Этот оказался ничем не умней всех прочих. Он тоже принялся скакать на месте, но не учел, что вокруг полно хрупких и не слишком хорошо укрепленных предметов, которые от сотрясения попа́дали на пол, частично разбились, частично сломались, а частично просто громыхнули так, что проснулись все обитатели квартиры.

– В чем дело!

– Кто там свалился?

– Что случилось?

Из разных комнат слышались торопливые шаги. И чужак понял: еще секунда, и он будет разоблачен. Этого ему ни в коем случае не хотелось, поэтому он рванул к выходу. Пятница пропутешествовал вместе с ним ровно до порога, где и отпустил свою добычу. Он даже успел юркнуть в комнату к Фиме, которая спала так крепко, что совсем не слышала всего переполоха, который охватил ее семью.

А они, наведя порядок в коридоре, еще долго судили и рядили, собравшись на кухне, что же это такое могло быть. Пятница чуял, что разговор шел не просто так, его нос сообщил, что там жарят яичницу с колбасой. Но уйти и оставить свою хозяйку в такую минуту Пятница никак не мог. Он не доверял замкам, он не доверял дверям, он мог доверять только самому себе. А потому он остался на своем дежурстве, готовый повторить свой подвиг, если придется.

До утра больше ничего необычного не произошло. Фима встала поздно, и некому было рассказать ей, что тут творилось ночью. Родители ушли на работу, Павлик был в школе, а у Фимы занятия начинались только в три часа, у нее было еще достаточно времени, чтобы погулять с Пятницей, позавтракать, привести себя в порядок и отвести Пятницу назад к Ане.

Девушка пыталась сделать это сразу после прогулки, но у Ани дверь никто не открыл. И на телефонный звонок подруга тоже не ответила. Фима написала ей сообщение в мессенджере, но и там Аня не появлялась с десяти часов прошлого вечера. Это было немного странно и неприятно царапнуло Фиму.

Придя домой, она спрятала Пятницу у себя в комнате, где насыпала ему еды и вновь велела сидеть предельно тихо. А потом пошла на кухню и приготовилась обнаружить там тетушку чихающей, со слезящимися глазами и начинающимся отеком. Но к немалому удивлению, тетушка на кухне была, а вот ни одного из вышеперечисленных симптомов сенной лихорадки у тети не наблюдалось.

– Ты как себя чувствуешь? – с удивлением разглядывая тетушку, спросила у нее Фима. – Спала хорошо?

– Отлично выспалась, несмотря на то что ночью кто-то устроил погром в коридоре.

– А что за погром? – осведомилась Фима, намазывая на белый мякиш черничное варенье из хрустальной вазочки.

Варенье в этот раз получилось жидковато, и фиолетово-синий сироп, напоминающий цветом школьные чернила, так и норовил убежать между пальцев и капнуть на стол или заляпать трудно смываемыми кляксами светлый пол.

– Ты ничего не слышала? Ночью кто-то поднял страшный шум в коридоре.

– У нас в квартире?

– Ну да! Бегал, топал ногами, скулил и лаял.

– Лаял?

– А еще твои родители в очередной раз зачем-то затеяли перестановку мебели. Нет, я ничего не говорю, это их квартира, я тут только в гостях, живу у вас из милости, но почему вещи переставлять нужно обязательно ночью? Когда я отдыхаю?

– Днем папа с мамой работают.

– Зачем-то они поменяли местами этажерку и цветочницу. А кашпо с канной вообще куда-то унесли. Обыскала всю квартиру, так его и не нашла. Ты не видела?

– У меня в комнате его точно нет. Но не переживай, твоя канна не пропадет.

И тут тетушка неожиданно оживилась и даже повеселела:

– Кстати, о каннах… Помнишь, я собиралась тебе кое-что показать?

– Конечно.

– Так пришло время выполнить свое обещание! – торжественно сообщила старушка. – Доедай скорее и пошли ко мне.

Фима проглотила последние кусочки булки, облизала пальцы и снова спросила:

– А как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно.

– Аллергии нет?

– Ни малейшей. А с чего бы ей у меня быть?

– Ну, ты же жаловалась на то, что не выносишь шерсть домашних животных. Кошек там или собак.

– А при чем тут это? У нас в квартире нет никаких животных!

Фима хмыкнула. Если бы тетушка Римма знала, что провела минувшую ночь под одной крышей с маленьким, но крайне мохнатым песиком, она бы не так запела. Хотя и странно – когда Фима прежде приводила к ним Пятницу, то тетушка начинала чихать и задыхаться уже через пару часов после его появления. А сегодня переночевала бок о бок с источником страшных аллергенов и ей хоть бы хны!

Может, аллергия у тетушки прошла? Тогда стоит повременить с возвратом Пятницы назад к Ане? Фиме так этого хотелось, что она готова была цепляться за соломинку.

– Ты меня слушаешь?

– А?

– Я говорю, вот мое новое сокровище!

Тетушка указывала на тот самый округлый предмет, который она вчера вечером с таким трудом доставила до дома. Затем жестом фокусника она сдернула с него покрывало и замерла, явно ожидая восторженных воплей.

– Аквариум? – удивилась Фима. – Ты купила аквариум?

Перед ней была большая круглая емкость из очень толстого стекла, в которую так и просилась золотая рыбка.

– А почему он без воды?

– Вода тут и не нужна. Почти не нужна.

– А где же будут плавать рыбки?

– Рыбок тут и не должно быть.

– Но я же вижу, тут есть песочек, камешки, какие-то растения посажены. А рыбок не хватает!

– Вот заладила! Рыбки, рыбки! Дались тебе эти рыбки! Все, что для счастья нужно, тут уже имеется. Это флорариум! В нем будет расти моя коллекция суккулентов. Посмотри на моих крошек! Правда они милые?

Фима наклонилась над флорариумом. Ну что сказать, хотела бы она разделить восторг своей тетушки, но у нее это упорно не получалось. Нет, песочек был насыпан красивыми слоями, по поверхности были выложены узоры из разноцветных камешков, стекло было изумительно чистым и прозрачным, через него можно было рассматривать внутренний мир обитающих там растений сколько душе угодно.

Но вот сами растюшки откровенно разочаровали Фиму. Она любила что-нибудь пышно цветущее вроде олеандра или розы, на худой конец годились и гладиолусы. А те растюшки, которыми восхищалась тетушка, выглядели как-то убого. Какие-то были похожи на сухие, торчащие в разные стороны палочки, какие-то на кустики без листьев, попадалось среди них вообще непонятно что, мясистое, толстое, неопределенной формы да еще и покрытое то ли колючками, то ли шипами.

– И зачем он… оно… они тебе?

– Как это зачем? Любоваться!

– О-о-о, – протянула Фима, постаравшись, чтобы ее голос звучал максимально уважительно. – Значит, ты будешь на них любоваться… ага.

– Почему это я? Мы все будем любоваться! Поставим на кухне, и у нас каждое утро будет ритуал любования прекрасным. Знаешь, что говорят японцы на этот счет?

– Что они говорят?

– Что созерцание прекрасного продлевает человеку жизнь, делает его душу чище, а дух крепче.

– Разве душа и дух – это разные вещи?

– Не придирайся. Главную суть мной сказанного ты уловила, я думаю.

Фиме пришлось подтвердить, что да, уловила.

– Вот только насчет кухни я не уверена. Понравится ли им там? Все-таки на кухне то жарят, то парят, жир и пар.

– Я тоже думала об этом. Но было бы эгоистично с моей стороны оставить себе одной эту красоту.

Чувствуя, что появился шанс улизнуть от мутного японского ритуала любования невзрачными кактусами, Фима очень воодушевилась и с жаром заверила тетушку, что никто ничего такого и не подумает, напротив, все будут просто счастливы, если тетушка получит в свое единоличное распоряжение всю эту красоту. Полностью!

Тетушка выглядела довольной.

– Ты себе даже не представляешь, какой ажиотаж был вчера на выставке. Я думала, что меня снесут. Если бы не Филипп Петрович, то мне к прилавку Елохиной было бы и не пробиться. Но Филипп Петрович красавец! Два метра пять сантиметров. Он всех раскидал и прорвался!

– Стоп! Что это еще за Филипп Петрович?

– О! Интеллигентнейший человек. Мы с ним когда-то работали в одной лаборатории, потом в девяностых там все развалилось, но Филипп Петрович – это мозг! Он не растерялся. С несколькими нашими сослуживцами они открыли собственную контору, конечно, масштаб несопоставим, но на свой хлеб с маслом они за эти годы хорошо заработали. Ты бы слышала, как он уговаривал меня принять в подарок «траву жизни»!