— Будьте благодарны мне за то, что я не выражаюсь яснее, — сказал он.

Нервная дрожь, вызванная, несомненно, сдерживаемым гневом, охватила Морсера.

— Я имею право, — ответил он, делая над собой усилие, — и я требую, чтобы вы объяснились. Может быть, вы имеете что-нибудь против госпожи де Морсер? Может быть, вы считаете, что я недостаточно богат? Может быть, мои взгляды не сходны с вашими?..

— Ни то, ни другое, ни третье, — сказал Данглар, — это было бы непростительно с моей стороны, потому что, когда я давал слово, я все это знал. Не допытывайтесь. Я очень сожалею, что так встревожил вас. Поверьте, лучше оставим это. Примем среднее решение: ни разрыв, ни обязательство. Зачем спешить? Моей дочери семнадцать лет, вашему сыну двадцать один. Подождем, пусть пройдет время, может быть, то, что сегодня нам кажется неясным, завтра станет слишком ясным; бывает, что в один день опровергается самая убийственная клевета.

— Клевета? — воскликнул Морсер, смертельно бледнея. — Так меня оклеветали?

— Повторяю вам, граф, не требуйте объяснений.

— Итак, сударь, я должен молча снести отказ?

— Он особенно тягостен для меня, сударь. Да, мне он тяжелее, чем вам, потому что я надеялся иметь честь породниться с вами, а несостоявшийся брак всегда бросает большую тень на невесту, чем на жениха.

— Хорошо, сударь, прекратим этот разговор, — сказал Морсер.

И, яростно комкая перчатки, он вышел.

Данглар отметил про себя, что Морсер ни разу не решился спросить, не из-за него ли самого Данглар берет назад свое слово.

Вечером он долго совещался с несколькими друзьями. Кавальканти, который все время находился с дамами в гостиной, последним покинул его дом.

На следующий день, едва проснувшись, Данглар спросил газеты. Как только их принесли, он, отбросив остальные, схватился за "Беспристрастный голос".

Ответственным редактором этой газеты был Бошан.

Данглар поспешно сорвал бандероль, нетерпеливо развернул газету, с пренебрежением пропустил передовую и, дойдя до хроники, со злобной улыбкой прочитал заметку, начинавшуюся словами: "Нам пишут из Янины".

— Отлично, — сказал он, прочитав ее, — вот маленькая статейка о полковнике Фернане, которая, по всей вероятности, избавит меня от необходимости давать какие-либо объяснения графу де Морсеру.

В это же время, а именно в девять часов утра, Альбер де Морсер, весь в черном, застегнутый на все пуговицы, бледный и взволнованный, явился в дом на Елисейских полях.

— Граф вышел с полчаса тому назад, — сказал привратник.

— А Батистена он взял с собой? — спросил Морсер.

— Нет, господин виконт.

— Позовите Батистена, я хочу с ним поговорить.

Привратник пошел за камердинером и через минуту вернулся вместе с ним.

— Друг мой, — сказал Альбер, — прошу простить мою настойчивость, но я хотел лично от вас узнать, действительно ли графа нет дома.

— Да, сударь, — отвечал Батистен.

— Даже для меня?

— Я знаю, насколько граф всегда рад вас видеть, и я никогда не посмел бы поставить вас на одну доску с другими.

— И ты прав, мне нужно его видеть по важному делу. Скоро ли он, по-твоему, вернется?

— Думаю, что скоро; он заказал завтрак на десять часов.

— Отлично, я пройдусь по Елисейским полям и в десять часов вернусь сюда; если граф вернется раньше меня, передайте, что я прошу его подождать меня.

— Будет исполнено, сударь.

Альбер оставил у ворот графа наемный кабриолет, в котором он приехал, и отправился пешком.

Когда он проходил мимо Аллеи Вдов, ему показалось, что у тира Госсе стоит экипаж графа; он подошел и узнал кучера.

— Граф в тире? — спросил его Морсер.

— Да, сударь, — ответил кучер.

В самом деле, еще подходя к тиру, Альбер слышал выстрелы.

Он вошел. В палисаднике он встретил служителя.

— Простите, господин виконт, — сказал тот, — но не угодно ли вам немножко подождать?

— Почему, Филипп? — спросил Альбер; он был завсегдатаем тира, и неожиданное препятствие удивило его.

— Потому что то лицо, которое сейчас упражняется, абонирует весь тир для себя одного и никогда не стреляет при других.

— И даже при вас, Филипп?

— Вы видите, сударь, я стою здесь.

— А кто заряжает пистолеты?

— Его слуга.

— Нубиец?

— Негр.

— Так и есть.

— Вы знаете этого господина?

— Я пришел за ним, это мой друг.

— В таком случае другое дело. Я скажу ему.

И Филипп, подстрекаемый любопытством, прошел в тир. Через секунду на пороге появился Монте-Кристо.

— Простите, дорогой граф, что я врываюсь к вам сюда, — сказал Альбер. — Но прежде всего должен вам сказать, что ваши слуги не виноваты: это я сам так настойчив. Я был у вас, и мне сказали, что вы отправились на прогулку, но к десяти часам вернетесь завтракать. Я тоже решил до десяти погулять и случайно увидел ваш экипаж.

— Из этого я с удовольствием заключаю, что вы приехали позавтракать со мной.

— Благодарю, мне сейчас не до завтрака; быть может, позже мы и позавтракаем, но только в несколько неприятной компании!

— Что такое, не понимаю?

— Дорогой граф, у меня сегодня дуэль.

— У вас? А зачем?

— Да чтобы драться, конечно!

— Я понимаю, но ради чего? Драться можно по многим поводам.

— Затронута моя честь.

— А, это серьезно.

— Настолько серьезно, что я приехал к вам просить об одной услуге.

— О какой?

— Быть моим секундантом.

— Дело нешуточное; не будем говорить об этом здесь, поедем ко мне. Али, подай мне воды.

Граф засучил рукава и прошел в комнатку, где посетители тира обычно мыли руки.

— Войдите, виконт, — шепотом сказал Филипп, — вам будет любопытно взглянуть.

Морсер вошел. На прицельной доске вместо мишени были наклеены игральные карты. Издали Морсеру показалось, что гам вся колода, кроме фигур, — от туза до десятки.

— Вы играли в пикет? — спросил Альбер.

— Нет, — отвечал граф, — я составлял колоду.

— Колоду?

— Да. Видите, это тузы и двойки, но мои пули сделали из них тройки, пятерки, семерки, восьмерки, девятки и десятки.

Альбер подошел ближе.

В самом деле, по совершенно прямой линии и на совершенно точном расстоянии пули заменили собой отсутствующие знаки и пробили картон в тех местах, где эти знаки должны были быть отпечатаны.

Подходя к доске, Альбер, кроме того, подобрал три ласточки, которые имели неосторожность пролететь на пистолетный выстрел от графа.

— Черт возьми! — воскликнул он.

— Что поделаешь, дорогой виконт, — сказал Монте-Кристо, вытирая руки полотенцем, которое ему подал Али, — надо же чем-нибудь заполнить свой досуг. Но идемте, я вас жду.

Они сели в карету Монте-Кристо, которая в несколько минут доставила их к воротам дома № 30.

Монте-Кристо провел Морсера в свой кабинет и указал ему на кресло. Оба сели.

— Теперь поговорим спокойно, — сказал граф.

— Вы видите, что я совершенно спокоен.

— С кем вы собираетесь драться?

— С Бошаном.

— С вашим другом?

— Дерутся всегда с друзьями.

— Но для этого нужна причина.

— Причина есть.

— В чем он перед вами провинился?

— Вчера вечером в его газете… Да вот прочтите. Альбер протянул Монте-Кристо газету, и тот прочел:

"Нам пишут из Янины.

До нашего сведения дошел факт, никому до сих пор не известный или, во всяком случае, никем не оглашенный: крепости, защищавшие город, были выданы туркам одним французским офицером, которому везир Али Тепеленской вполне доверился и которого звали Фернан".

— Ну и что же? — спросил Монте-Кристо. — Что вы нашли в этом оскорбительного для себя?

— Как, что я нашел?

— Какое вам дело до того, что крепости Янины были выданы офицером по имени Фернан?

— А такое, что моего отца, графа де Морсер, зовут Фернан.

— И ваш отец был на службе у Али-паши?

— То есть он сражался за независимость Греции: вот в чем заключается клевета.