— Так, — сказал он, — их двое: один действует, а другой сторожит.

Он дал знак Али не спускать глаз с человека на улице и вернулся к тому, который забрался в будуар.

Взломщик уже вошел в комнату и осторожно двигался, вытянув руки вперед.

Наконец он, по-видимому, освоился с обстановкой; в будуаре были две двери, и он обе запер на задвижки.

Когда он подходил к той, которая вела в спальню, Монте-Кристо подумал, что он собирается войти, и взялся за один из пистолетов, но услышал лишь шорох задвижки, скользящей в медных петлях. Это была мера предосторожности, и только; ночной посетитель, не зная, что граф позаботился снять скобу, мог теперь чувствовать себя как дома и совершенно спокойно приниматься за работу.

Взломщик неторопливо вытащил из своего широкого кармана какой-то предмет, поставил его на столик, затем подошел к секретеру, нащупал замок и заметил, что, вопреки его ожиданиям, ключа нет.

Но взломщик был человек опытный и все предвидел. Граф услышал характерное звяканье: так звякает связка отмычек в руках слесаря, пришедшего отпереть испорченный замок. Воры прозвали их "соловьями", вероятно, потому, что им доставляет удовольствие слушать, как они поют по ночам, со скрипом поворачиваясь в замке.

— Да это просто вор, — разочарованно пробормотал Монте-Кристо.

Но в темноте человек не мог подобрать подходящего инструмента. Тогда он прибег к помощи того предмета, который он поставил на столик; он нажал пружину, и тотчас же луч света, правда слабый, но все же достаточный для того, чтобы видеть, осветил его руки и лицо.

— Вот оно что! — чуть слышно вырвалось у Монте-Кристо, и он изумленно отступил на шаг. — Да ведь это…

Али поднял топорик.

— Стой на месте, — шепотом сказал ему Монте-Кристо, — и положи топор: оружие нам больше не понадобится.

Затем он прибавил несколько слов, еще понизив голос, потому что при вырвавшемся у него изумленном возгласе, хоть и еле слышном, взломщик встрепенулся и застыл в позе античного точильщика.

Выслушав графа, Али на цыпочках отошел от него, подошел к стене алькова и снял с вешалки черное одеяние и треугольную шляпу. Тем временем Монте-Кристо быстро сбросил с себя сюртук, жилет и сорочку. При свете тонкого луча, пробивавшегося через щель в филенке, можно было различить на груди у графа гибкую и тонкую стальную кольчугу, каких во Франции, где больше не страшатся кинжалов, уже никто не носит после Людовика XVI, который боялся быть заколотым и которому вместо этого отрубили голову.

Эта кольчуга тотчас же скрылась под длинной сутаной, как волосы графа — под париком с тонзурой; надетая поверх парика треугольная шляпа окончательно превратила графа в аббата.

Между тем взломщик, не слыша больше ни звука, снова выпрямился и, пока Монте-Кристо совершал свое превращение, подошел к секретеру, замок которого начал уже потрескивать под его "соловьем".

— Ладно, ладно, несколько минут ты еще повозишься! — прошептал граф, по-видимому полагаясь на какой-то секрет в замке, не известный взломщику, несмотря на всю его опытность.

И он подошел к окну.

Человек, который взобрался на тумбу, теперь слез с нее и шагал взад и вперед по улице, но, странное дело: вместо того чтобы следить за прохожими, которые могли появиться либо со стороны Елисейских полей, либо со стороны предместья Сент-Оноре, он, по-видимому, интересовался лишь тем, что происходило в доме графа, и всячески старался увидеть, что творится в будуаре.

Монте-Кристо вдруг хлопнул себя по лбу, и на его губах появилась молчаливая усмешка.

Он подошел к Али.

— Стой здесь в темноте, — тихо сказал он ему, — и что бы ты ни услышал, что бы ни произошло, не выходи отсюда и не показывайся, пока я тебя не кликну по имени.

Али кивнул в знак, что понял и повинуется.

Тогда Монте-Кристо достал из шкафа зажженную свечу и, выбрав минуту, когда вор был всецело поглощен замком, тихонько открыл дверь, стараясь, чтобы свет падал на его лицо.

Дверь открылась так тихо, что вор ничего не услышал. Но, к его великому изумлению, комната неожиданно осветилась.

Он обернулся.

— Добрый вечер, дорогой господин Кадрусс! — сказал Монте-Кристо. — Что это вы делаете здесь в такой поздний час?

— Аббат Бузони! — воскликнул Кадрусс.

И, не понимая, каким путем очутился здесь этот странный посетитель, раз он закрыл обе двери, он выронил связку отмычек и замер как в столбняке.

Граф стал между Кадруссом и окном, отрезав таким образом перепуганному вору единственный путь отступления.

— Аббат Бузони! — повторил Кадрусс, оторопело глядя на графа.

— Да, аббат Бузони! — сказал Монте-Кристо, — он самый, и я очень рад, что вы меня узнали, дорогой господин Кадрусс, это доказывает, что у вас хорошая память, потому что, если я не ошибаюсь, мы не виделись уже лет десять.

Это спокойствие, эта ирония, этот властный тон внушили Кадруссу такой ужас, что у него закружилась голова.

— Аббат! Аббат! — бормотал он, стискивая руки и стуча зубами.

— Итак, вы решили обокрасть графа де Монте-Кристо? — продолжал мнимый аббат.

— Господин аббат, — прошептал Кадрусс, тщетно пытаясь проскользнуть мимо графа к окну, — господин аббат, я сам не знаю… поверьте… клянусь вам…

— Вырезанное стекло, — продолжал граф, — потайной фонарь, связка отмычек, наполовину взломанный секретер— все это говорит само за себя.

Кадрусс беспомощно озирался, отыскивая угол, куда бы спрятаться, или щель, через ‘ которую можно было бы улизнуть.

— Я вижу, вы все тот же, господин убийца, — сказал граф.

— Господин аббат, раз вы все знаете, вы должны знать, что это не я, это Карконта; это и суд признал: ведь меня приговорили только к галерам.

— Разве вы уже отбыли свой срок, что опять стараетесь туда попасть?

— Нет, господин аббат, меня освободил один человек.

— Этот человек оказал обществу недурную услугу.

— Но я обещал… — сказал Кадрусс.

— Итак, вы бежали с каторги? — прервал его Монте-Кристо.

— Увы, — ответил перепуганный Кадрусс.

— Рецидив при отягчающих обстоятельствах?.. За это, если не ошибаюсь, полагается гильотина. Тем хуже, diavolo, как говорят остряки у меня на родине.

— Господин аббат, я поддался искушению…

— Все преступники так говорят.

— Нужда…

— Бросьте, — презрительно сказал Бузони, — человек в нужде просит милостыню, крадет булку с прилавка, но не является в дом, полагая, что он пуст, взламывать секретер. А когда ювелир Жоаннес отсчитал вам сорок пять тысяч франков за тот алмаз, который вы от меня получили, и вы убили его, чтобы завладеть и алмазом, и деньгами, вы это тоже сделали из нужды?

— Простите меня, господин аббат, — сказал Кадрусс, — вы меня уже спасли однажды, спасите меня еще раз.

— Не имею особого желания повторять этот опыт.

— Вы здесь один, господин аббат? — спросил Кадрусс, умоляюще складывая руки. — Или у вас тут спрятаны жандармы, готовые схватить меня?

— Я совсем один, — сказал аббат, — и я готов сжалиться над вами, и, хотя мое мягкосердечие может привести к новым бедам, я вас отпущу, если вы мне во всем признаетесь.

— Господин аббат, — воскликнул Кадрусс, делая шаг к Монте-Кристо, — вот уж поистине вы мой спаситель.

— Вы говорите, что вам помогли бежать с каторги?

— Это правда, верьте моему слову, господин аббат!

— Кто?

— Один англичанин.

— Как его звали?

— Лорд Уилмор.

— Я с ним знаком, и я проверю, не лжете ли вы.

— Господин аббат, я говорю чистую правду.

— Так этот англичанин вам покровительствовал?

— Не мне, а молодому корсиканцу, с которым мы были скованы одной цепью.

— Как звали этого молодого корсиканца?

— Бенедетто.

— Это только имя.

— У него не было фамилии, это найденыш.

— И этот молодой человек бежал вместе с вами?

— Да.

— Каким образом?

— Мы работали в Сен-Мандрие, около Тулона. Вы знаете Сен-Мандрие?