Однако Диана не только не пошла дальше — она мягко освободилась из плена Бюсси и отступила к подруге, которая поначалу отошла было из деликатности в сторону, под сень деревьев, но затем прелестное зрелище примирения двух любящих разбудило в ней свойственное женщинам любопытство, и она потихоньку подошла поближе — не для того, чтобы принять участие в разговоре, но чтобы ничего не упустить из их беседы…

— Так вот, значит, как вы меня встречаете, сударыня? — сказал Бюсси.

— Ах, — сказала Диана, — это в самом деле очень мило, очень трогательно, господин де Бюсси, то, что вы сделали… Но…

— О! Бога ради, не надо никаких “но”,— вздохнул Бюсси, снова опускаясь на колени.

— Нет, нет, встаньте же, господин де Бюсси.

— Позвольте мне молить вас на коленях, — отвечал граф, складывая ладони, — я так давно мечтал о месте у ваших ног.

— Возможно, но, чтобы занять его, вы перебрались через стену. Это не подобает знатному сеньору и, более того, весьма неосторожно для человека, который печется о моей чести.

— Почему?

— А если бы вас заметили?

— Кто мог меня заметить?

— Да наши охотники, они всего четверть часа назад проскакали тут по лесу.

— Успокойтесь, сударыня, я слишком старательно прятался, чтобы меня заметили.

— Он прячется! — воскликнула Жанна. — Это совсем как в романе! Расскажите же нам, как вы прятались, господин де Бюсси.

— Во-первых, если я не присоединился к вам по дороге, то не по своей вине: я поехал одним путем, вы — другим. Вы прибыли через Рамбуйе, я — через Шартр. Во-вторых, слушайте и судите, влюблен ли в вас бедный Бюсси: я не решился присоединиться к вам, хотя не сомневаюсь, что смог бы это сделать. Я прекрасно знал, что Жарнак отнюдь не влюблен и что это достойное животное без особого восторга относится к возвращению в Меридор; ваш отец тоже не имел никаких оснований торопиться, ведь вы были возле него. Но я не хотел встретиться с вами в присутствии вашего батюшки и ваших людей, ибо я гораздо больше беспокоюсь о вашей чести, чем вы полагаете. Я ехал не торопясь и грыз ручку моего хлыста, да, ручка хлыста была моей обычной пищей в эти дни.

— Бедный мальчик! — сказала Жанна. — Оно и видно, погляди, как он похудел.

— Наконец вы прибыли, — продолжал Бюсси, — я снял квартиру в предместье города и наблюдал, притаившись за ставнями, как вы проехали мимо.

— О, Боже мой! Вы живете в Анже под своим именем? — спросила Диана.

— За кого вы меня принимаете? — улыбнулся Бюсси. — Конечно, нет, я — странствующий купец. Поглядите на этот светло-коричневый камзол, не очень-то меня в нем узнаешь, такой цвет любят суконщики и ювелиры. Ну, а кроме того, у меня до того озабоченный вид, что я вполне могу сойти за аптекаря, разыскивающего целебные травы. Короче говоря, меня еще не заметили.

— Бюсси, красавец Бюсси, два дня кряду находился в провинциальном городишке, и его не заметили? Кто бы поверил этому при дворе?!

— Продолжайте, граф, — сказала Диана, краснея. — Расскажите, как вы добрались сюда из Анже.

— У меня два чистокровных скакуна. Я сажусь на одного из них и шагом выезжаю из города, то и дело останавливаясь, чтобы поглазеть на объявления и вывески. Но стоит мне очутиться вдали от чужих взглядов, я тотчас же пускаю коня в галоп, и за двадцать минут он покрывает три с половиной лье между городом и замком. Оказавшись в Меридорском лесу, я определяю стороны света и нахожу стену парка. Но она длинная, и даже очень, ведь парк большой. Вчера я исследовал эту стену более четырех часов, взбирался на нее то там, то здесь, все надеясь увидеть вас. И, наконец, к вечеру, когда я уже почти отчаялся, я вас увидел. Вы шли к дому, позади вас прыгали две большие собаки барона, они пытались схватить молодую куропатку, которую госпожа де Сен-Люк держала в высоко поднятой руке. Потом вы скрылись из виду. Я спрыгнул в парк, прибежал сюда, увидел, что трава и мох здесь сильно примяты, и решил, что, вполне возможно, это ваше излюбленное место: тут так приятно в жару. Чтобы отметить это место, я надломил ветки, как делают на охоте, и, вздыхая, что для меня всегда страшно мучительно…

— С непривычки, — прервала с улыбкой Жанна.

— Вполне возможно, сударыня. Итак, вздыхая, что для меня, повторяю, всегда страшно мучительно, я поскакал обратно в город. Я очень устал, кроме того, лазая по деревьям, я разорвал мой светло-коричневый камзол, и, однако, несмотря на дыры в камзоле, несмотря на боль в груди, я был счастлив: я видел вас.

— По-моему, это восхитительный рассказ, — сказала Жанна, — вы преодолели труднейшие препятствия, это прекрасно и героично, но я боюсь взбираться на деревья, и, окажись я на вашем месте, я поберегла бы свой камзол и особенно свои руки. Посмотрите, в каком ужасном состоянии ваши: все исцарапаны колючками.

— Верно. Но тогда я не увидел бы ту, что искал.

— Вот уж нет. Я бы увидела ее и нагляделась бы побольше вашего и на Диану де Меридор, и даже на госпожу де Сен-Люк.

— А что бы вы для этого сделали? — с живостью спросил Бюсси.

— Явилась бы прямо к подъемному мосту Меридорского замка и вошла в замок. Господин барон сжал бы меня в своих объятиях, госпожа де Монсоро усадила бы меня рядом с собой за стол, господин де Сен-Люк осыпал бы меня знаками внимания, госпожа де Сен-Люк составляла бы со мной анаграммы. Это был бы самый простой в мире способ. Правда, самые простые в мире способы никогда не приходят на ум влюбленным.

Бюсси улыбнулся, бросил взгляд в сторону Дианы и покачал головой.

— Ну нет, — сказал он, — нет. То, что сделали бы вы, годится для вас, но не для меня.

Диана залилась краской, словно ребенок, и в глазах обоих появилось одно и то же выражение, а на устах — одна и та же улыбка.

— Вот так так! — сказала Жанна. — По всему выходит, что я ничего уже не понимаю в хороших манерах.

— Нет! — Бюсси покачал головой. — Нет, я не мог явиться в замок! Графиня замужем, и господин барон несет обязательства перед своим зятем — каким бы он ни был — строго следить за его женой.

— Что ж, — сказала Жанна, — вот я и получила урок благородства, примите мою признательность, господин де Бюсси, я действительно его заслужила, это меня отучит вмешиваться в дела безумцев.

— Безумцев? — переспросила Диана.

— Безумцев, или влюбленных, — ответила госпожа де Сен-Люк, — и поэтому…

Она поцеловала подругу в лоб, сделала реверанс Бюсси и убежала.

Диана пыталась было удержать Жанну за руку, но Бюсси завладел другой ее рукой, и молодой женщине, столь крепко удерживаемой своим возлюбленным, ничего не оставалось, как отпустить подругу.

Итак, Бюсси и Диана остались одни.

Диана, бросив взгляд вслед госпоже де Сен-Люк, которая шла, срывая по пути цветы, покраснела и снова опустилась на траву.

Бюсси улегся у ее ног.

— Я поступил как должно, не правда ли, сударыня? Вы довольны мною?

— Не стану лукавить, да, — отвечала Диана, — к тому же вам известны мои мысли. Да, я довольна вами, но на этом кончается моя снисходительность. Стремиться к вам, призывать вас, как я это делала только что, было безумием с моей стороны, грехом.

— Бог мой! Что вы такое говорите, Диана?

— Увы, граф, я говорю правду! Я имею право делать несчастным господина де Монсоро, который сам довел меня до такой крайности, но я располагаю этим правом до тех пор, пока воздерживаюсь от того, чтобы осчастливить другого. Я могу отказать графу в моем обществе, моей улыбке, моей любви, но если я одарю этими милостями другого, я ограблю того, кто, вопреки моему желанию, является моим господином.

Бюсси терпеливо выслушал это нравоучение, весьма смягченное, впрочем, прелестью Дианы и ее кротким тоном.

— Сейчас моя очередь, не так ли? — спросил он.

— Говорите, — ответила Диана.

— Со всей откровенностью?

— Говорите!

— Ну так вот, в том, что вы мне сказали, сударыня, нет ни одного слова, сказанного от сердца.

— Почему?

— Наберитесь терпения и выслушайте меня, сударыня, ведь я слушал вас терпеливо. Вы засыпали меня софизмами.