Эй, волна!
Перестань, не шамань: не заманишь парня в Тамань...
Отучило время меня дома сидеть. Научило время меня в прорезь глядеть. Скоро ли - не скоро, на том ли берегу я впервые выстрелил на бегу.
Отучило время от доброты: атака, атака, охрипшие рты... Вот и я гостинцы раздаю-раздаю... Попомните
трудную щедрость мою.
1958
x x x
Не вели, старшина, чтоб была тишина. Старшине не все подчиняется. Эту грустную песню
придумала война... Через час штыковой начинается.
Земля моя, жизнь моя,
свет мой в окне... На горе врагу улыбнусь я в огне. Я буду улыбаться, черт меня возьми, в самом пекле рукопашной возни.
Пусть хоть жизнь свою укорачивая, я пойду напрямик в пулеметное поколачиванье, в предсмертный крик.
А если, на шаг всего опередив, достанет меня пуля какая-нибудь, сложите мои кулаки на груди и улыбку мою положите на грудь. Чтоб видели враги мои
и знали бы впредь, как счастлив я за землю мою умереть!
...А пока в атаку не сигналила медь, не мешай, старшина, эту песню допеть. Пусть хоть что судьбой напророчится: хоть славная смерть,
хоть геройская смерть умирать все равно, брат, не хочется.
1958
x x x
Я ухожу от пули,
делаю отчаянный рывок. Я снова живой
на выжженном теле Крыма. И вырастают
вместо крыльев тревог за моей человечьей спиной
надежды крылья. Васильками над бруствером
уцелевшими от огня, склонившимися
над выжившим отделением, жизнь моя довоенная
разглядывает меня с удивленьем. До первой пули я хвастал:
чего не могу посметь? До первой пули
врал я напропалую. Но свистнула первая пуля,
кого-то накрыла смерть, а я приготовился
пулю встретить вторую. Ребята, когда нас выплеснет
из окопа четкий приказ, не растопчите
этих цветов в наступленье: пусть синими их глазами
глядит и глядит на нас идущее за нами поколенье.
1958
ДО СВИДАНИЯ, МАЛЬЧИКИ
Ах, война, что ж ты сделала, подлая: стали тихими наши дворы, наши мальчики головы подняли повзрослели они до поры, на пороге едва помаячили и ушли, за солдатом - солдат... До свидания, мальчики!
Мальчики, постарайтесь вернуться назад.
Вы не прячьтесь, вы будьте высокими, не жалейте ни пуль, ни гранат. И себя не щадите вы!
И все-таки постарайтесь вернуться назад.
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала: вместо свадеб - разлуки и дым, наши девочки платьица белые раздарили сестренкам своим. Сапоги - ну куда от них денешься? Да зеленые крылья погон... Вы наплюйте на сплетников, девочки. Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что, что идете войной наугад... До свидания, девочки!
Девочки, постарайтесь вернуться назад.
1958
x x x
Сто раз закат краснел, рассвет синел, сто раз я клял тебя, песок моздокский, пока ты жег насквозь мою шинель и блиндажа жевал сухие доски.
А я жевал такие сухари! Они хрустели на зубах, хрустели... А мы шинели рваные расстелим и ну жевать.
Такие сухари!
Их десять лет сушили, не соврать, да ты еще их выбелил, песочек... А мы, бывало, их в воде размочим и ну жевать, и крошек не собрать.
Сыпь пощедрей, товарищ старшина! Пируем - и солдаты и начальство... А пули?
Пули были. Били часто. Да что о них рассказывать,
война.
1958
САПОЖНИК
Кузьма Иванович - сапожник ласковый. Он сапоги фасонные тачает. А черный молоток его, как ласточка, хвостом своим раздвоенным качает.
Он занят целый день поклонами, тот молоток. Он по подметкам метит. А к вечеру - все гвоздики поклеваны, все сапоги починены на свете.
Я слышу рассуждения домашние, когда над головою свет потухнет: кто носит сапоги - пускай донашивает... А сам Кузьма Иваныч носит туфли.
Постукивает под крыльцом, позевывает и постепенно понимает вроде, что ну их к черту, сапоги кирзовые... А сапоги фасонные не в моде.
Кузьма Иванович, ступай на пенсию: есть фабрики - военных обошьют. Но пусть война останется за песнею. А ласточке твоей пора на юг.
Она хвостом своим качнет раздвоенным, из рук твоих натруженных рванется и полетит над грозами, над войнами... А ты сиди и жди. Она вернется.
1958
ИСКАЛА ПРАЧКА КЛАД
На дне глубокого корыта так много лет подряд не погребенный, не зарытый искала прачка клад.
Корыто от прикосновенья звенело под струну, и плыли пальцы, розовея, и шарили по дну.
Корыта стенки как откосы, омытые волной. Ей снился сын беловолосый над этой глубиной.
И что-то очень золотое, как в осень листопад... И билась пена о ладони искала прачка клад.
1958
ПЕСЕНКА О КОМСОМОЛЬСКОЙ БОГИНЕ
Я смотрю на фотокарточку: две косички, строгий взгляд, и мальчишеская курточка, и друзья кругом стоят.
За окном все дождик тенькает: там ненастье во дворе. Но привычно пальцы тонкие прикоснулись к кобуре.
Вот скоро дом она покинет, вот скоро вспыхнет гром кругом, но комсомольская богиня... Ах, это, братцы, о другом!
На углу у старой булочной, там, где лето пыль метет, в синей маечке-футболочке комсомолочка идет.
А ее коса острижена, в парикмахерской лежит. Лишь одно колечко рыжее на виске ее дрожит.
И никаких богов в помине, лишь только дела гром кругом, но комсомольская богиня... Ах, это, братцы, о другом!
1958
x x x
Е.Рейну
Из окон корочкой несет поджаристой. За занавесками - мельканье рук. Здесь остановки нет, а мне - пожалуйста: шофер в автобусе - мой лучший друг.
А кони в сумерках колышут гривами. Автобус новенький, спеши, спеши! Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенный в любую сторону твоей души.
Я знаю, вечером ты в платье шелковом пойдешь по улице гулять с другим... Ах Надя, брось коней кнутом нащелкивать, попридержи-ка их, поговорим!
Она в спецовочке, в такой промасленной, берет немыслимый такой на ней... Ах Надя, Наденька, мы были б счастливы... Куда же гонишь ты своих коней!
Но кони в сумерках колышут гривами. Автобус новенький спешит-спешит. Ах Надя, Наденька, мне б за двугривенный в любую сторону твоей души!
1958
x x x
Часовые любви на Смоленской стоят. Часовые любви у Никитских не спят. Часовые любви по Петровке идут неизменно... Часовым полагается смена.
О великая вечная армия, где не властны слова и рубли, где все - рядовые: ведь маршалов нет у любви! Пусть поход никогда ваш не кончится.
