Кое-как сполоснувшись под душем, выдававшим крошечные порции воды с интервалами чуть ли не в минуту, Дора вытерлась стареньким полотенцем и забралась в постель, но заснуть не могла. В почти непроглядной, уличных фонарей поблизости не было, темноте тихо посапывали соседки, хорошо еще никто не храпел, случалось и такое, девушка, подававшая вместе с ней завтрак, жаловалась, что в одной комнате с ней живет женщина с больными бронхами, которая храпит или хрипит и не дает остальным спать, это была вовсе не редкость, особенно у людей постарше. У них в комнате жили женщины молодые, впрочем, у соседства с ними был другой недостаток, они водили к себе мужчин, конечно, их тоже можно понять, но спать под аккомпанемент стонов и придыханий вовсе не сахар, тем более в такой тесноте. Она мысленно обвела взором помещение, в гостиничные времена это, скорее всего, был номер на двоих, максимум на троих, теперь здесь стояли четыре узкие кровати, при каждой тумбочка, а в середину еще впихнули круглый стол со стульями… кровать, тумбочка и жесткий стул, вот и все ее имущество… то есть не ее, а то, которым она имела право распоряжаться за плату, которую ежемесячно вносила, примерно половину пособия… да, еще отсек во встроенном шкафу в коридоре с одеждой и обувью, вот они в самом деле принадлежали ей, одежда, обувь, украшения – бижутерия, разумеется, да дешевая электроника, видеофон и карманный компьютер, сделанные в каком-нибудь Занзибаре, китайскую или индийскую на пособие не купишь, даже если добавить к нему деньги, выслуженные в столовой… счастье еще, что пособие никто не отнимал или хотя бы урезал, несколько десятилетий назад, говорят, его получали только безработные… Конечно, времена изменились к лучшему, лет двадцать назад бездомные жили буквально на улице, спали на скамейках в парках и тому подобное, она немало наслушалась о тех ужасах, сейчас существовали хотя бы приюты, правда, тогда бездомных было меньше, один из десяти, теперь же почти половина… все равно! Страшно подумать, что с ней сталось бы, если б ее беда обрушилась на нее в ситуации, бытовавшей двадцать лет назад, куда она подалась бы из дому, который перестал быть домом, снова встала перед глазами пустая квартира… полупустая, кровать еще не вынесли, кто-то ее даже застелил, та самая, где умерли мама и папа, выпили снотворное и легли в постель, их только через четыре дня нашли, и то потому, что они оставили дверь полуоткрытой, нарочно, боялись, наверно, что иначе никто до ее приезда о них не вспомнит, и, конечно, не вспомнили бы, некому, родных никаких, теперь, когда уже в нескольких поколениях заводят по одному ребенку, мало у кого есть родные… будь соседи не столь давние, могли и они не обратить внимания, открыто так открыто, ну и что, и тогда… Только представить себе такое хуже смерти… Входишь в квартиру, а там… хотя что-то, наверно, она стала бы подозревать, звонила бы перед приездом, никто не отвечал бы… почему, почему она была такой размазней, много лет она перезванивалась с мамой каждый день, а в последние год-два много реже, стеснялась, девочки в школе поднимали ее на смех, шестнадцать лет, семнадцать, а все цепляешься за мамин подол, все вокруг были страшно самостоятельные, и ей всякий раз, когда приходилось отвечать на звонок, становилось неловко, а уж сама она старалась за видеофон вовсе не браться, и вот… Мебели оставалось мало, ценную родители продали сами, остальное должно было пойти в уплату за долги, ей разрешили только взять личные вещи, те же одежду, обувь и плюшевого медвежонка, который уже больше десяти лет восседал на ее кровати днем и в кресле у письменного стола ночью, он и теперь днем сидел на кровати, но по ночам печально глядел с неудобной тумбочки. Он и книжки, от отца осталось несколько десятков бумажных книг, которые не интересовали даже кредиторов, было все, что осталось от прежней жизни, от маминых эклеров и меренг, она постоянно пекла всякую вкуснятину, от прогулок с папой, крепко державшим ее маленькую ладошку, по белому песку парка Тюильри, от семейных походов на балет, мама обожала балет, и хоть раз в год отец раскошеливался на безумно дорогие билеты в пале Гарнье… Был еще Лазурный берег, Ницца, куда они ездили отдыхать трижды, а может, и четырежды, последний раз пять лет назад, до того, как отец потерял работу, жили, конечно, не в самом центре, слишком дорого, однако же близко к морю, вечерами непременно прохаживались по Английской набережной, а днем купались и загорали на неудобном галечном пляже, на который она всегда жаловалась, теперь-то за каждую гальку отдала бы день жизни, только бы ступить туда еще хоть на минуточку, но кому они, ее дни, нужны, наверняка больше ей бирюзовую гладь залива Ангелов увидеть не суждено… Захотелось заплакать, она сжала губы и стала себя подбадривать, ей еще повезло, и со школой тоже, что бы она делала, если бы не директриса, которая помогла ей оформить пособие и получить место в приюте, и не каком-нибудь окраинном, в арабском или африканском пригороде, а в самом центре, учись она в интернет-школе или обычной, где детей в несколько раз больше и вряд ли можно хотя бы попасться директору на глаза… Правда, в интернет-школе она оказаться никак не могла, отец возражал против подобного рода обучения категорически, там, мол, никакого образования не получишь… Можно подумать, в реальной школе станешь мудрецом!.. Что она умела – обращаться с компьютером? Да, теперь все повторяют, как попугаи, зачем, мол, забивать голову ненужными вещами, когда достаточно войти в интернет, там все есть, вот им и не забивали, правда, никто не мешал забивать ее самому, будь на то желание, но чего ради, если можно делать только то, что нравится. Ей нравилось читать, она одолела немало романов Бальзака и Мопассана и даже не в дайджестах, как другие, а целиком… потом она прочла и все книги, оставшиеся от отца, и романы, и стихи, даже пьесы, из принципа… вот только Байрона в папиной библиотеке не было, и пожалуйста!.. но что толку от чтения?.. Да, директриса помогла ей устроиться в приют, но не на работу, впрочем, она и не могла, найти подходящее место для вчерашней школьницы не сумел бы никто, в немногих еще уцелевших фирмах нуждались в людях с совсем другой квалификацией, заводов и фабрик в Париже, Франции да и всей Европе практически не осталось, единственная возможность – пойти в продавщицы или официантки, кассиров в магазины уже почти не брали, их заменила электроника, но ходить по торговым залам в униформе или разносить блюда готово было такое множество людей!.. ей крупно повезло, что удалось зацепиться за должность подавальщицы в своем приюте, все благодаря ее приветливости и ровному характеру, большинство обитателей приюта было издерганное и нервное, угождать таким же, как они сами, неспособное… правда, платили гроши, жалких полторы тысячи евро, поистине на бутерброды и противозачаточные таблетки… но таблетки ей и вправду нужны не были, то ли холодность, то ли брезгливость, но что-то мешало ей спать, как все вокруг, с каждым встречным. Конечно, ни о каком принце на белом коне она не мечтала, да и девственность потеряла еще в школе, где старшеклассники, поощряемые преподавателем эротики, буквально гонялись за девочками чуть помоложе, особенно хорошенькими, к которым ее причисляли, затаскивали их в чуланы, в кусты, публичный секс в школе все-таки не поощрялся, вокруг ведь бегали совсем малыши… затаскивали и ничем при этом не гнушались, методы применяли не самые честные, ей, например, подсунули во время воскресной дискотеки таблетку в стакане апельсинового сока, сильные наркотики были в школе под запретом, но на всякую мелочь смотрели сквозь пальцы, подумаешь важность, какая-то девчонка потеряла над собой контроль и позволила парочке самоуверенных юнцов увести себя в пустой компьютерный кабинет. И уводить снова и снова, на дискотеках правили бал парни из выпускных классов, сбежать от которых было попросту невозможно. А в женских спальнях командовали лесбиянки, уйти от их навязчивого внимания было почти подвигом, как это ей удалось, она сама не понимала…

Так что после школы она была только рада, что к ней не приставали, то есть приставали, конечно, порой так настойчиво, что проще было уступить, чем изыскать предлог для отказа… можно подумать, тут нужен предлог, какого черта, не хочу, и все, а у нее не получалось, поднимали на смех, долбили всякую ерунду вроде «аппетит приходит во время еды», но постепенно она все-таки научилась говорить «нет», и уже целый год жила себе спокойно и… И? Бездумно. Ну и правильно. Что толку задумываться, вот представишь себе, что так пройдет вся жизнь, и кинешься в Сену или с Эйфелевой башни, последнее, впрочем, не всякому по карману, на башню пускают по билетам, а те безумно дорогие… Конечно, когда трата – последняя в жизни, о сбережениях печься нет смысла, и однако большинство предпочитало Сену, ночью, чтобы не выловили, рассказывали, что по утрам из реки достают сотни трупов, но это, наверно, преувеличение… Веселенькие, однако, мысли приходят в голову! Чтобы отвлечься, она стала думать о новом знакомом, интересно, чем он занимается, где живет, действительно ли носит пистолет, пьет или колется, нет, непохоже, но какая-то девушка у него наверняка есть, а жаль… За этими размышлениями она и заснула.