«Может, они смотрят и в её окно там, в далёком Томске», – мечтательно пронеслось в его голове.

Как жалко, что он больше никогда не увидит её прекрасных глаз, не услышит нежный, вызывающий трепет сердца голос!

– Господи! Почему восторжествовала несправедливость?! – шёпотом выкрикнул он, поднеся к глазам сверкнувший в лунном свете образок. – Раз уж мне предписано закончить свой жизненный путь, дай силы до конца вынести все страдания – не сломаться, не пасть духом. Всё приму, уготовленное Тобой.

Внезапно раздавшийся откуда-то из-под пола шорох отвлёк его от грустных мыслей.

«Мыши?.. Крысы?..»

Но шорох, усиливаясь, замер посреди комнаты. Медленно поднялась освещаемая блёклым лунным светом тесовая половица.

– Что это?! – с застывшим от изумления лицом замер Мирон.

Половица поднялась выше, и из темноты подземелья появилось еле различимое лицо Антипа.

– Тсс! – прижав палец к губам, прошептал он, словно давая понять, что это не восставшее из темноты привидение, а живой человек.

– Ты откуда, дядя Антип? – так же тихо ответил Мирон.

– Погодь… – вылезая наружу, отряхнул с колен прилипшую землю неожиданный гость. – Фу-у!.. Притомился, – тяжело выдохнул Антип. – Подземельный ход отседова за ограду скита ведёть. Это Иван Зырянов скумекал прокопать яво, когда власти по горам и лесам добрых людей стали выслеживать. Дождутся, когда все на молебен соберутся, и всех разом возьмуть. А тут-то, пока запоры сломають – мы ужо все утекём. Покуда хватятся: иде да чо, да коли ещё лазею10 сыщут – а нас ужо и след простыл.

– Во-от оно что, – понимающе протянул Мирон.

– А ты как думал?.. Я сразу скумекал, чо они тебя сюды посадють – боле-то некуда. Вот и пробрался тайным ходом в часовенку, чобы вызволить. Авдотья двух лошадей в лес к условленному месту приведёть. В Кедрову падь поедем – к Гурьяну, там они тебя не найдуть, даже если по следу итить будуть – не пройтить им через мочаг11.

– А как же скит? Сожгут ведь!

– Сожгут…– словно соглашаясь, опустил глаза в пол Антип.

– Нет, – покачал головой Мирон. – Разве стоит моя жизнь жизни десятков неповинных людей? Ведь не пощадят никого – ни стара, ни мала. Я благодарен вам, что пошли на такое ради чуждого вам по духу человека.

– Да какой же ты чуждый? Хоть и мирской, но сущность у тебя правильна. Не потерял ты свою душу, хотя и била тебя судьбинушка – не дай Бог никому такого.

– А ежели душу потеряешь, склонишься перед лихом – как тогда жить дальше? – пожал плечами Мирон. – Уж ежели суждено мне сгинуть преждевременно – значит, Богу так угодно, у Него для каждого свои планы.

– Правильно ты говоришь: веры разные, а Бог-то – один. И не по вере человек приближается к Богу, а по служению ему. Вот и ты – праведно ходишь перед Господом, а он бьёть того, каво любить, – так что на всё воля Божья. Ежелиф суждено – свидимся ещё, сынок, – положив на плечи Мирона свои тяжёлые ладони, отечески произнёс Антип.

– Одна просьба к тебе будет, дядя Антип, – передай это Марьяне, – снял с шеи драгоценный образок Мирон. – Ведь я так и не успел ей сказать, что люблю.

– Хороша бы пара из вас с Марьянкой вышла, да, видно, диавол встал на твоём пути, – бережно взял сверкающую бриллиантами иконку Антип. – Проси терпения у Господа – защитника нашего: тело потерять не страшно – главно душу спасти.

– Сколько же терпения нужно, чтобы нести этот крест. Думаю, не долго мне осталось страдать под тяжёлой ношей чужого греха, но верю – будет справедливый суд, – поднял кверху глаза Мирон.

– Будет! – уверенно кивнул Антип. – Ну что же – прощай! – с выступившей на глазах скупой слезой, обнял он Мирона.

– Прощай, дядя Антип. Благодаря тому роковому случаю, когда я едва не лишился жизни, мы повстречались на этой земле. И хотя вы оказались чуждой веры, в моей душе останетесь как самые близкие люди.

– Дай Бог тебе до конца вынести все испытания, – перекрестил Мирона двумя перстами Антип и, тяжело вздыхая, скрылся в темноте подземелья…

Раннее июньское утро влажной прохладой опустилось над просыпающейся тайгой. Редкий хруст веток, обломанных вышедшим на поиски пищи зверем, раздавался меж могучими кедрами…

Отряд служивых, сбивая сапогами холодную росу, пробирался к небольшой поляне, откуда слышалось приглушённое фырканье лошадей. Уставшие после бессонной ночи, голодные, торопились они к своему временному лагерю, радостно мечтая о скором сытном завтраке. И только одному безразлично шагающему пареньку было не до общей радости. Он не чувствовал крепких, впившихся в руки верёвок, не реагировал на покрикивание конвоиров, а лишь прощальным взглядом провожал ставшие родными места…

«Поймал! – ликовал в душе то и дело поглядывающий на арестанта поручик Зуев. – И расположение самого господина Качки заработал, и бийским казакам нос утёр, – предвкушал он похвалу высокого начальства. – Теперь только до Барнаула добраться…»

…Уходящий вечер темнеющей багряной полосой угасал над горизонтом. Торопящийся всадник подгонял вороного жеребца, чёрным силуэтом маяча на фоне надвигающейся ночи. Резко осадив коня у северных ворот Бийской крепости, он, задрав голову, стал всматриваться в тёмные квадраты дозорных башен.

– Отворяй! – голосом, охрипшим от усталости, крикнул он зазевавшемуся охраннику.

– Кто таков?! – басовито ответил часовой.

– Унтер-офицер Горного батальона! Депеша коменданту!

– Щас, мигом! – протирая заспанные глаза, засуетился дозорный.

Бросив беглый взгляд на склонившегося в полупоклоне служивого, гонец быстро исчез в сгущающихся сумерках.

– Унтер-офицер Чернов! – по-солдатски отрапортовал он корпящему над бумагами коменданту.

– Чем обязан? – поднял тот строго-сосредоточенное лицо, освещённое пламенем повсеместно зажжённых свечей.

– Депеша от их высокопревосходительства господина Качки, – протянул он заклеенный сургучной печатью свёрток.

Богданов молча разорвал конверт и впился глазами в исписанный мелким почерком лист.

– Василий! – позвал он денщика. – Накорми и определи на ночлег.

– Это с удовольствием, – с радостной готовностью ответил посланник. – Умаялся за день – с полудня без отдыха коня гнал…

– Пускай сотник Кузьма Нечаев и Ефим Назаров с утра зайдут! – крикнул комендант вслед денщику. – М-да… – задумчиво пробормотал он, ещё раз взглянув на освещённый пляшущим пламенем лист…

– Чего это нас Богданов вызывает? – удивлённо спросил товарища Ефим, столкнувшись с Кузьмой в дверях комендантского дома.

– Не знаю, – пожал плечами тот…

– Вот что, господа, – сразу перешёл к главному комендант. – Бандиты в горах свирепствуют, грабят улусы и поселения инородцев. Большая потеря ясаку Её величества случилась. Депешу я вчера от господина Качки получил – разбойников изловить нужно.

– Так что теперь нам – в горы, за бандитами гоняться? – непонимающе переспросил Кузьма.

– Ясак будете собирать и, если придётся, бандитов ловить, – бросил на Ефима красноречивый взгляд Богданов.

– Как у тебя, хорунжий, – всё готово?

– Да что шибко готовиться – впервой что ли?

– Знаю, Ефим, что не впервой тебе такое дело. Да только случай особый – большая нужда сейчас в государстве Российском. Так что как положено ясак собрать надо, да хорошо бы поболе…Ты, Кузьма, добавь ему ещё трёх человек. Рад бы ещё с пяток служивых, да боязно с патрулирования снимать – маньчжуры недалеко от крепости ходят.

– Соберём ясак, ваше высокоблагородие, – уверенно произнёс Ефим. – А коли чего, у Тойпынака добавим – туда бандиты не доберутся…

– Ну хорошо, если так… Вижу, всё поняли.

– Так точно ваше высокоблагородие! – по-солдатски отчеканил Кузьма…