Приемник коснулся холодной ладони умершего старика – может быть, неспроста ты ушёл, не открыв мне тайны Посвящения. Ну, какой из меня Хранитель глиняного Божества – ты этого не понял, мой учитель, но поняла твоя душа, вовремя покинув бренное тело. Всё, что случилось, случилось к лучшему – мне не придётся, храня традиции, дырявить твой запеченный череп, высасывая мозги….

Вопли за выходом из пещеры отвлекли Харку от его мыслей.

Что там? Должно быть, охотники вернулись от Гнилого болота с вестью, что носорога нет и Великого Примирения не будет – ещё одна немилость божества привела народ в исступление. Несчастные люди! Харка во что бы то ни стало должен помочь им....

Приемник перебрался к глиняному истукану, встал на колени, приложил к его животу ладони и притиснулся лбом.

Как там рассказывал Хранитель про первого посвящённого Шурханшу? Тот, умирая с голоду, слизал жертвенную кровь с глиняного живота, и Великий Бурунша очнулся от сна – так свершилось Посвящение.

Харка, преодолевая отвращение, коснулся языком осклизлого живота.

Ничего не произошло. Тихо в пещере.

Но ведь не слизывать же ему всю засохшую кровь – это сделал бы до него последний Хранитель. Какую-то тайну он унёс, оставив Харку непосвящённым. Что же он хотел сказать? Может быть, то, что никакого Хозяина нет, что вера людей поддерживается силой воображения Хранителя?

Легенда гласит, что Буруншу разбудил Шурханша. А не сошёл ли с ума голодный охотник – мать свою съел, потом сына, потом мать своего сына…. Искалеченная нога? Нога зажила сама – такое бывает. Но сумасшедший Шурханша сумел убедить людей, что его исцелил Бурунша, и назначил Хранителем.

С этого безумца и началось в пещере безумие – отцы пожирали своих детей, женщины убежали из семей, перестали работать и взялись за оружие. Хранители хранили эти традиции. И Харки была уготована та же участь, но провидение вмешалось, до срока забрав Посвящённого. Быть может, ему предоставлена честь изгнать из пещеры Безумие ценой своей жизни.

Казалось бы, просто – скажи, что общался с Буруншой, и ты станешь Хранителем того, которого нет, получишь безраздельную власть над людьми. Но потом придётся всю жизнь выкручиваться и лгать, а то и сына сожрать, рождённого для тебя Эолой. Попробуй, разубеди народ, прожившего так не одно поколение – пожалуй, на то не хватит власти и авторитета Посвящённого.

Чтобы людям помочь избавиться от безумия, надо лишить пещеру самого Хранителя. Без него вера забудется – к мужчинам вернётся чадолюбие и ответственность за тех, кого произвели на свет, кто закроет им очи на смертной шкуре. Женщины сожгут свои луки в костре – станут тихими и покорными, какими должны быть в семье. Безумие кончится, и начнутся свадьбы….

Харка вздохнул обречённо – приемник выбирает смерть.

Вместе с пасмурным утром в пещеру вошли хмурые люди.

Харка поднялся с белой шкуры.

– Было мне Откровение, Люди Падающей Воды – Великий Бурунша сказал, что покидает вас навсегда. Выберите себе вожака, слушайте советы стариков и живите своим умом – такова его последняя воля. Посвящённых в пещере больше не будет – я ухожу вслед за Хранителем. Сделайте мне знак Обречённого.

– Хоу! – сказали люди, задавленные горем.

Вновь собрались у белой шкуры, когда появился в пещере Глям. Он выплеснул приемнику на грудь белую краску из половинки панциря большой черепахи.

Харка сказал:

– Люди Падаюшей Воды, на закате солнца сожгите меня вместе с телом последнего Хранителя на костре перед входом в пещеру.

– Хоу! – воскликнули люди, услышав волю последнего Посвящённого.

– Да будут в пещере мир и согласие.

– Хоу!

– А теперь оставьте меня в покое.

– Хоу! – сказали люди и разошлись.

Снова приемник на белой шкуре у изголовья умершего старика. Только теперь он Обречённый – жить ему осталось…. Впрочем, кого винить – сам пожелал. Он мог бы стать Хранителем, повелевать людьми, Эолу в жёны взять…. и сожрать её сына. Нет, пусть вместе с ним умрут в пещере кровавые обычаи, и кончится власть толстопузого Бурунши.

Харка закрыл глаза….

– Спишь, Обречённый?

Агда стояла в трёх шагах, покусывая стебелёк, отставив в сторону стройную ногу и уперев руку в бок.

– Зачем пришла?

– Тебя увидеть. Привет от Эолы передать.

– А где она сама? Что не идёт проститься?

– Твоей последней просьбы боится, а я не боюсь и готова любить даже Обречённого, если страх смерти не помешает ему быть мужчиной.

Харка усмехнулся горько:

– Зачем тебе это?

– А вот! Хочу, чтобы сын мой был на тебя похожим.

– Ты пробуждаешь во мне силы, но мне бы хотелось Эолу увидеть. Свидетельница наших клятв, уговори её прийти или передай, что я любил её, люблю и буду любить даже тогда, когда душа моя вместе с дымом отправится на небеса.

Агда капризно поджала губы.

– Я, Харка, чем хуже её?

– Ты, Агда, всех превзошла, но для любви чистота нужна – это главная красота женщины.

– Вот поганец! – Агда добродушно рассмеялась. – Ладно, попробую уговорить твою чистую, но трусливую.

Эола подошла, прикрыв лицо кудрями.

– Прости, Харка, я не могу тебе дать то, что ты хочешь.

Юноша согласно кивнул:

– Я понимаю, печать Обречённого…. Но поцеловать ты меня можешь?

Эола кивнула, опустила колени на белую шкуру, откинула волосы от лица и зажмурила глаза. Обречённый макнул палец в белую краску на своей груди и провёл по девичьей – от основания до самого соска. Эола отпрянула.

– Что ты делаешь? Она же не смоется!

– Этот знак моей любви будет тебя хранить. Если кто-нибудь захочет причинить тебе зло, так и скажи – у меня на груди знак сожженного Обречённого – жди страшной мести от него.

– О, Харка, как же ты мог? Этот твой знак теперь можно удалить разве только вместе с грудью. Но она же левая – мне придётся безгрудой стать, если захочу я в охотницы.

– Не удаляй. Верь мне – всё будет хорошо.

– О, Харка, Харка, зачем ты сделал меня несчастной?

Эола убежала, испугавшись Гляма.

Краскотёр потыкал пальцем в Харкину грудь:

– Ещё не просохла? Знаешь, только что придумал ей название – милость Бурунши. Как думаешь, подойдёт?

Харка усмехнулся.

– Нарасхват пойдёт – всем нужна милость того, которого уже нет и никогда не будет.

– Я готовил её из белой глины, добавив немного волчьего жира и пихтовой смолы. Чуешь, как пахнет? – Глям притиснулся носом к Харкиной груди и зашептал. – Доведётся с Ним встретиться там, попроси для меня….

– Месторождение белой глины, волчьего жира или пихтовой смолы?

– Силы мужской. Бабы ходят ко мне табунами за красками для красоты, готовы на всё, а я…, – краскотёр прицыкнул языком.

Взор Обречённого посуровел:

– Младенцев ел?

– Говорили, продляют жизнь.

– Вот и живи.

– Так радости нет.

– Ступай, – Харка закрыл глаза. – Силы твои ушли в обмен на долголетие.

– Так если б я знал…. – Глям горестно махнул разноцветной рукой и прочь пошагал.

Явился Многорукий Лам.

– Ты тоже с просьбой?

– Поговорить пришёл. А впрочем, да, конечно, хочу попросить – раз ты последний Посвящённый….

Харка поправил:

– До заката.

…. дай мне помощников – я обучу их гончарному делу.

– Толково. Но у меня другая мысль – лето для охоты, пусть юноши сейчас постигают навыки пищу добывать, а горшки учиться лепить можно зимой в пещере. Ты сюда глины натаскай – как опадёт листва, и все стада откочуют в края высокого солнца, в помощниках тебе недостатка не будет. И приглядишься – кто посноровистей, летом в овраг с собой заберешь.

– Верно мыслишь. Какой бы из тебя вышел Хранитель! Ты, Харка, видишь жизнь не так, как все – не зря же был выбран приемником.

– А ты как видишь её, Лам Многорукий?

– Восход – закат, зима и лето, рождение – жизнь – смерть…. Примерно так.

– А для чего всё это?

– Кто знает? Наверное, Бурунша….

– А самому постичь?