Все последние месяцы его жизни мгновенно пронеслись перед его мысленным взором, и он, только что растерянный, отчаявшийся, вновь вскинул голову — он решился!..

Король и Диана с удивлением, доходившим до страха, видели, как разглаживается его побледневшее чело.

— Пусть будет так! — вот все, что он сказал.

— Вы надумали? — спросил король.

— Я решился, — отвечал Габриэль.

— Но как? Объясните!

— Выслушайте меня, государь. Я хочу вам вернуть другой город взамен того, что отняли у вас испанцы. Этот шаг вам кажется, должно быть, отчаянным, невозможным, безумным… Скажите откровенно, государь, вы ведь думаете именно так?

— Верно, — согласился Генрих.

— Скорее всего, — задумчиво произнес Габриэль, — эта попытка будет стоить мне жизни, а единственным следствием ее будет то, что я прослыву смешным чудаком.

— Но не я же вам это предложил, — заметил король.

— Конечно, рассудительнее всего отказаться, — добавила Диана.

— Но тем не менее я уже сказал: я решился! — повторил Габриэль.

Генрих и Диана не удержались от возгласа удивления.

— О, поберегите себя, сударь! — воскликнул король.

— Мне? Беречь себя? — со смехом возразил Габриэль. — Я уже давно принес себя в жертву! Но на сей раз, государь, пусть между нами не будет ничего недосказанного, ничего недослышанного. Пусть условия нашего договора, который мы заключаем перед Всевышним, будут ясны и четки. Я, Габриэль, виконт де Монтгомери, обязуюсь передать Франции некий город, находящийся всецело во власти испанцев или англичан. Под городом я разумею не замок, не поселок, а сильно укрепленный пункт. Никаких иносказаний, надеюсь, здесь нет.

— Пожалуй, так, — смущенно протянул король.

— Но и вы, — продолжал Габриэль, — Генрих Второй, король Французский, обязуетесь по первому же моему требованию передать мне графа де Монтгомери. Вы согласны?

Король, уловив недоверчивую усмешку Дианы, ответил:

— Согласен!

— Благодарю вас, ваше величество! Но это не все: соблаговолите дать одну гарантию мне, бедному безумцу, который с открытыми глазами бросается в пропасть! Нельзя строго судить тех, кто обречен на смерть! Я не прошу у вас письменного обязательства, которое уронило бы ваше достоинство, да вы на это и не согласитесь. Но вот Библия, государь. Положите на нее королевскую длань и поклянитесь: "В обмен на стратегически важный город, которым я буду обязан одному лишь виконту де Монтгомери, я клянусь на священном писании возвратить свободу его отцу и наперед заявляю: если эта клятва мною будет нарушена, то все, что будет сделано указанным виконтом для покарания бесчестия вплоть до выступления против моей особы, я признаю верным и не наказуемым ни Богом, ни людьми". Повторите клятву, государь!

— По какому праву вы требуете ее от меня? — возмутился Генрих.

— Я сказал, государь: по праву идущего на смерть.

Король еще колебался, но герцогиня с той же пренебрежительной улыбкой кивнула ему: мол, можно поклясться без всяких опасений.

— Хорошо, я согласен, — произнес Генрих, словно в каком-то роковом увлечении, и, положив руку на Библию, повторил клятву.

— По крайней мере, — вздохнул молодой человек, — этого достаточно, чтобы избавить меня от сомнений. Свидетелем нашего нового договора была не только одна герцогиня, но и Всевышний. А сейчас у меня нет времени. Прощайте, государь… Через два месяца либо я буду мертв, либо обниму своего отца.

Он откланялся и стремительно вышел из кабинета.

В первый момент Генрих был еще хмур и озабочен, но Диана разразилась хохотом.

— Полноте, государь, почему вы не смеетесь? — спросила она. — Вам должно быть ясно, что этот безумец уже погиб, а его отец умрет в темнице! Можете смеяться, государь!

— Я так и сделаю! — ответил король и рассмеялся.

X

ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК УЗНАЕТ О ВЕЛИКОМ ЗАМЫСЛЕ

Герцог де Гиз, с тех пор как получил звание генерал-лейтенанта королевства, жил теперь в самом Лувре, в этой колыбели французских королей. Какие же грезы посещали по ночам честолюбивого главу Лотарингского дома? Какой путь прошли его сновидения с той поры, коща в лагере под Чивителлой он доверил Габриэлю свою мечту о неаполитанском престоле? Успокоился ли он теперь? Или, будучи гостем в королевском дворце, пожелал вдруг стать в нем хозяином? Не ощущал ли он прикосновения возложенной на его голову короны?

Вполне возможно, что именно в это время Франциск Лотарингский питал такие тайные надежды. И в самом деле: разве король, взывая к его помощи, не давал волю его дерзновенному честолюбию? Ведь доверив ему спасение Франции в годину тяжких испытаний, король сам признал, что он, Франциск де Гиз, — первый полководец своего времени.

Герцог прекрасно сознавал, что признание его заслуг королем — это еще далеко не все. Теперь нужно будет убедить в них всю Францию. А для этого необходимы блестящие победы над врагом, громовые дела. Для того чтобы Франция доверилась ему и пошла за ним, мало было загладить ее поражения — нужно было ей принести победу.

Вот какие мысли обуревали герцога де Гиза после его возвращения из Италии.

Об этом же думал он и в тот самый день, коща Габриэль де Монтгомери заключил с Генрихом II новое безумное соглашение.

Стоя у окна и машинально барабаня пальцами по стеклу, Франциск де Гиз невидящим взором смотрел на залитый дождем двор. Кто-то осторожно постучал в дверь и, войдя с разрешения герцога, доложил о виконте д’Эксмесе.

— Виконт д’Эксмес! — воскликнул герцог де Гиз, обладавший памятью Цезаря. — Виконт д’Эксмес! Мой юный соратник по Мецу, Рента и Валенце! Впустите его, впустите немедленно!

Слуга поклонился и тут же ввел в комнату Габриэля.

Нужно сказать, что, покинув короля, мужественный юноша не колебался. Он пребывал сейчас в том редком для человека состоянии внезапного озарения, которое именуется вдохновением. И, войдя в покои герцога, он как бы невольно угадывал те неотвязные думы, которые не давали покоя Франциску де Гизу. Кстати, герцог был чуть ли не единственным, кто мог понять и помочь Габриэлю.

Герцог де Гиз бросился навстречу и заключил его в свои объятия:

— А вот и вы, мой храбрец! Откуда прибыли? Что с вами было после Сен-Кантена? Как часто я вспоминал о вас, Габриэль!

— Значит, вы еще не забыли о виконте д’Эксмесе?

— Черт возьми, он еще спрашивает! — рассмеялся герцог. *— Вы, очевидно, не привыкли напоминать о себе! Колиньи рассказал мне часть ваших сен-кантенских подвигов и притом еще добавил, что утаил лучшую их половину!

— Не так уж много я сделал, — с грустной улыбкой промолвил Габриэль.

— Честолюбец! — заметил герцог.

— Это я-то честолюбец? — усмехнулся Габриэль.

— Но, хвала Господу, — продолжал герцог, — вы все-таки возвратились, и мы снова вместе, друг мой! Вспомните, какие планы мы строили в Италии. Ах, Габриэль, теперь Франции нужна ваша доблесть больше, чем когда бы то ни было!

— Все, что я имею, и все, что умею, — заявил Габриэль, — посвящено благу отечества. Я жду только вашего знака, ваша светлость.

— Спасибо, друг мой, — ответил герцог. — Поверьте мне, знака вам долго ждать не придется. Но, по правде говоря, чем больше я пытаюсь разобраться в обстановке, тем тяжелее и запутаннее она мне кажется. Мне нужно немедленно наладить оборону Парижа, создать гигантскую линию сопротивления врагу, остановить наконец его наступление. И, однако, все это не стоит и ломаного гроша, если я не перейду в наступление. Я должен, я хочу действовать, но как?..

И он замолк, как бы испрашивая совета у Габриэля. Он знал удивительную находчивость молодого человека и смутно надеялся, что и теперь он чем-то ему поможет. Но на этот раз виконт д’Эксмес молчал и только вопрошающе смотрел на герцога.

Франциск Лотарингский продолжал:

— Не корите меня за медлительность, друг мой. Вы же знаете: я не из тех, кто колеблется, но я из тех, кто размышляет. Так что не слишком-то порицайте меня, ибо я совмещаю решимость и рассудительность. Однако, — добавил герцог, — вы, кажется, озабочены сейчас еще сильнее, чем прежде…