить и подбодрить, потому что никогда ни о чем не спрашивает, а, по-моему, люди, которые никогда ни о чем не спрашивают, — самые лучшие утешители.

— Пожалуй, — сказал Альбер, — зайдем к нему, я его люблю.

VIII

ПУТЕШЕСТВИЕ

Монте-Кристо очень обрадовался, увидев, что молодые люди пришли вместе.

— Итак, я надеюсь, все кончено, разъяснено, улажено? — сказал он.

— Да, — отвечал Бошан, — эти нелепые слухи сами собой заглохли, и, если бы они снова всплыли, я первый ополчился бы против них. Не будем больше говорить об этом.

— Альбер вам подтвердит, — сказал граф, — что я ему советовал то же самое. Кстати, — прибавил он, — вы застали меня за неприятнейшим занятием.

— А что вы делали? — спросил Альбер. — Похоже, приводили в порядок свои бумаги?

— Только не свои, слава Богу! Мои бумаги всегда в образцовом порядке, ибо у меня их нет. Я разбирал бумаги господина Кавальканти.

— Кавальканти? — переспросил Бошан.

— Разве вы не знаете, что граф — покровитель этого молодого человека? — сказал Альбер.

— Вы не совсем правы, — сказал Монте-Кристо, — я никому не покровительствую, и меньше всего Кавальканти.

— Он женится вместо меня на мадемуазель Данглар, — продолжал Альбер, пытаясь улыбнуться, — каковое обстоятельство, сами понимаете, дорогой Бошан, повергает меня в отчаяние.

— Как! Кавальканти женится на мадемуазель Данглар? — спросил Бошан.

— Вы что же, с неба свалились? — сказал Монте-Кристо-.— Вы, журналист, возлюбленный Молвы! Весь Париж только об этом и говорит.

— И это вы, граф, устроили этот брак? — спросил Бошан.

— Я? Пожалуйста, господин охотник за новостями, не вздумайте распространять подобные слухи! Бог мой! Чтобы я да устраивал чей-нибудь брак? Нет, вы меня не знаете; наоборот, я всячески противился этому, я отказался быть посредником.

— Понимаю, — сказал Бошан, — из-за нашего друга Альбера?

— Только не из-за меня, — сказал Альбер. — Граф не откажется подтвердить, что я, наоборот, давно просил его расстроить эти планы, и счастье, что они расстроились. Граф уверяет, что не его я должен благодарить за это; пусть так, мне придется, как древним, воздвигнуть алтарь Deo ignoto.

— Послушайте, — сказал Монте-Кристо, — это все так далеко от меня, что я даже нахожусь в натянутых отношениях и с тестем и с женихом; и только мадемуазель Эжени, которая, по-видимому, не имеет особой склонности к замужеству, сохранила ко мне добрые чувства и благодарность за то, что я не старался заставить ее отказаться от дорогой ее сердцу свободы.

— И вы говорите, эта свадьба состоится?

— Да, невзирая на все мои предостережения. Я ведь не знаю этого молодого человека; говорят, он богат и из хорошей семьи, но для меня все это только "говорят". Я до тошноты повторял это Данглару, но он без ума от своего итальянца. Я счел даже нужным сообщить ему об одном обстоятельстве, по-моему еще более важном: этого молодого человека не то подменили, когда он был грудным младенцем, не то его украли цыгане, не то его где-то потерял его воспитатель, не знаю точно. Но мне доподлинно известно, что его отец ничего о нем не знал десять с лишним лет. Что он делал эти десять лет бродячей жизни, Бог весть. Но и это предостережение не помогло. Мне поручили написать майору, попросить его выслать документы: вот они. Я их посылаю Дангларам, но, как Пилат, умываю руки.

— А мадемуазель д’Армильи? — спросил Бошан. — Она не в обиде на вас, что вы отнимаете у нее ученицу?

— Право, не могу вам сказать, но, по-видимому, она уезжает в Италию. Госпожа Д англ ар говорила со мной о ней и просила у меня рекомендательных писем к итальянским импресарио. Я дал ей записку к директору театра Валле, который мне кое-чем обязан. Но что с вами, Альбер? Вы такой грустный; уж не влюблены ли вы, сами того не подозревая, в мадемуазель Данглар?

— Как будто нет, — сказал Альбер с печальной улыбкой.

Бошан принялся рассматривать картины.

— Во всяком случае, — продолжал Монте-Крис-то, — вы не такой, как всегда. Скажите, что с вами?

— У меня мигрень, — сказал Альбер.

— Если так, мой дорогой виконт, — сказал Монте-Кристо, — то я могу предложить вам незаменимое лекарство, которое мне всегда помогает, когда мне не по себе.

— Какое? — спросил Альбер.

— Перемену места.

— Вот как? — сказал Альбер.

— Да. Я и сам сейчас очень не в духе и собираюсь уехать. Хотите, поедем вместе?

— Вы не в духе, граф! — сказал Бошан. — Почему?

— Вам легко говорить, а вот посмотрел бы я на вас, если бы в вашем доме велось следствие!

— Следствие? Какое следствие?

— А как же, сам господин де Вильфор ведет следствие по делу о моем милейшем убийце, — по-видимому, это какой-то разбойник, бежавший с каторги.

— Ах да, — сказал Бошан, — я читал об этом в газетах. Кто он такой, этот Кадрусс?

— Какой-то провансалец. Вильфор слышал о нем, когда служил в Марселе, а Данглар даже припоминает, что видел его. Поэтому господин королевский прокурор принял самое горячее участие в этом деле, оно, по-видимому, чрезвычайно заинтересовало и префекта полиции. Благодаря их вниманию, за которое я им как нельзя более признателен, мне уже недели две как приводят на дом всех бандитов, каких только можно раздобыть в Париже и его окрестностях, под тем предлогом, что это убийцы Кадрусса. Если так будет продолжаться, через три месяца в славном французском королевстве не останется ни одного вора, ни одного убийцы, который не знал бы назубок плана моего дома. Мне остается только отдать им его в полное распоряжение и уехать куда глаза глядят. Поедемте со мной, виконт!

— С удовольствием.

— Значит, решено?

— Да, но куда же мы едем?

— Я вам уже сказал, туда, где воздух чист, где шум убаюкивает, где, как бы ни был горд человек, он становится смиренным и чувствует свое ничтожество. Я люблю это уничижение, я, которого, как и Августа, называют властителем Вселенной.

— Но где же это?

— На море, виконт, на море. Я, видите ли, моряк: еще ребенком я засыпал на руках у старика-Океана и на груда у прекрасной Амфитриты, играл его зеленым плащом и ее лазоревыми одеждами; я люблю море, как возлюбленную, и, если долго не вижу его, тоскую по нем.

— Так едемте, граф!

— На море?

— Да.

— Вы согласны?

— Согласен.

— В таком случае, виконт, у моего крыльца сегодня будет ждать дорожная карета, в которой ехать так же удобно, как в кровати; в нее будут впряжены четыре лошади. Послушайте, Бошан, в моей карете можно легко разместиться и вчетвером. Хотите поехать с нами? Я вас приглашаю.

— Благодарю вас, я только что был на море.