У Генриха вырвался нетерпеливый жест.

— Нет, я не пришел к вам с таким заявлением, государь, — продолжал Габриэль. — Я знаю, что иной раз необходимость бывает сильнее закона, а произвол — наименьшим из зол. Я уважаю тайны далекого прошлого, как уважал бы их, без сомнения, и мой отец… Я пришел просить у вас всего лишь позволения выкупить жизнь своего отца. Я предлагаю в виде этого своеобразного выкупа в течение недели отбиваться от неприятеля в Сен-Кантене, а если этого недостаточно, то возместить потерю Сен-Кантена взятием другого города у испанцев или англичан. Это ли не цена свободы старца! И я это сделаю!

Диана не могла удержаться от недоверчивой усмешки.

— Я понимаю ваше недоверие, герцогиня, — грустно заметил Габриэль. — Вы думаете, что это великое предприятие окончится моей гибелью. Вполне возможно. Ну что ж, я погибну! Если до конца недели неприятель вступит в Сен-Кантен, я дам убить себя на крепостном валу, который не сумел отстоять. Ни Бог, ни мой отец, ни вы не вправе требовать от меня большего. И тогда… тоща мой отец умрет в темнице, я — на поле брани, а вы… вы, следовательно, можете быть спокойны.

— Вот это, во всяком случае, довольно разумно, — шепнула Диана на ухо задумавшемуся королю и тут же спросила Габриэля: — Но если вы даже и погибнете, где гарантия, что вас не переживет ни один наследник ваших прав, посвященный в вашу тайну?

— Я клянусь вам спасением своего отца, — обратился Габриэль к королю, — что в случае моей смерти все умрет вместе со мною и что никто не будет располагать правом или возможностью досаждать вашему величеству подобной же просьбой. Уже сейчас, на случай своей гибели, я освобождаю вас от всех обязательств, от всякой ответственности…

Генрих, по природе своей человек нерешительный, не знал, как поступить, и повернулся в сторону г-жи де Пуатье, словно прося у нее помощи и совета.

Она же, чувствуя его неуверенность, сказала со странной улыбкой:

— Разве мы можем, государь, не верить словам виконта д’Эксмеса, истинного дворянина и благородного рыцаря? Мне думается, что нельзя отвергать столь великодушное предложение. На вашем месте я охотно обещала бы господину д’Эксмесу оказать любую милость, если он исполнит свои дерзновенные посулы.

— Ах, герцогиня, только этого я и желаю! — воскликнул Габриэль.

— Однако я задам вам еще один вопрос, — продолжала Диана, устремив на молодого человека проницательный взгляд. — Почему и каким образом решились вы говорить о важной тайне в присутствии женщины, быть может, довольно болтливой и не имеющей, полагаю, никакого касательства к этому секрету?

— По двум основаниям, герцогиня, — ответил с полным самообладанием Габриэль. — Мне казалось прежде всего, что сердце его величества ничего не таит и не может таить от вас. Стало быть, впоследствии вы все равно узнали бы об этом разговоре. А затем я надеялся, как оно и случилось, что вы соблаговолите поддержать мое ходатайство перед государем, посоветуете ему послать меня на это испытание, ибо вы, женщины, всегда на стороне милосердия.

Самый зоркий наблюдатель не уловил бы ни малейшего оттенка иронии в словах Габриэля, не заметил бы ни малейшего следа презрения в бесстрастных чертах его лица. Словом, проницательный взгляд г-жи де Пуатье ничего не узрел.

Она слегка кивнула головой, как бы награждая его комплиментом.

— Разрешите мне еще один вопрос, виконт, — все же сказала она. — Мне крайне любопытно: как это вы, такой молодой, оказались обладателем тайны восемнадцатилетней давности?

— Охотно вам отвечу, герцогиня, — торжественно и мрачно ответил Габриэль, — и вы поймете, что тут во всем видна Божья воля. Конюший моего отца, Перро Травиньи, убитый при происшествии, повлекшем за собою исчезновение моего отца, вышел по соизволению Господа из могилы и открыл мне то, о чем я вам только что говорил.

При этих торжественно произнесенных словах король побледнел и, будто задыхаясь, порывисто вскочил с кресла. Даже Диана, хоть и были у нее стальные нервы, невольно вздрогнула. В тот суеверный век сверхъестественные видения и призраки принимались как должное, а поэтому твердый ответ Габриэля не мог не произвести устрашающего впечатления на нечистую совесть этих людей.

— Довольно, сударь! — взволнованно воскликнул король. — На все, о чем вы просите, я согласен. Ступайте же, ступайте!

— Следовательно, я могу немедленно выехать в Сен-Кантен, доверившись слову вашего величества?

— Да, поезжайте, сударь, — заторопил его король, еще не пришедший в себя от испуга. — Сделайте то, что посулили, а я даю вам слово короля и дворянина выполнить вашу просьбу.

Обрадованный Габриэль низко поклонился королю и герцогине и молча вышел.

— Наконец-то!.. Ушел!.. — облегченно выдохнул Генрих, словно сбросив с себя непомерный груз.

— Успокойтесь и возьмите себя в руки, государь, — укоризненно сказала ему г-жа де Пуатье. — Вы чуть было не выдали себя в присутствии этого человека.

— Да, оттого что это не человек, — ответил задумчиво король, — это воплощенная говорящая боль моей совести.

— Ну что же, вы отлично поступили, государь, удовлетворив просьбу этого офицера и отправив его туда, куда он пожелал. И если он погибнет под стенами Сен-Кантена, вы избавитесь от вашей боли.

Король не успел ей ответить, так как в этот миг в комнату вернулся кардинал.

Между тем Габриэль, уйдя от короля с легким сердцем, думал уже только об одном: как бы свидеться с той, от которой он некогда бежал в полном смятении, иначе говоря — с Дианой де Кастро.

Он знал, что она уединилась в монастыре, но в каком именно? Быть может, ее служанки не последовали за нею? И Габриэль направился в ее бывшие покои в Лувре, чтобы порасспросить Жасенту.

Жасента, как оказалось, тоже уехала с Дианой, но вторая служанка, Дениза, осталась в Лувре. Она-то и приняла Габриэля.

— Ах, господин д’Эксмес! — воскликнула она. — Добро пожаловать! Вы знаете что-нибудь новое о моей доброй госпоже?

— Напротив, я сам пришел к вам, Дениза, разузнать что-нибудь о ней.

— Ах, Царица Небесная! Я ведь ничего не знаю о ней и сильно тревожусь.

— Тревожитесь? Почему, Дениза? — спросил Габриэль, чувствуя, как его охватывает беспокойство.

— Как! Разве вы не знаете, где теперь находится госпожа де Кастро?

— Конечно, не знаю, Дениза, и надеялся именно у вас это узнать.

— Ах, Боже мой! Да ведь ее угораздило, господин виконт, месяц назад испросить у короля разрешение удалиться в монастырь.

— Это мне известно. А дальше что?

— Дальше? Это и есть самое страшное. Знаете, какой она выбрала монастырь? Обитель бенедиктинок в Сен-Кантене, где настоятельница — мать Моника, ее подруга! Она не пробыла там и двух недель, как испанцы осадили город.

— О, в этом виден перст Божий! — воскликнул Габриэль. — Это только удвоит мои силы и мужество! Спасибо, Дениза! Прими вот этот подарок за добрые вести, — добавил он, вручив ей кошелек с золотом, — молись за госпожу свою и за меня.

Он сбежал по лестнице и оказался во дворе, где поджидал его Мартин Герр.

— Куда теперь, господин виконт? — спросил его оруженосец.

— Туда, где гремят пушки, мой друг! В Сен-Кантен! Нам надо быть там послезавтра, а посему отправимся в путь через час.

— Вот это да! — воскликнул Мартин Герр. — О святой Мартин, покровитель мой! Я еще кое-как мирюсь с сознанием, что я пропойца, игрок и распутник, но если окажется, что я еще и трус, тогда я брошусь один на целый вражеский полк.

XXVI

ЖАН ПЕКУА, ТКАЧ

15 августа в Сен-Кантенской ратуше собрались на совет военачальники и именитые граждане. Город еще держался, но уже подумывал о сдаче. Страдания и лишения горожан дошли до предела, и поскольку не было ни малейшей надежды отстоять этот старинный город, то не лучше ли было прекратить эти бесплодные мучения?

Доблестный адмирал Гаспар де Колиньи, которому его дядя, коннетабль Монморанси, поручил оборону города, решил открыть ворота перед испанцем только в самом крайнем случае. Он знал, что каждый лишний день обороны, как ни тяжел он был для несчастных горожан, мог оказаться спасительным для судьбы государства. Но как он мог унять ропот и недовольство населения? Борьба с внешним врагом не позволяла успешно бороться с внутренним, и если бы сенкантенцы отказались вдруг от оборонных работ, то всякое сопротивление стало бы бесполезным и осталось бы только вручить ключи от города и ключ от Франции Филиппу II и его полководцу Филиберу-Эммануилу Савойскому.