Не успел юноша докончить сравнение, которое, что вполне понятно, льстило его избраннице, как пробили часы.

Во второй раз сменился дозорный.

— Шесть часов… Просто удивительно, до чего быстро бежит время, — пробормотал юноша. — А если оно бежит так быстро, когда ждешь ее, то как же оно, должно быть, летит, если ты рядом с нею! О, если ты рядом с нею, времени не существует: ведь попадаешь в рай! Был бы я рядом с нею, любовался бы без конца ее дивной красотой, и так бы текли часы, дни, месяцы — вся жизнь! О Господи, какая была бы счастливая жизнь!

И молодого человека охватил восторг, ибо перед его глазами — глазами художника, словно живая, промелькнула его возлюбленная.

В третий раз сменился часовой.

Во всех приходских церквах пробило восемь часов, стало смеркаться. Судя по всему, и триста лет назад в июле темнело к восьми часам, точь-в-точь как в наши дни; но, пожалуй, удивительно не это, а поразительное постоянство влюбленных XVI века. В те времена все было основательно: юноши не останавливались на полпути ни в любви, ни в искусстве, ни в ратных делах.

Впрочем, терпение юного ваятеля — ибо теперь мы знаем, чем занимался незнакомец, — было в конце концов вознаграждено. Он увидел, что ворота тюрьмы отворились в двадцатый раз, пропустив ту, которую он ждал. Та же дуэнья шла с ней рядом, а шагах в десяти за ними следовали двое вооруженных стражников. И снова все они зашагали по той же дороге, что и пять часов назад: прошли мост Менял, улицу Барийри, мост Сен-Мишель, набережные и, не доходя шагов триста до церкви Августинцев, остановились в закоулке у массивных ворот, рядом с которыми виднелась калитка. Дуэнья постучалась, и привратник тотчас отворил калитку. Стражники, отвесив глубокий поклон, отправились в обратный путь, к Шатле, а юный ваятель снова застыл перед воротами.

По всей вероятности, он так и простоял бы здесь до самого утра, ибо он уже в четвертый раз начал строить воздушные замки, но по воле случая на него наскочил какой-то подвыпивший прохожий.

— Эй, приятель! — воскликнул прохожий. — Позвольте-ка, человек вы или столб? Если столб, то стойте на месте, и я вас обойду, а если человек — посторонитесь, дайте дорогу!

— Извините, — произнес рассеянно молодой человек. — Но я чужеземец, не знаю славного города Парижа и…

— Ну, тогда дело другое. Француз гостеприимен, и просить прощения надобно мне. Значит, вы чужеземец… Отлично. Раз вы сказали о себе, следует и мне представиться. Я школяр и писец, а зовут меня…

— Простите, — перебил его юноша, — но, прежде чем узнать, кто вы, мне хотелось бы узнать, где я нахожусь.

— У Нельских ворот, дружище. А вот и Нельский замок, — прибавил школяр, указывая на массивные ворота, с которых чужеземец не сводил глаз.

— Вот оно что! А как выйти на улицу Сен-Мартен, где я живу? — спросил влюбленный юноша просто из учтивости и надеясь отвязаться от собеседника.

— Как вы сказали? Улица Сен-Мартен? Пойдемте, я вас провожу, мне как раз по пути. На мосту Сен-Мишель я покажу вам, как пройти дальше, и мы расстанемся. Так вот, значит, я школяр, возвращаюсь с Пре-о-Клер, а зовут меня…

— А вы не знаете, кому принадлежит Нельский замок? — спросил юноша.

— Еще бы! Как же мне не знать, раз это имеет отношение к Университету! Нельский замок, молодой человек, принадлежит его величеству королю, а ныне перешел во владение парижского прево Робера д’Эстурвиля.

— Как, там живет парижский прево?! — воскликнул чужеземец.

— Сын мой, я не говорил, что прево там живет, — возразил школяр. — Прево живет в Шатле.

— Ах, вот что — в Шатле! Как же случилось, что он живет в Шатле, а король пожаловал ему Нельский замок?

— Дело тут вот в чем. Король даровал в свое время Нельский замок нашему байи, человеку в высшей степени почтенному, который защищал права и вел судебные дела университетских школяров, и вел он их по-отечески. Великолепнейшая должность! На беду, наш превосходный байи был до того справедлив, до того справедлив к нам… что вот уже два года, как его должность упразднена под предлогом, что он спит на судебных заседаниях, хотя ясно, что слово «байи» происходит от «бай-бай». Итак, должность его упразднена, и охранять Парижский университет поручено парижскому прево. Охранитель отменный, ей-Богу! Хорошо, что мы сами себя охраняем… Итак, вышеупомянутый прево… ты слушаешь, приятель?., вышеупомянутый прево — а руки у него загребущие — решил, что раз к нему перешли обязанности байи, то ему полагается наследовать и его владения, и он потихоньку завладел Нельскими замками — Большим и Малым при покровительстве госпожи д’Этамп.

— И все же, судя по вашим словам, он не живет в замке?

— И не думает, скаред! Однако я слышал, что там приютилась дочь или племянница старого Кассандра, красотка по имени Коломба или Коломбина, точно не знаю. Он ее держит взаперти в Малом Нельском замке.

— A-а, вот оно что! — воскликнул художник, задыхаясь от волнения: ведь он в первый раз услышал имя владычицы своего сердца. — По-моему, это просто вопиющее беззаконие! Поселить девушку в таком огромном замке вдвоем с дуэньей!..

— Нес луны ли ты свалился, о чужеземец? Или ты не знал, что беззаконие — вещь вполне естественная и что мы, бедняки писцы, вшестером ютимся в тесной лачуге, а у важного вельможи пустует такое вот огромное имение с садами, дворами, залом для игры в мяч!

— Как, там есть зал для игры в мяч?

— Великолепнейший, брат, великолепнейший!

— Но ведь Нельский замок — владение короля Франциска Первого?

— Разумеется, но что ты прикажешь королю Франциску Первому делать с этим владением?

— Передать другим, раз прево там не живет.

— Ну что ж, попроси, пусть отдаст тебе!

— А почему бы и нет?.. Вы любите игру в мяч?

— Обожаю.

— В таком случае приглашаю вас в следующее воскресенье составить мне партию.

— Где?

— В Нельском замке.

— По рукам, господин управляющий королевскими замками!.. Послушай-ка, надобно все же тебе знать, как меня зовут…

Но чужеземец узнал все, что ему хотелось узнать, а остальное, по всей вероятности, его мало заботило. Вот почему он и пропустил мимо ушей рассказ приятеля, поведавшего со всеми подробностями о том, что зовут его Жак Обри, что он школяр в Университете, сейчас возвращается с Пре-о-Клер и что нынче он выпил вопреки всем своим правилам.

Когда молодые люди очутились на улице Ла Арп, Жак Обри показал ваятелю дорогу, которую тот знал лучше него, затем они назначили друг другу свидание в следующее воскресенье в полдень у Нельских ворот и расстались, причем один пошел своей дорогой, напевая, другой — мечтая.

Тому, кто мечтал, было о чем помечтать, ибо в тот день он узнал больше, чем за три недели.

Он узнал, что любимая девушка живет в Малом Нельском замке, что она, кажется, дочь парижского прево, г-на Робера д’Эстурвиля, и что ее имя Коломба. Как видим, юноша не напрасно терял время.

Погрузившись в мечты, он свернул на улицу Сен-Мартен и остановился перед великолепным зданием, над подъездом которого красовался лепной герб кардинала Феррарского, и постучал три раза.

— Кто там? — тут же отозвался свежий, звонкий голосок.

— Это я, мадмуазель Катрин, — ответил юноша.

— Кто это — я?

— Асканио.

— А, наконец-то!

Ворота отворились, и Асканио вошел.

Прехорошенькая девушка лет восемнадцати — двадцати, пожалуй, слишком смуглая, пожалуй, слишком миниатюрная и слишком живая, зато чудесно сложенная, радостно встретила юношу.

— Вот он, беглец! Вот он! — воскликнула она и побежала, вернее, помчалась впереди Асканио, чтобы возвестить о его приходе, нечаянно потушив светильник, который держала в руках. Она даже не закрыла ворота, и их запер Асканио, не такой ветреный, как она.

По милости стремительно убежавшей Катрин молодой человек очутился в темноте, но он уверенным шагом пересек довольно обширный мощеный двор, между плитами которого пробивалась трава, а вокруг темными громадами возвышались какие-то неуютные строения. Впрочем, таким мрачным и сырым и надлежит быть кардинальскому жилищу. Правда, сам хозяин не жил там с давних пор. Асканио взбежал на крыльцо по замшелым, позеленевшим ступеням и вошел в просторный зал, единственный освещенный зал во всем доме — нечто вроде монастырской трапезной, обычно унылой, темной и пустой, но вот уже два месяца полной света, веселья и шума.