Бюсси улыбался. Реми стоял на своем.

— Видишь ли, Реми, — сказал граф, — когда моя рука держит шпагу, она так с ней срастается, что каждая частица ее плоти становится крепкой и гибкой, как сталь клинка, а клинок, в свою очередь, словно оживает и согревается, уподобляясь живой плоти. С этого мгновения моя шпага — это рука, а моя рука — шпага. И поэтому — понимаешь? — больше не приходится говорить ни о силе, ни о настроении. Клинок никогда не устает.

— Да, но он притупляется.

— Не бойся ничего.

— Ах, добрый мой сеньор, — продолжал Реми, — речь идет о том, что завтра вам предстоит поединок, подобный поединку Геркулеса с Антеем, Тезея с Минотавром, нечто вроде битвы Тридцати или битвы Баярда. Нечто гомерическое, гигантское, невероятное. Речь идет о том, чтобы в будущем поединок Бюсси называли образцом поединка. И я не хочу, знаете ли, не хочу только одного: чтобы вас продырявили.

— Будь спокоен, мой славный Реми, ты увидишь чудеса. Нынче утром я вручил по шпаге четырем лихим драчунам, и в течение восьми минут ни одному из этих четырех не удалось даже задеть меня, а я превратил их камзолы в лохмотья. Я прыгал, как тигр.

— Не сомневаюсь в этом, мой господин, но будут ли ваши колени завтра так же тверды, как были сегодня утром?

Тут между Бюсси и его хирургом завязался разговор по-латыни, который то и дело прерывался взрывами смеха.

Так они дошли до конца большой улицы Сент-Антуан.

— Прощай, — сказал Бюсси, — мы на месте.

— Может, мне подождать вас? — предложил Реми.

— Зачем?

— Затем, чтобы быть уверенным, что вы возвратитесь через два часа и хорошенько поспите перед поединком, пять или шесть часов по меньшей мере.

— А если я дам тебе слово?

— О! Этого будет достаточно. Слово Бюсси, чума меня побери! Хотел бы я знать, как в нем можно усомниться!

— Что ж, ты его имеешь. Через два часа, Реми, я вернусь домой.

— Договорились. Прощайте, господин граф.

— Прощай же, Реми.

Молодые люди расстались, но Реми задержался на улице.

Он увидел, как Бюсси приблизился к дому и, поскольку отсутствие Монсоро обеспечивало полную безопасность, вошел не через окно, а через дверь, которую открыла ему Гертруда. Только после этого Реми, с философским спокойствием, пустился по безлюдным улицам в обратный путь.

Пройдя через площадь Бодуайе, он заметил, что навстречу ему идут пятеро мужчин, закутанных в плащи, и под этими плащами, по всей видимости, таилось оружие.

Пятеро в такой час — это было необычно. Реми отступил за угол дома.

Шагах в десяти от него мужчины остановились и, обменявшись сердечным пожеланием доброй ночи, разошлись. Четверо отправились в разные стороны, а пятый продолжал стоять, погрузившись в размышления.

В этот миг из-за облака выглянула луна и осветила лицо ночного гуляки.

— Господин де Сен-Люк? — воскликнул Реми.

Услышав свое имя, Сен-Люк поднял голову и увидел направлявшегося к нему человека.

— Реми! — вскричал он в свою очередь.

— Реми собственной персоной, и я счастлив, что могу не добавлять: “К вашим услугам”, ибо, как мне кажется, вы чувствуете себя прекрасно. Не будет ли нескромностью с моей стороны, если я поинтересуюсь, что ваша милость делает в этот час столь далеко от Лувра?

— По правде сказать, милейший, я изучаю по приказанию короля настроение города. Король сказал мне: “Сен-Люк, прогуляйся по улицам Парижа и, если ты случайно услышишь, что кто-нибудь говорит, что я отрекся от престола, смело отвечай, что это неправда”.

— А кто-нибудь говорил об этом?

— Никто ни словечка. И вот, так как скоро полночь, все спокойно и я не встретил никого, кроме господина де Монсоро, я отпустил своих друзей и собирался уже вернуться, как тут ты и увидел меня.

— Как вы сказали? Господина де Монсоро?!

— Да.

— Вы встретили господина де Монсоро?

— С отрядом вооруженных людей; их было не меньше десяти или двенадцати.

— Господина де Монсоро? Не может быть!

— Почему не может быть?

— Потому что сейчас он должен находиться в Компьени.

— Он должен, но его там нет.

— Но приказ короля?

— Вот еще! Кто же повинуется королю?

— Вы встретили господина де Монсоро с десятью или двенадцатью людьми?

— Совершенно точно.

— Он вас узнал?

— Я полагаю, да.

— Вас было только пятеро?

— Четверо моих друзей и я. Никого больше.

— И он на вас не напал?

— Напротив, он уклонился от встречи со мной, это-то меня и удивляет. Узнав его, я уже приготовился было к страшному сражению.

— И куда он шел?

— В сторону улицы Тисерандери.

— О! Боже мой! — вырвалось у Реми.

— В чем дело? — спросил Сен-Люк, обеспокоенный тоном молодого лекаря.

— Господин де Сен-Люк, сомнения нет, должно случиться большое несчастье.

— Большое несчастье? С кем?

— С господином де Бюсси.

— С Бюсси! Дьявольщина! Говорите, Реми, вы же знаете, я из его друзей.

— Какой ужас! Господин де Бюсси думал, что граф в Компьени.

— Ну и что?

— Он счел возможным воспользоваться его отсутствием.

— Значит, сейчас он?..

— У госпожи Дианы.

— А, — протянул Сен-Люк, — дело плохо.

— Да. Понимаете, — сказал Реми, — у господина де Монсоро, должно быть, появились подозрения, или ему их внушили, и он сделал вид, что уезжает, для того лишь чтобы неожиданно нагрянуть.

— Простите! — сказал Сен-Люк, хлопнув себя по лбу.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Реми.

— Здесь замешан герцог Анжуйский.

— Но ведь сегодня утром герцог Анжуйский сам устроил господину де Монсоро этот отъезд!

— Тем более! У вас хорошие легкие, мой славный Реми?

— Как кузнечные мехи, клянусь телом Христовым!

— В таком случае бежим, бежим, не теряя ни минуты. Вы знаете дом?

— Да.

— Тогда бегите впереди.

И молодые люди помчались по улицам со скоростью, которая сделала бы честь оленям, преследуемым охотниками.

— Он намного опередил нас? — спросил на бегу Реми.

— Кто? Монсоро?

— Да.

— На четверть часа примерно, — выдохнул Сен-Люк, перепрыгивая через груду камней высотою в пять футов.

— Только бы нам не опоздать, — с этими словами Реми вынул из ножен шпагу, чтобы быть готовым ко всему.

LII

УБИЙСТВО

Диана, совершенно уверенная в отъезде мужа, без всяких опасений приняла Бюсси, спокойного, далекого от каких-либо подозрений.

Никогда еще эта прекрасная юная женщина не излучала такого сияния, никогда еще Бюсси не был таким счастливым. Есть мгновения — душа или, вернее, инстинкт самосохранения всегда ощущают их значительность, — есть мгновения, когда духовные силы человека сливаются воедино со всем запасом физических возможностей, пробужденных в нем его чувствами. Он сосредоточен на одном и в то же время успевает охватить все. Всеми своими порами впитывает он жизнь, и не догадываясь, что может лишиться ее с минуты на минуту, и не ведая о приближении катастрофы, которая отнимет у него эту жизнь.

Диану страшил завтрашний грозный день, и чем больше она старалась скрыть свое волнение, тем больше волновалась.

Поэтому молодая женщина казалась особенно нежной, ибо печаль, проникая в недра всякой любви, придает ей недостававший дотоле аромат поэзии. Подлинно глубокому чувству веселье не свойственно, и глаза искренне любящей женщины чаще всего не сверкают, а затуманены слезами.

Диана начала с того, что остановила пылающего страстью молодого человека. Этой ночью она хотела объяснить ему, что его жизнь — одно с ее жизнью; она хотела обсудить с ним самые верные способы бегства.

Ибо одержать победу было еще недостаточно. Одержав победу, надо было бежать от гнева короля: ведь, по всей вероятности, Генрих никогда не простил бы победителю поражения или смерти своих фаворитов.

— И потом, — говорила Диана, обвив рукою шею Бюсси и не сводя глаз с лица любимого, — разве ты не самый храбрый человек во Франции? Разве тебе недостает славы? К чему тебе ее умножать? Ты уже и так настолько превосходишь всех остальных мужчин, что с твоей стороны было бы воистину невеликодушно желать еще большего возвышения. У тебя нет стремления понравиться другим женщинам, потому что ты любишь меня и побоялся бы потерять меня навсегда, не правда ли, Луи! Луи, защищай свою жизнь. Я не говорю тебе: “Подумай о смерти”, ибо мне кажется, что нет в мире человека настолько сильного, настолько могучего, чтобы убить моего Луи, не прибегая к предательству. Но подумай о ранах: ведь тебя могут ранить, ты это хорошо знаешь, ведь именно ране, полученной в сражении с теми же самыми людьми, обязана я знакомством с тобой.