Судьи и Габриэль лишь покачивали головой да грустно улыбались, видя такое бесстыдство.
— Я снова говорю вам, Арно дю Тиль, — заметил председатель, — спутать вас с Мартином Герром невозможно.
— Да почему же? — вопил Арно. — Как распознать? По какой примете?
И тоща Габриэль воскликнул с негодованием:
— Ты сейчас узнаешь, подлец!
Он махнул рукой, и Мартин Герр показался на пороге камеры.
Мартин Герр — без плаща! Мартин Герр — калека! Мартин Герр — на деревянной ноге!
— Вот он, Мартин Герр, мой оруженосец, — зашил Габриэль, смотря в упор на Арно дю Тиля. — Он чудом избежал виселицы в Нуайоне, но не избежал в Кале справедливой мести, которая предназначалась тебе, и был сброшен в пропасть. Но пути Господни неисповедимы, и вот теперь само Провидение дает нам возможность отличить бесстыдного злодея от искалеченной жертвы.
Арно дю Тиль, бледный, подавленный, уничтоженный, не смел ни отпираться, ни защищаться.
— Пропал! Я пропал! — пробормотал он и рухнул на пол без сознания.
III
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!
Итак, песенка Арно дю Тиля была спета. Судебное разбирательство тут же возобновилось, и через четверть часа обвиняемый был вызван в зал суда для оглашения приговора, который мы воспроизводим дословно по документам того времени:
"На основании допроса Арно дю Тиля, он же Сансетта, именующего себя Мартином Герром, заключенного в тюрьме города Риэ, на основании показаний свидетелей, как-то:
Мартина Герра, Бертранды де Ролль, Карбона Барро и, в частности, г-на графа де Монтгомери, на основании показаний самого подсудимого, который поначалу всячески отрицал свою вину, но впоследствии признался в содеянных им преступлениях, явствует, что указанный Арно дю Тиль окончательно изобличен в обмане, лжи, самозванстве, прелюбодеянии, грабеже, святотатстве и краже.
Суд осуждает указанного Арно дю Тиля и приговаривает его:
во-первых, публично покаяться перед Артигским храмом, для чего ему надлежит остаться в одной сорочке, разуться, обнажить голову, надеть на шею веревку и, держа в руках зажженную свечу, стать на колени;
во-вторых, просить прощения у Бога, короля и правосудия, а также у супругов Мартина Герра и Бертранды де Ролль.
По совершении сего указанный Арно дю Тиль передается в руки палачу, который с той же веревкой на шее проведет его по всем улицам и общественным местам селения Артиг и приведет его к дому, где проживает указанный Мартин Герр.
Затем он будет вздернут и удавлен на виселице, а тело его — предано сожжению.
Постановлено в Риэ, в двенадцатый день июля месяца года 1558".
Иного приговора Арно дю Тиль и не ждал. Он выслушал его с угрюмым и безразличным видом, сознался во всем, признал приговор справедливым и даже проявил некоторое раскаяние.
— Я прошу, — сказал он, — у Господа милосердия, у людей — прощения и надеюсь претерпеть наказание как истинный христианин.
Мартин Герр, присутствовавший при этом, лишний раз доказал судьям свою подлинность: он разразился потоком искреннейших слез, а затем, поборов застенчивость, обратился к председателю: нельзя ли, мол, как-нибудь помиловать Арно дю Тиля, поскольку он, Мартин Герр, готов простить ему все ошибки прошлого.
Но ему возразили, что право помилования принадлежит одному королю, но, даже если б суд к нему и обратился, король ни за что бы не согласился, потому что преступления Арно дю Тиля слишком гнусны и омерзительны.
А через неделю перед красивым домиком, уже возвращенным законному владельцу, Арно дю Тиль, согласно приговору, принял наказание за все совершенные им злодеяния.
В этот день вся округа собралась в Артиге, дабы присутствовать при казни.
Преступник, надо сказать, проявил в последние минуты известное мужество и весьма достойно завершил свою недостойную жизнь.
Когда палач, по обычаю, трижды оповестил: "Правосудие свершилось!" — притихшая, устрашенная толпа стала расходиться, а в это время в доме, некогда принадлежавшем повешенному, некая чета проливала горькие слезы и творила жаркие молитвы — то были Мартин Герр и Бертранда.
Но вскоре живительный воздух родного края, душевная теплота родных и близких и в особенности нежная забота Бертранды начисто разгладили морщины на лбу Мартина, и на губах его заиграла веселая улыбка.
Однажды теплым вечером, после радостного и спокойного дня, он отдыхал в виноградной беседке и не заметил всадника, который неторопливо подъехал к дому, спешился и направился к бывшему оруженосцу.
С минуту он взирал с улыбкой на блаженствовавшего Мартина, потом подошел ближе и молча похлопал его по плечу.
Тот живо обернулся и тут же вскочил, прикоснувшись к своей шапке:
— Вот оно что! Это вы, ваше сиятельство! Простите, но я даже не заметил вас.
— Не извиняйся, Мартин, — улыбнулся Габриэль (это был он), — я заглянул к тебе вовсе не для того, чтобы нарушить твой покой, а чтобы в нем удостовериться.
— Тоща, ваше сиятельство, взгляните на меня — и тут же все поймете.
— Что я и сделал, — грустно рассмеялся Габриэль. — Так, значит, ты счастлив?
— О, ваше сиятельство, ну чисто птица в воздухе или рыба в воде!
— Вот и хорошо, что ты обрел наконец долгожданный покой и достаток.
— Что верно, то верно… потому-то я так и доволен. После долгих скитаний, бесконечных войн и всяческих лишений я, пожалуй, имею право пожить денек-другой в свое удовольствие. Что же касается достатка, то, вернувшись домой, я вдруг заделался чуть ли не богачом. Но деньги-то это не мои, и мне противно к ним прикасаться. Их принес в дом Арно дю Тиль, и я хочу возвратить их по принадлежности. Большую часть — иначе говоря, стоимость вашего выкупа — я верну вам, ваше сиятельство. Остальные деньги, украл ли их Арно или приобрел — не все ли равно? — могут только запачкать руки. Поэтому после оплаты судебных издержек они целиком пойдут в пользу бедняков нашего края.
— Но тоща тебе почти ничего не останется…
— Нет уж, извините, — запротестовал Мартин, — когда служишь столько времени такому щедрому хозяину, как ваше сиятельство, непременно кое-что накопишь. Я привез с собой из Парижа довольно тугой кошелек. Да и Бертранда не из бедных. Одним словом, мы на бобах не останемся…
— Но надеюсь, Мартин, ты не откажешься получить от меня то, чего не взял бы от Арно. Я прошу тебя, верный мой слуга, оставь себе в награду десять тысяч экю.
— Как, ваше сиятельство? — вскричал пораженный Мартин. — Такой щедрый подарок!
— Полно, — возразил Габриэль. — Ведь не думаешь же ты, что я хочу оплатить твою верность! Нет, я и без того твой должник на всю жизнь. А теперь хватит об этом… Лучше скажи мне, как относятся к тебе прежние друзья. Я ведь заглянул нарочно, чтобы убедиться в твоем полном благополучии. Так как же твои друзья?
— Что ж, ваше сиятельство, многие из них умерли, но кто уцелел, любят меня не меньше, чем в прежние времена. Кое-кто из них даже поссорился с тем самым Мартином из-за его вечной грубости. Посмотрели бы вы теперь, как они довольны!
— Верю тебе, Мартин, верю, — кивнул головой Габриэль. — Но почему ты ничего не говоришь мне о своей жене?
Мартин с некоторым замешательством почесал за ухом:
— Хм!.. Моя жена…
— Ну да, твоя жена… — с беспокойством отозвался Габриэль. — Неужели Бертранда по-прежнему тебя угнетает? Неужели у нее не смягчился характер?
— Да нет же, ваше сиятельство, — возразил Мартин, — нет, она меня просто на руках носит. Ни тебе капризов, ни придирок! Ей-Богу! От такой благодати я просто не могу прийти в себя. Не успею я позвать, а она уже бежит… Удивительно!
— Ну и в добрый час! А то ты меня чуть не напугал.
— Если уж говорить начистоту, — смутился Мартин, — так меня все-таки берет какое-то сомнение… Можно с вами, ваше сиятельство, говорить совершенно откровенно?
