— Не думаете ли вы, Диана, что моя жизнь в опасности?
— О государь, я так не сказала… Но мне кажется, что господину д’Эксмесу нанесено тягчайшее оскорбление… И можно опасаться…
Диана в испуге остановилась, лоб ее покрылся испариной. Не стала ли она доносчицей? Не покрыла ли невольно себя позором?.. Но Генрих истолковал ее страдания по-иному.
— О, я тебя понимаю, Диана! — вскричал он, расхаживая по комнате. — Да, я так и думал… Извольте видеть — я должен опасаться этого юнца!.. Нет, жить с таким дамокловым мечом над головой невыносимо! Короли не простые дворяне, у них другие обязанности… Я прикажу, чтобы господина д’Эксмеса арестовали.
И он быстро двинулся к двери, но Диана бросилась к нему. Как! Габриэля обвинят, возьмут под стражу, бросят в тюрьму, и она, Диана, его выдала! Этого перенести она не могла! И потом, в словах Габриэля не было прямой угрозы!..
— Государь, одну минуту, — взмолилась она. — Вы ошиблись, клянусь вам, вы ошиблись! Разве я упомянула о какой-нибудь опасности для вас?.. Во всем, что он говорил мне, не было и намека на преступление. Если бы было иначе, разве я не сказала бы вам?
Король остановился:
— Пожалуй, так. Но что же означали ваши слова?
— Я хотела сказать, государь, что вам следует избегать таких встреч, когда обиженный подданный может забыть долг почтения к своему государю. Но от непочтения далеко до цареубийства! Государь, достойно ли с вашей стороны нанести еще одну обиду?!
— Нет, конечно, не к этому я стремился, — ответил король, — и коль скоро вы рассеиваете мое беспокойство и берете на себя ответственность за мою жизнь, то я могу не тревожиться…
Диана торопливо перебила его:
— Не тревожиться? Но к этому я тоже вас не призывала! Какую ответственность вы хотите возложить на меня! Напротив, ваше величество, вам нужно быть все время начеку!
— Нет, Диана, я не в силах постоянно прятаться и трепетать… Две недели я не живу… С этим надо покончить. Выбор только один. Либо я, поверив вашему слову, спокойно живу в свое удовольствие, помышляя только о государстве, а не о каком-то там виконте д’Эксмесе, либо я лишаю его возможности вредить мне и поручаю это тем людям, которые обязаны охранять мою особу.
— Но кто же они? — спросила Диана.
— Прежде всего коннетабль де Монморанси, глава армии.
— Монморанси! — в ужасе повторила она.
При ненавистном имени Монморанси ей сразу припомнились все несчастья отца Габриэля, его долгое, мучительное заточение и гибель. Если Габриэль попадет в руки коннетабля, его ждет такая же учесть — он погиб…
А пока все эти мысли молнией проносились в голове Дианы, король задал ей еще один мучительный вопрос:
— Так вот, Диана, какой же дашь мне совет? Ты лучше меня знаешь, насколько велика опасность, и твое слово будет для меня законом. Как же поступить: забыть о виконте или, напротив, усилить за ним надзор?
Слова эти, или, вернее, тон, которым произнес их король, ужаснули Диану:
— Государь, я не могу дать иного ответа, чем тот, который подскажет вам ваша совесть. Если бы вы сами не оскорбили в свое время виконта, вы бы наверняка не стали со мной советоваться, как наказать виновного. Нерешительность вашего величества вызвана более веской причиной… И, признаться, я не вижу никаких оснований для особого беспокойства. Ведь если бы господин д’Эксмес помышлял о преступлении, он бы не упустил удобной возможности ни в галерее Лувра, ни в лесах Фонтенбло.
— Довольно, Диана. Ты сняла с моей души тяжкое бремя. Благодарю тебя, дитя мое, и больше не будем об этом говорить. Теперь я могу с легким сердцем заняться подготовкой свадебных празднеств. Я хочу, чтобы они были блистательны, и хочу, чтоб и ты там блистала, — слышишь, Диана?
— Ваше величество, извините меня, но я как раз хотела просить у вас позволения не участвовать в этих забавах. Мне бы хотелось побыть в одиночестве!
Король удивился:
— Как, Диана, разве ты не знаешь, что это будет великолепнейший праздник? Будут разные игры, будут состязания… я сам выйду на ристалище среди прочих участников. Почему ты избегаешь такого захватывающего зрелища?
— Государь, мне нужно молиться, — твердо ответила Диана.
Через несколько минут король покинул герцогиню де Кастро. Он облегчил свою душу от терзавших его тревог, целиком переложив их на хрупкие плечи бедной Дианы.
XI
ПРЕДСКАЗАНИЯ
С того дня, освободившись от гнетущих мыслей, король ушел с головой в подготовку празднеств по случаю бракосочетания дочери его Елизаветы с Филиппом II и сестры его Маргариты с герцогом Савойским. Брачный договор Филибера-Эммануила с принцессой Маргаритой Французской надлежало подписать 28 июня. Генрих объявил, что с 28 июня в течение трех дней в Турнеле пройдут турниры и прочие рыцарские состязания. Чтобы почтить молодоженов, а заодно и потешить свою великую страсть к подобного рода развлечениям, Генрих обещал лично принять участие в турнирах.
Но поутру 28-го числа королева Екатерина Медичи, которая в такой час никогда не выходила из своих покоев, вдруг пожелала поговорить с королем.
Генрих, не возражая, исполнил желание своей супруги. Взволнованная Екатерина вошла в комнату короля:
— Государь, дорогой, я умоляю вас не выходить из Лувра до конца месяца!
— Почему так, сударыня? — спросил Генрих, удивленный столь неожиданной просьбой.
— Государь, вам грозит несчастье в ближайшие дни!
— Кто это вам сказал?
— Ваша звезда, государь. Я наблюдала ее этой ночью с итальянским астрологом — она явила угрожающие знаки, знаки смертельной опасности.
Генрих, не слишком доверяя звездам, рассмеялся:
— О сударыня, если уж эта звезда сулит мне беду, так она настигнет меня и здесь!
— Нет, государь, беда случится под ясным небом.
— В самом деле? Может, ее принесет ветром?
— Государь, не шутите такими вещами, — настаивала королева. — Светила — это Божьи письмена.
— Ах, так? — продолжал король. — Тогда нужно признать, что у Господа Бога довольно корявый и неразборчивый почерк. Множество помарок. Текст трудно разобрать, и поэтому каждый может прочитать, что ему заблагорассудится. Вот вы, например, сударыня, поняли небесную писанину так, что жизнь моя, мол, в опасности, если я покину Лувр?
— Именно так, государь.
— Хм!.. А Форкатель в прошлом месяце видел совсем другое. Вы, полагаю, почитаете Форкателя?
— Конечно, он ученый человек. Он бегло читает то, что мы с трудом разбираем по складам.
— Тогда учтите, что нарочно для меня в этих ваших светилах Форкатель вычитал превосходный стишок, у которого один только недостаток — нельзя понять что к чему. Вот он: "Не Марса ты страшись, его подобья бойся".
— Разве это предсказание противоречит моему?
— Погодите, сударыня. У меня где-то хранится мой гороскоп, составленный в прошлом году. Помните, что там напророчили?
— Очень смутно, государь.
— Там сказано было, что я погибну в поединке. Вот уж такого ни с одним королем не случалось! Кстати, дуэль, как я понимаю, — это не подобие Марса, а самый Марс и есть!
— Так что же из этого следует, государь?
— А то, что все предсказания слишком противоречивы и самое разумное — вообще в них не верить.
— И вы все-таки собираетесь выходить из Лувра в эти дни?
— Сударыня, я обещал и объявил во всеуслышание, что сам буду присутствовать на празднествах, — значит, нужно идти.
— Но вы хоть, по крайней мере, не будете участвовать?
— Прошу прощения, но данное мною слово обязывает меня к этому. Да и какая опасность возможна на турнире? Я вам крайне признателен за вашу заботливость, но позвольте заметить, что опасения ваши несостоятельны.
Екатерина Медичи сдалась:
— Государь, я привыкла покоряться вашей воле. И на этот раз я уступаю, но сколько страха и сомнений в моем сердце!
— Напрасно… — сказал король, целуя ей руку. — Вы сами последуете в Турнель хотя бы для того, чтобы рукоплескать ударам моего копья, а заодно и убедиться в неосновательности ваших опасений.
