Герцог, задетый краткостью ответов, сделал несколько кругов по комнате, разглядывая выступавшие из мрака скульптуры и щупая обивку.

— Ты неплохо устроился, Бюсси, по крайней мере, на мой взгляд, — заметил он.

Бюсси не отвечал.

— Господа, — обратился герцог к своей свите, — обождите меня в соседней комнате. Решительно, мой бедный Бюсси серьезно болен. Почему же не позвали Мирона? Лекарь короля не может быть слишком хорош для Бюсси.

Один из слуг Бюсси покачал головой, герцог заметил это движение.

— Послушай, Бюсси, у тебя какое-нибудь горе? — спросил он почти заискивающим тоном.

— Не знаю, — ответил граф.

Герцог приблизился к нему, подобный тем отвергаемым влюбленным, которые, по мере того как их отталкивают, становятся все мягче и нежнее.

— Ну что же это такое? Поговори же со мной, наконец, Бюсси! — воскликнул он.

— О чем я могу с вами говорить, ваше высочество?

— Ты сердишься на меня, да? — герцог понизил голос.

— Сержусь? За что? К тому же на принцев не сердятся — какой в этом прок?

Герцог замолчал.

— Однако, — продолжал Бюсси, — мы даром теряем время на всякие околичности. Перейдемте к делу, ваше высочество.

Герцог посмотрел на Бюсси.

— Я вам нужен, не так ли? — спросил тот с жесткой прямотой.

— Господин де Бюсси!

— Э! Конечно же, я вам нужен. Думаете, я поверил, что вы пришли навестить меня из дружбы? Нет, клянусь Богом, нет! Ведь вы никого не любите.

— О! Бюсси! Как ты можешь говорить мне такое!

— Хорошо, покончим с этим. Я слушаю вас, ваше высочество. Что вам нужно? Если ты принадлежишь принцу и этот принц притворяется до такой степени, что называет тебя “мой друг”, то, очевидно, надо быть ему благодарным за это притворство и пожертвовать ему всем, даже жизнью! Говорите!

Герцог покраснел, но было темно, и никто не увидел его смущения.

— Мне ничего от тебя не нужно, Бюсси, — сказал он, — и напрасно ты думаешь, что я пришел с каким-то расчетом! Я просто хотел взять тебя с собой прогуляться немного по городу. Ведь погода такая чудесная! И весь Париж взволнован тем, что нынче вечером будут записывать в члены Лиги.

Бюсси поглядел на герцога.

— Разве у вас нет Орильи? — спросил он.

— Какой-то лютнист!

— О! Ваше высочество! Вы забываете про остальные его таланты. Мне казалось, что он выполняет у вас и другие обязанности. Да и помимо Орильи у вас есть еще десяток или дюжина дворян: я слышу их шаги в моей прихожей.

Портьера на дверях стала медленно отодвигаться.

— Кто там? — высокомерно спросил герцог. — Кто смеет без предупреждения входить в комнату, где нахожусь я?

— Это я, Реми, — ответил Одуэн и уверенно, не проявляя ни малейших признаков смущения, вошел в комнату.

— Что это еще за Реми? — спросил герцог.

— Реми, ваше высочество, — ответил молодой человек, — лекарь.

— Реми больше чем лекарь, ваше высочество, — добавил Бюсси, — он мой друг.

— А! — произнес задетый этими словами герцог.

— Ты слышал желание его высочества? — спросил Бюсси, готовый встать с постели.

— Да, чтобы вы сопровождали его высочество, но…

— Но что? — сказал герцог.

— Но вы, господин граф, не будете сопровождать его высочество, — продолжал Одуэн.

— Это еще почему? — с вызовом спросил Франсуа.

— Потому, что на улице слишком холодно.

— Слишком холодно? — переспросил герцог, пораженный тем, что ему возражают.

— Да, слишком холодно. И поэтому я, отвечающий за здоровье господина де Бюсси перед его друзьями и особенно перед самим собой, запрещаю ему выходить.

Несмотря на эти слова, Бюсси все же поднялся на постели, но Реми взял его руку и многозначительно пожал ее.

— Прекрасно, — сказал герцог. — Если прогулка столь опасна для вашего здоровья, оставайтесь.

И Франсуа в крайнем раздражении сделал два шага к двери.

Бюсси не шевельнулся.

Герцог снова возвратился к кровати.

— Так, значит, решено — ты не хочешь рисковать?

— Вы же видите, ваше высочество, — ответил Бюсси, — мой лекарь запрещает мне.

— Тебе следовало бы позвать Мирона: это опытный врач.

— Ваше высочество, я предпочитаю врача-друга врачу-ученому, — возразил Бюсси.

— В таком случае прощай.

— Прощайте, ваше высочество.

И герцог удалился.

Как только он покинул дворец Бюсси, Реми, провожавший его взглядом до самого выхода, бросился к больному.

— А теперь, сударь, вставайте, пожалуйста, и как можно скорее.

— Зачем?

— Чтобы отправиться на прогулку со мной. В комнате слишком жарко.

— Но ты только что говорил герцогу, что на улице слишком холодно.

— С тех пор как он ушел, погода переменилась.

— Значит?.. — сказал, приподнимаясь, заинтересованный Бюсси.

— Значит, теперь, — ответил Одуэн, — я убежден, что свежий воздух пойдет вам на пользу.

— Ничего не понимаю, — сказал Бюсси.

— А разве вы понимаете что-нибудь в микстурах, которые я вам даю? Тем не менее вы их проглатываете. Ну, живей! Поднимайтесь! Прогулка с герцогом Анжуйским была бы опасна; с вашим лекарем она будет целительной. Это я вам говорю. Может быть, вы мне больше не доверяете? В таком случае, откажитесь от моих услуг.

— Ну что же, пойдем, раз ты этого хочешь, — сказал Бюсси.

— Так надо.

Бледный и дрожащий Бюсси встал на ноги.

— Интересная бледность, красивый больной! — заметил Реми.

— Но куда мы пойдем?

— В один квартал, где я как раз сегодня сделал анализ воздуха.

— И этот воздух?..

— Целителен для вашего недуга, ваше сиятельство.

Бюсси оделся.

— Шляпу и шпагу! — приказал он.

И он нахлобучил первую и пристегнул вторую.

Затем вышел на улицу вместе с Реми.

III

ЭТИМОЛОГИЯ УЛИЦЫ ЖЮСЬЕН

Реми взял своего пациента под руку, свернул налево, на улицу Кокийер, и шел по ней до крепостного вала.

— Странно, — сказал Бюсси, — ты ведешь меня к болотам Гранж-Бательер. Это там-то, по-твоему, целительный воздух?

— Ах, сударь, — ответил Реми, — чуточку терпения. Сейчас мы пройдем мимо улицы Пажевен, оставим справа от нас улицу Бренез и выйдем на Монмартр; вы увидите, что это за прелестная улица.

— Ты полагаешь, я ее не знаю?

— Ну что ж, если вы ее знаете, тем лучше! Мне не надо будет тратить время на то, чтобы знакомить вас с ее красотами, и я без промедления отведу вас на одну премилую маленькую улочку. Идемте, идемте, больше я не скажу ни слова.

И в самом деле, после того как Монмартрские ворота остались слева и они прошли по улице около двухсот шагов, Реми свернул направо.

— Да ты меня дурачишь, Реми, — воскликнул Бюсси, — мы возвращаемся туда, откуда пришли!

— Это улица Жипсьен или Эжипсьен, как вам будет угодно, народ уже начинает именовать ее улицей Жисьен, а вскорости и вовсе будет называть улицей Жюсьен, потому что так звучит приятней и потому что таков дух языков — чем дальше к югу, тем больше гласных. Вы должны бы знать это, сударь, ведь вы побывали в Польше. Там, у этих забияк, идо сих пор по четыре согласных подряд стоят, и поэтому разговаривают они, словно камни жуют, да при этом еще бранятся. Разве не так?

— Так-то оно так, — сказал Бюсси, — но ведь мы сюда пришли не затем, чтобы изучать филологию. Послушай, скажи мне: куда мы идем?

— Поглядите на эту церквушку, — сказал Реми, не отвечая на вопрос, — какова? Ах, ваше сиятельство, как отлично она расположена: фасадом на улицу, а апсидой — к саду церковного прихода! Бьюсь об заклад, что до сих пор вы ее не замечали!

— Ив самом деле, — отозвался Бюсси, — как-то не замечал.

Бюсси не был единственным знатным господином, который никогда не переступал порог церкви святой Марии Египетской, этого храма, посещаемого только простолюдинами и известного прихожанам также под именем часовни Кокерон.